Ах да! На том, что «Агуаскальентес» — это праздник сопротивления.
В этом случае, дорогой мой чеченец, нам с тобой необходимо определить, что такое сопротивление.
Может быть, достаточно, чтобы ты просто посмотрел на всех этих мужчин и женщин, которые взялись за строительство этого «Агуаскальентес», и на тех, кто будет участвовать в его открытии (в закрытии нет, потому что эту часть работы наверняка возьмет на себя полиция), чтобы у тебя появилось его определение, но поскольку это все-таки письмо, я должен попытаться определить это словами, которые, какими бы выразительными ни оказались, никогда не смогут быть так убедительны, как взгляды.
И в поисках текста, который пригодился бы мне для этого, я нашел книгу, которую одолжил мне когда-то Хавьер Элорриага[104].
Книжка называется «Новая Эфиопия», и автор ее — баскский поэт по имени Бернардо Атскага. И есть там поэма под названием «Реггей бабочек», где речь о бабочках, летящих в открытое море, у которых не будет места, куда сесть, потому что в этом море нет ни скал, ни островов.
Ладно, пусть простит меня дон Бернардо, если мой синтез не так удачен, как его реггей, но он достаточен для того, что я хочу сказать тебе:
Сопротивление — это как бабочка, летящая в сторону моря без скал и островов. Она знает, что ей некуда будет сесть, и все-таки ее полет прям и уверен.
И нет, ни бабочка, ни сопротивление не безумны и не самоубийственны, дело в том, что они знают, что найдут, где сесть, что есть там, впереди, островок, не обнаруженный ни одним из спутников.
И островок этот — братское сопротивление, которое наверняка всплывет именно в момент, когда бабочка, то есть летающее сопротивление, начнет терять силы.
И тогда летающее сопротивление, то есть морская бабочка, станет частью этого всплывшего островка и превратится, таким образом, в опору для другой бабочки, которая, победив последние сомнения, уже направляет свой полет к морю.
И это не выходило бы за рамки любопытной статьи в книгах по биологии, если бы не то, что, как сказал не помню точно кто, — что обычно из взмахов крыльев бабочки рождаются большие ураганы.
Своим полетом летающее сопротивление, то есть бабочка, говорит «НЕТ»! Нет логике. Нет осторожности. Нет бездействию. Нет конформизму.
И ничто, абсолютно ничто в мире не может быть прекраснее, чем сама возможность увидеть отвагу этого полета, понять, какой вызов им брошен, почувствовать начало этого ветра и увидеть, как начинают дрожать под этим небом не листья на деревьях, а ноги власть имущих, которые до этого момента наивно думали, что бабочки улетают в море, чтобы умереть.
Вот так, дорогой мой москвич, и еще известно, что бабочки, как и сопротивление, заразительны.
И бабочки, как и сопротивления, бывают разных цветов.
Есть синие, которые выбрали этот цвет, чтобы небо и море поспорили между собой. Есть желтые, мечтающие об объятии солнца. Есть красные, окрашенные в цвет непокорной крови. Есть коричневые, несущие на своих крыльях цвет земли. Есть зеленые, потому что в этот цвет привыкла окрашиваться надежда.
И все они — жизнь, жизнь, которая сияет совершенно независимо от того цвета, в который окрашена. И есть полеты всех цветов.
И порой бабочки отовсюду собираются вместе, и возникает радуга.
И работа бабочек, как это написано в любой уважающей себя энциклопедии, заключается в том, чтобы опустить радугу как можно ниже, чтобы дети могли научиться летать.
И, говоря о бабочках и о сопротивлениях, я думаю, что когда вы все окажетесь в цирке, то есть в суде, перед шутом Гарсоном, и вас спросят, что вы делали в «Агуаскальентес», ответьте, что летали.
И даже если тебя отправят в депортационный полет в Чечню, смех, который за этим последует, будет слышен до самых гор юго-востока Мексики.
И за улыбку, брат, как и за музыку, нужно быть благодарным.
И, говоря о музыке, насколько мне известно, среди правительств Мексики, Испании, Италии и Франции вошел в моду танец рака, что заключается, грубо говоря, в движении бедер и плеч против направления хода часовой стрелки.
И еще — если увидишь Мануэля Васкеса Монтальбана[105] — пожми ему руку от нашего имени.
Скажи ему, что мне стало известно, что недавно Фокс спросил его, не знает ли он, почему Маркое и сапатисты молчат, и что он ему ответил: «Они не молчат, дело в том, что вы не слышите».
Заодно скажи ему, что копченые колбасы сильно отличаются от алмазов, в том смысле, что они не вечны и те, что он нам прислал, уже давно закончились, и что если он не расщедрится, скажем, на каких-нибудь 5 килограммов, то мы его и Пепе Карвальо[106] захватим в заложники.
Или лучше нет. Потому что нас тогда назовут террористами, и Буш вместе с ООН развяжут новую «гуманитарную» войну. Лучше пусть просто отправит нам колбасу, а я пришлю ему за это рецепт «Марко'с Спешл», который неоднократно и бесполезно просил у меня шеф-повар Его Величества.
Все, буду прощаться. Не забудь сообщить мне, в какую тюрьму вас отправят. Для того чтобы, когда мы доберемся до Испании...
Нет, не думай, что адрес тюрьмы мне нужен для того, чтобы освободить вас, наоборот, мы придем проверить, надежно ли вы заперты, потому что все вы — безумцы. Подумать только, открыть «Агуаска-льентес» в Мадриде... Не хватало только, чтобы вы додумались до создания в тюрьме автономного муниципалитета.
И еще — сигареты мы передать вам не сможем. Но лепешки и посоль — без проблем.
Ладно. Привет, и если речь о царствовании — пусть царит сопротивление.
Из гор юго-востока Мексики,
Субкоманданте Маркое Мексика, октябрь 2002 г.
P.S. Эва спрашивает, есть ли в Испанском Государстве (представь себе, так и сказала) видеомагнитофоны, потому что она хочет взять с собой свою коллекцию фильмов о Педро Инфанте. Я сказал ей, что есть, но там — другая система. Она удивлена: «А разве там не неолиберальное правительство?». Я не ответил ей, но спрашиваю себя: «Команданта Эва: как мне быть?»
P.P.S.
Не думай, что я не знаю, что в «Агуаскальентес» прибудут сопротивляющиеся из Италии, Франции, Греции, Швейцарии, Германии, Дании, Швеции, Англии, Ирландии, Португалии, Бельгии, Голландии и т.д. Передай им всем привет и скажи, что если они будут плохо себя вести, мы их тоже... тоже вторгнемся. Будем глобализировать цвелую лепешку и прогорклый посоль. И посмотрим, как в географической прогрессии начнет расти число глобалофобов.
Еще раз привет.
Супа, который тренируется перед плаванием, рвет цвелым ореховым шоколадом, брошенным Оливио
Тони Негри
НАСТУПАЕТ ЛИ КОНЧИНА ГОСУДАРСТВА-НАЦИИ. «ИМПЕРИЯ» КАК ВЫСШАЯ СТАДИЯ ИМПЕРИАЛИЗМА
Перевод Монд Дипломатик
Опубликовано в газете «Mond Dimplomatique»
Две базовые идеи лежат в основании книги «Империя», которую я написал совместно с Майклом Хардом в промежуток времени между войнами в Персидском заливе и в Косово. Первая заключается в том, что не может быть глобального рынка (того, о котором говорят после падения Берлинской стены, то есть выступающего не только в качестве примера для подражания в области макроэкономики, но и в качестве политической категории) без соответствующей формы юридического правопорядка и что таковой правовой порядок не может существовать без власти, которая гарантировала бы его дееспособность, действенность, эффективность. Вторая мысль заключается в том, что правовой порядок глобального рынка (который мы называем «имперским») обозначает не просто новое лицо верховной власти, на построение которой он направлен: он отмечает также появление новых жизнеспособных сил неподчинения в производственной сфере и в области классовой борьбы.
Надо быть сумасшедшим, чтобы отрицать существование в настоящий момент глобального рынка. Достаточно пройтись по сайтам Интернета, чтобы убедиться в наличии глобального измерения рынка, каковое являет собою не только единичный опыт, порожденный экономическим сознанием, или же горизонт, открывшийся после долгих блужданий воображения (как поведал нам Фернанд Бродель по поводу окончания эпохи Возрождения), а вполне реально ныне существующую организацию. Более того, новый порядок.
С политической точки зрения всемирный рынок объединяется вокруг того, что во все времена представлялось в виде признаков суверенитета: полномочий в военной области, в сфере кредитно-финансовой, информационной, культурной и даже языковой политики. Полномочия в военной области обеспечиваются обладанием одной-единственной властью всего арсенала вооружений, вплоть до ядерного; полномочия в сфере кредитно-финансовой политики обеспечиваются существованием одной господствующей денежной единицы, которой подчинен весь мир финансов во всём его разнообразии; полномочия в информационно-культурной сфере выражаются через победное шествие единообразной модели культуры и даже, со временем, единого всеобщего языка. Эта конструкция наднациональна, всемирна, тотальна. Мы назвали её «Империей».
