Пожалуйста, доказательство № 4.
Материалы по делу.
Фрагмент определения термина «гласность»: «Свобода слова несовместима с цензурой. Но она не означает и анархического информационного произвола, ничем не ограниченной свободы распространения заведомо ложной, клеветнической, оскорбительной, унижающей честь и достоинство других информации».
http://mirslovarei.com/pol (Политический словарь)
Кургинян: Итак, что такое «информационная война»? Информационная война имеет одну цель — победа над врагом. Эта победа достигается за счет стирания грани между ложной и истинной информацией. Если ложная информация позволяет парализовать врага, никто не будет ею пренебрегать. Столь же бессмысленно в рамках информационной войны проводить грани между клеветой и правильным освещением событий. Враг должен быть дезориентирован, дезинформирован любой ценой. Тут полностью справедливо правило: на войне как на войне. В рамках информационной войны не только позволительно, но и необходимо оскорблять врага, унижать его честь и достоинство. Все наставления по информационной войне учат тому, что именно это надо делать, а не тому, как этого надо избегать. Вот в чем разница между гласностью и информационной свободой — в том, что гласность предполагает нарушение всех запретов, которые существуют при информационной свободе, ради уничтожения некоего врага.
А теперь я хотел бы, чтобы мнение по этому поводу высказал Кондрашов Александр Иванович, обозреватель «Литературной газеты».
Александр Кондрашов, писатель, обозреватель «Литературной газеты»: Во-первых, это было при нас, это с нами вошло в поговорку, как когда-то писал Пастернак… Это касается нашего времени, мы отчасти его дети, и я в том числе. И если бы не было гласности, то я бы не стал литератором, не участвовал в этом разговоре. Но тем не менее… Гласность, безусловно, отличное слово, которое мы знали до того… И это скорее воздух информационного пространства, в котором есть азот, кислород. Если кислорода не хватает, да, действительно не хватало в советское время, то это было определенное затруднение. Безусловно, не выпускались книги какие-то, безусловно, была цензура, военная, гражданская… С большим трудом выходили спектакли. Но когда говорят «застой», то я должен сказать, что и кино, и театр, и литература той поры…
Сванидзе: Полминуты добавляю.
Кондрашов: Что Вы говорите?
Сванидзе: Полминуты добавляю Вам — время истекло.
Кондрашов: Боже мой, полминуты, спасибо. Это были высочайшие достижения той эпохи. И советской литературы, и антисоветской, которые соревновались.
Что касается кислорода: если кислорода много, слишком много, то это катастрофа. А если вместо кислорода нервно-паралитическое вещество, то это гибель! Так и случилось, к величайшему сожалению! И гласность как явление продлилась на мой взгляд до 1993 года как свобода слова в какой-то степени, а как гласность того периода, когда есть информационная война скорее, а не свобода слова, длится до сих пор. Когда одна точка зрения в информационном поле является доминирующей и подавляющей, особенно, когда подавляет меньшинство.
Сванидзе: Спасибо. Леонид Михайлович, прошу Вас, Ваши вопросы стороне обвинения.
Млечин: Давайте побеседуем с Вами, Александр Иванович. Давайте сначала напомним нашим зрителям, что такое «цензура» сама по себе была. А то так из Ваших слов следует, что цензура в общем-то неплохое дело. Может, отдельные книжки не печатались, а остальное все печаталось. Можно доказательство № 29.
Материалы по делу.
Справка Главлита от 15 марта 1967 г.: «В пятом номере „Нового мира“ намечалось опубликовать роман А. Бека „Новое назначение“, в котором дается искаженная оценка эпохи индустриализации нашей страны, сосредоточено внимание лишь на отрицательных явлениях того времени.
Произведение снято из номера.
В журнале „Знание-сила“ в № 1 за 1967 год рассказывалось о тяжелых последствиях для жизни на Земле процессов, происходящих на Солнце в годы максимумов солнечной активности. Из номера было снято семь статей и пять рисунков. Во втором томе альманаха „Прометей“ издательства „Молодая гвардия“ была включена легенда о Христе, представляющая собой выбранные главы из романа М. Булгакова „Мастер и Маргарита“. В предисловии К. Симонова делалось пояснение, в котором утверждалось, что Христос — лицо историческое, это первый бунтарь и философ христианской веры. Материал снят.
Начальник Главного управления по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР П. К. Романов».
История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М., 1997.
Млечин: Будьте добры, доказательство № 30, вообще оскорбляющее нас всех.
Материалы по делу.
Циркуляр № 349с Главлита: «„Впредь до особых указаний запрещается публикация рецензий, отзывов на книгу маршала Советского Союза Г. К. Жукова „Воспоминания и размышления“, АПН, М., 1969 г., а также выдержек из неё“.
Заместитель начальника Главного управления по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР А. Охотников».
История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М., 1997.
Млечин: Согласитесь, что это просто оскорбление национального самосознания — запрещать публиковать отрывки из Жукова. Это чтобы было понятно, что такое цензура и от чего мы избавлялись с помощью гласности.
Теперь давайте напомню, как на самом деле встречали гласность. Будьте добры, доказательство № 33.
Материалы по делу.
Из книги Николая Рыжкова «Десять лет великих потрясений», М., 1995: «Могучее „Нельзя!“ царило в Отечестве нашем, и какими бы идеологическими одеждами оно не прикрывалось, это слово всегда было орудием подавления свободы, мысли и действий и вместе с тем — лекарством от страха потерять власть для тех, кто дошел, добрался, дорвался до неё…
В России власть всегда для защиты своих интересов пользовалась мощной броней цензуры. Как мы все радовались постепенному высвобождению из-под гнета тотального, по существу, контроля над мыслями».
Николай Рыжков — председатель Совета министров СССР с 1985 по 1990 гг.
Млечин: Теперь давайте вернемся в то время. Это было, правильно Рыжков пишет, «медленное освобождение от тотального контроля». Гласность была шажочком — одним шажочком за другим. Никакой информационной войны не было, потому что, наконец, наступил момент, когда на самом деле практически все имели возможность высказываться. Это было, может быть, самое интересное время для журналистов. Понимаете, рот был сшит. Сняли нитки и люди стали говорить — вот что было. Ну, что же можно против этого возразить, Александр Иванович, дорогой?
Кондрашов: Этому ничего нельзя возразить, и цензура действительно была отвратительное явление, но «суди его по плодам его». Разве замечательные опубликованные книги, это все прекрасно… Солженицын выходящий…
Млечин: А этого что, мало?
Кондрашов: Но почему, но почему?…
Млечин: Александр Иванович, извините, я Вас прерву. А этого что, мало?
Кондрашов: А я Вам скажу, что не выходило.
Млечин: А этого что, мало?
Кондрашов: Почему не выходило «Красное колесо», которое рассказывало о том времени, абсолютно рифмующемся…
Млечин: Как это не выходило? В журнале…
Кондрашов: В это время должно было выходить «Красное колесо» — оно не выходило…
Млечин: А где оно вышло? В журнале «Новый мир», номер за номером.
Кондрашов: …в конце 80-х годов!
Млечин: Конечно, потому что…
Кондрашов: Вот его надо было читать.
Млечин: Согласен с Вами. Так Вы вспомните и расскажите, как это происходило. Что та власть держалась до последнего и не выпускала ничего из рук. А из Ваших слов следует, что…
Кондрашов: Как держалась до последнего, когда главный идеолог поставил задачу разрушения государства!
Млечин: Извините меня, а кто напечатал Солженицына? «Новый мир», как и полагалось, из номера в номер! За Солженицына какая война была!
Кондрашов: Что напечатал? «Архипелаг Гулаг»? Который все уже тогда читали.
Млечин: Нет, «Красное колесо»! Вы что, не помните, что ли? «Красное колесо» номер за номером печатался в нашей стране.
Сванидзе: Время.
Млечин: Можно было тогда прочитать.
Кондрашов: Я тогда и читал!
Млечин: Так а где же Вы читали-то? В тех газетах и тех журналах, которые появились благодаря гласности.
Сванидзе: Спасибо. Леонид Михайлович, прошу Вас, Вам слово, Ваш тезис, Ваш свидетель.
