— Полковник, — сказал он, — вы находитесь под серьезным подозрением в связи с похищением тайн государственной важности. Я предлагаю вам, если вы чувствуете за собой вину, признаться. Потом будет поздно.
— Я не совершал преступления, сэр. Больше мне сказать нечего. В связи с оскорблением, которое мне нанесено, я прошу вас уволить меня из рядов армии и из этого ведомства. Вот мое заявление.
— Мы рассмотрим его, полковник. Только если вы не виновны, то нет необходимости торопиться с отставкой. Но предупреждаю: если ваша вина будет доказана, отставка не спасет вас от суда военного трибунала. Я высоко ценил ваши способности, Смит, но вы, кажется, влипли в скверную историю. Хочу верить тому, что вы сказали, но факты, которые уже собраны следственной комиссией, говорят не в вашу пользу.
— Я просил бы вас, сэр, ускорить решение о моей отставке. При сложившейся вокруг меня атмосфере я вряд ли смогу выполнять возложенные на меня обязанности.
— Пока идет следствие, я не могу подписать вашей просьбы, Смит. А после следствия и изучения всех обстоятельств вопрос будет решаться в зависимости от выводов и рекомендаций следственной комиссии.
— В этих условиях мне, видимо, нет необходимости ежедневно приходить на работу, поскольку ситуация не позволяет мне касаться секретных документов, а сидеть просто так, для формы — не в моей привычке, сэр.
— Я разрешаю вам быть дома, но никуда надолго не уезжать, вы можете понадобиться. Вы всегда были образцовым офицером, Юджин, — шеф неожиданно для Смита заговорил несколько сентиментально, — я верил вам как самому себе. Вы всегда с блеском выполняли любые поручения. Неужели вы действительно попались кому-то на крючок? — с сожалением и надеждой на опровержение спросил он.
— Благодарю, сэр, за ваши слова, — ответил Смит. — Я никогда и ничего не делал против своей совести.
— Ну, будем надеяться, что подозрение, павшее на вас, отскочит, как сухая грязь от ботинок.
Атмосфера в Вашингтоне накалялась. Публикация разоблачительных документов Пентагона, ничем не прикрытое стремление администрации затянуть, загнать в тупик бесплодных дискуссий переговоры в Париже и по-прежнему неутешительные вести из Вьетнама подняли новую волну антивоенных выступлений. Национальный комитет «Америка за мир во Вьетнаме» готовил на июль самую крупную за последние годы демонстрацию перед Белым домом. Ее участники собирались сказать президенту, что он нарушает данное перед выборами обещание вернуть американских солдат домой, добиться решения самой трудной для страны проблемы.
Активисты комитета связывались с антивоенными организациями штатов, устанавливали, сколько и когда пришлют они своих людей в столицу, как лучше организовать их встречу. На долю Ричарда Стрейтона выпала, пожалуй, самая хлопотливая обязанность: работа с ветеранами вьетнамской войны. Многие тысячи из них уже примкнули к антивоенному движению, будто прозрев после пребывания во Вьетнаме.
— Наш долг, друзья, — говорил он, — заставляет нас не только бороться за быстрейшее прекращение вьетнамской войны и вывод всех наших войск оттуда, но и рассказывать нашему народу, во что выльется любая другая война, в которую нас могут втянуть. Мы не хотим, чтобы наши парни умирали где бы то ни было. Мы знаем, что очень многие молодые американцы оказались во Вьетнаме из-за того, что отчаялись устроить нормальную жизнь дома. Вьетнам, кажется, решал сразу многое: не надо искать работу, не надо думать о ежедневной пище, там накормят даже лучше, чем дома. А ведь на самом деле оказалось не все так просто.
— Да, это точно. Я сам был такого мнения, — сказал однажды ему один из ветеранов, — думал: заработаю денег, кучу медалей, вернусь домой героем, тогда и работа будет, какая захочу. А теперь что получилось? Деньги утекают как вода, работы не дают, раз высказался против войны. А как не высказаться, если совесть мучает?
— Вот, вот, об этом и я говорю, — поддержал его Ричард. — Надо, чтобы всем хватало дел дома. Автомат — не лучший инструмент, каким надо зарабатывать на жизнь.
Пустой левый рукав военной куртки, которую Ричард одевал в таких случаях, был самым веским доводом в правильности его слов. Ветераны понимали, что с ними говорит не просто их товарищ по войне, но и мужественный человек в гражданской жизни: власти не очень-то жалуют таких, как он.
Зная, как занят Ричард, Юджин Смит все-таки несколько раз пытался встретиться с ним, но жена Дика всякий раз отвечала, что он еще не вернулся. Однажды она не выдержала и пожаловалась:
— Понимаете, Юджин, он приходит теперь домой очень поздно и такой усталый, что мне за него становится боязно. Хорошо бы вы поговорили с ним и на эту тему, он вас очень любит и уважает.
— Милая Джоан, — смущенно сказал Юджин, — я, конечно, поговорю с ним, но мне его совет тоже необходим, как бальзам на рану.
— У вас неприятности? Вы не можете говорить по телефону? Почему не приедете ко мне, я ведь тоже могу наложить бальзам на раны.
Эта забота, открыто прозвучавшая в словах жены друга, тронула Юджина.
А она продолжала настаивать и требовать:
— Во-первых, не надо переутомляться на работе, Юджин. Почаще бывать за городом, дышать свежим воздухом. И, во-вторых, не забывать друзей. Приезжайте сейчас к нам, Дик скоро будет. Мы ждем.
Юджин приехал к Стрейтонам, когда Джоан накрывала стол. В гостиной кроме Дика было еще три парня его лет и, как и он, одетые в солдатские куртки. Юджин хотел извиниться, что явился не ко времени, но Дик, обняв его, сделал выговор:
— Как ты мог произнести такое, Юджин? Ты самый дорогой гость в этом доме, особенно сегодня, когда сюда пришли мои боевые друзья. Знакомься. Джозеф Сандерсан, Юл Дарлем, Пит Кронрайт. А это, друзья, — представил Ричард Юджина, — самый близкий товарищ моего старшего брата. И хотя в детстве мне от него тоже перепадало горячего, он и мой самый близкий друг. У нас не будет никаких непониманий, потому что Юджин провел во Вьетнаме пять лет.
— Да, это срок! — сказал Сандерсан, высокий курчавый мужчина со шрамом через всю левую щеку. — Вы что же, нанимались на несколько сроков? — спросил он.
— Понимаешь, Джо, — вмешался Дик, — забыл сказать: Юджин — полковник армии США, а полковники, как ты знаешь, не нанимаются, их посылают.
— Бывший полковник, — сказал Юджин и сразу перехватил вопросительный взгляд Ричарда. Предупреждая его вопрос, тихо добавил: — Потом объясню.
Видя, что друзья Дика застеснялись, Юджин постарался восстановить прежнюю атмосферу.
— В каких частях служили, друзья? Ну, вот вы, Джо?
— Я, сэр, был вместе с Диком, в одной дивизии.
— А вы, Юл?
— Я — десантник, из 1-й кавалерийской дивизии. Правда, дурацкое изобретение: оставить за воздушно-десантной дивизией ее прежнее название — кавалерийская?
— Да, уж смешнее не придумаешь, — сказал Стрейтон. — А вот Пит был во Вьетнаме шофером в артиллерийском полку.
— Несколько месяцев назад, — сказал Юджин, — я был во Вьетнаме и там познакомился с отличным парнем, тоже шофером.
— А где вы были, сэр? — спросил Пит.
— Давайте будем попроще, — предложил Смит. — Называйте меня по имени.
— Как-то неудобно, — с сомнением сказал Джозеф Сандерсан, — все-таки — полковник. А мы все солдаты, кроме Дика.
— Называете же вы бывшего лейтенанта по имени, почему же вы стесняетесь называть по имени бывшего полковника? Договорились? Вот и хорошо. А познакомился я с твоим коллегой, Пит, по пути из Сайгона в Плейку.
— В Плейку? Я же как раз там воевал и был ранен. Интересно, как там сейчас?
— Плохо, — сказал Смит, — плохо, как везде во Вьетнаме. Вьетконг стал очень сильным. А наши ребята хотят быстрее возвращаться домой, тем более что президент обещал им это.
— Обещать-то обещал, да что-то медленно выполняет обещание.
— Вы же знаете, что примерно сто пятьдесят тысяч человек уже вернулись.
— А те, кто остался, будут драться и за них, ведь кто-то должен будет держать фронт.
— Президент говорил, что это будут делать солдаты Тхиеу. Вот пусть и делают.
— Ты, Юл, разве не знаешь солдат Тхиеу?
— Знаю. Если они не хотят воевать, пусть договариваются с Вьетконгом. Какое нам до них дело?
— А такое, Юл, что наш президент и уйти хочет, потому что народ требует, и сохранить за собой Вьетнам не прочь, а тем временем наши ребята будут класть свои головы.
— Может быть, я ничего не понимаю в государственных делах, но скажите, Юджин, зачем мы все это затевали, я имею в виду войну во Вьетнаме? Теперь уж наверное никто и не помнит, чем нас так сильно обидели вьетнамцы, что мы бросили против них такую силу.
У Юджина перед глазами возникли страницы тех документов, которые он держал в руках, а в памяти — все, что он узнал, живя во Вьетнаме, и простая, удивительно простая мысль пришла в голову: «Если бы прежнее и нынешнее правительства были честны в своих помыслах и делах и хорошенько подумали над тем, что принесет Вьетнам Америке, им не потребовалось бы прятать так глубоко свои тайны. Вот Джо Сандерсан задал вопрос: «Зачем мы все это затеяли?» Ответить на него коротко невозможно. Надо начинать с тех лет, когда Джо еще бегал в коротких штанишках, а ему уже готовили нелегкую судьбу. Но ответить-то надо».
