Второй (и уже гораздо более серьезный) провал доктрина установления всемирной пролетарской республики потерпела в Испании в конце тридцатых годов. Причем с изрядным грохотом. Националистическая идеология мятежников, опирающаяся на традиционные базовые этносоциальные и этноконфессиональные ценности, оказалась жизнеспособнее идеологии пролетарского дела и Мировой Революции и смогла принести им победу – впервые заставив советское руководство всерьез задуматься об опасной неустойчивости идеологического базиса «первого в мире пролетарского государства».
И хотя желающих оправдать поражение левых революционных сил в Испанской войне и тут нашлось с лихвой – от СССР далеко и помогать им трудно, испанские коммунисты недостаточно боевиты, массы темны и безнадежно погрязли в католицизме и еще много всего разного – но у Сталина уже зародилось естественное недоверие к военачальникам, продолжающим тупо держаться за уже безнадежно дискредитировавшую себя доктрину.
Но ведь на идее грядущего торжества Мировой Революции строилась вся советская идеологическая работа! И ладно бы только идеология – на ней базировалась наша военная доктрина! А раз базовая идея этой доктрины очевидно обанкротилась – стало быть, фальшивы и безнадежно оторваны от жизни и концепции, заложенные в соответствующие военные планы.
Иными словами – предстоящая война будет
не такой , какой ее запланировали интернационал-большевистские теоретики из черты оседлости, волею злого рока вдруг в одночасье ставшие вождями России. Война будет другой – она будет не войной классов, а
войной наций , которые станут сражаться за алтари и очаги, а не за классовые интересы. К такой войне Красная Армия в 1939 году оказалась катастрофически
неготова …
Мы готовились воевать «малой кровью и на чужой земле» – почему? Потому что Красная Армия (по мысли Л. Д. Троцкого и его единомышленников, долгое время заправлявших советскими Вооруженными силами) должна была нести освобождение угнетенным классовым братьям в Европе и Азии, истребляя при этом классовых врагов, в кои чохом была зачислена буржуазная интеллигенция – священники, юристы, художники и писатели. Короче, все, кто не долбил кайлом уголь в шахтах или гранит в карьерах. При том, что сами интернационал-большевики (ленинское окружение, первые руководители Советской России) никогда в жизни не то что лопатой – ножницами не работали! Весь этот хоровод смертей Троцкий, Бухарин, Каменев, Зиновьев и прочие вожди помельче планировали учинить ради счастья наших зарубежных классовых братьев.
Классовые же братья получать освобождение из наших рук очевидно не торопились. Ни в Испании, ни, позже, в Финляндии. Вместо легкой прогулки под гул восторженной толпы Красная Армия в Суоми столкнулась с отчаянно-яростным сопротивлением простых финских ребят, одетых в военную форму.
Следовательно – сама идея «нести революцию на штыках Красной Армии» оказалась порочна и бесперспективна, и ее следовало незамедлительно задвинуть в самый дальний ящик самого дальнего шкафа, а на рабочие столы Генерального штаба положить какую-то другую доктрину, которая будет отражать изменившиеся коренным образом политические реалии, возникшие в это время в Европе.
Поэтому вместе с ненужными стране «пролетарскими» полководцами в расстрельные подвалы была загнана и идея «классовой войны» – ее место в фундаменте советской идеологии прочно занимает идея советского патриотизма, идея национал-коммунизма.
Идея советского патриотизма как базовая концепция государственной идеологии появляется в 1939 году. За несколько месяцев до этого она становится одним из моментов советской пропаганды, но тогда еще лишь в качестве второстепенной, вспомогательной. Сталин еще не решается выбросить на свалку истории ленинизм-троцкизм с его отрицанием «национального» в угоду «классовому». Сталин еще пытается совместить несовместимое, и в политбеседах, что идут по всей стране, главной все еще остается идея пролетарского интернационализма.
Очень скоро все поменяется. Идея «пролетарского интернационализма» под пулями немецких рабочих и крестьян благополучно сдохнет, а идея советского, даже русского патриотизма станет ведущей. Очень скоро дело дойдет до того, что во всех советских газетах лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» будет снят, а его место займет лозунг «За нашу Советскую Родину!». Очень скоро – с первыми залпами Отечественной войны.
Ибо лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», на котором строилась во многом советская военная доктрина в 1920 – 1937 годах, в ситуации вражеского вторжения в пределы Отечества стал не просто несостоятелен – он стал смертельно опасен для страны! Какие, к чертям собачьим, пролетарии, какое соединение! Эти пролетарии лупят по нам из всех видов оружия – и им глубоко плевать, что мы страстно жаждем с ними соединиться, чтобы вместе с ними бороться с их буржуазией!
Впрочем, несостоятельность и бесперспективность лозунгов «классовой войны» была замечена еще в ходе финской войны. Расчет на то, что, как только советские войска вступят на территорию Финляндии, финские трудящиеся подымут восстание против своих капиталистов, явно не оправдался. И подготовленное на случай такого развития событий советское финское правительство во главе с Куусиненом так и не приступило к исполнению своих обязанностей, оставшись сидеть на чемоданах в Ленинграде – ибо их «подданные» никак не желали признавать в нем «своих» руководителей. Потом это «правительство» вообще было втихую распущено за ненадобностью (как и «финская Красная армия» – наспех переодетые в трофейные польские шинели несколько батальонов регулярной Красной Армии). Потому что
на место марксизма как теории мировой пролетарской революции становится национал-коммунизм как государственная идеология Советского Союза.Война становилась очевидной неизбежностью – и нам требовалось определиться, где, в чьем лагере мы разобьем свои палатки; в то, что нам удастся уклониться от участия в грядущем кровопролитии, не верил ни товарищ Сталин, ни товарищ Молотов, ни последний з/к в колымской тайге. Слишком серьезно немцы взялись за разрушение Версальского мира – чтобы это сошло им с рук.
Предательство Чехословакии более чем наглядно продемонстрировало товарищу Сталину, насколько уважаема его страна, насколько с мнением руководства СССР считаются в Лондоне и Париже. Поэтому товарищ Литвинов и уступил свое кресло товарищу Молотову – ибо его линия внешней политики привела Советский Союз в тупик; впрочем, совсем рвать отношения с «империалистическими хищниками» товарищ Сталин не собирался. Ибо товарищ Сталин посчитал: раз такое дело – можно под сурдинку решить кое-какие наболевшие для СССР вопросы внешнеполитического плана (испанцы убивали итальянских и немецких военнослужащих с помощью советского оружия), а именно – немножко откорректировать линию западной границы (впрочем, не помешало бы – и южной), устранить нездоровые перекосы в отношениях с владельцами русских территорий, которые были ими у Советской России во времена оны украдены. И товарищ Сталин начал усиленный зондаж намерений западноевропейских «демократий» в плане возврата Советскому Союзу кое-каких местностей, над которыми в данный момент по роковому стечению обстоятельств колышутся совсем не советские флаги.
Англия и Франция (главным образом, конечно, Англия) страстно мечтали о начале Большой Русско-Немецкой войны – эти их вожделения красной нитью пронизывают все предвоенные источники. Посему товарищ Сталин, понимая, что от него ждут в лондонах, решается провентилировать вопрос о линии Керзона и Бессарабии в ходе предварительных англо-советских консультаций, что время от времени проходят в мае–июне 1939 года.
А в ответ – тишина…
Хитроумные британские лорды ждут от нас четкого и недвусмысленного решения о нашем участии в войне с Германией на стороне Польши. Те же хитроумные британские лорды делаются тупыми идиотами, когда мы ставим условия нашего участия в этой войне.
Англичане не желают понимать наших намеков – немцы же с апреля 1939 года резко снижают накал антисоветской истерии в своей прессе. И даже более того, первомайские праздники проходят подчеркнуто дружелюбно к Советской России (даже в районных многотиражках подчеркивалось, что Первое мая – это «общий праздник Германии и СССР»). Гитлер настойчиво демонстрирует Сталину свое расположение, чуть ли не братскую любовь.
Понятно, почему.
ГИТЛЕРУ БЫЛО ЧТО ПРЕДЛОЖИТЬ СТАЛИНУ взамен его неучастия в предстоящей германо-польской войне, кроме уверений в любви и преданности. И он очень хотел, чтобы Сталин понял это.
В мае, июне, июле 1939 года прошло несколько встреч советника германского посольства Хильчера с А. И. Микояном и германского посла фон Шуленбурга с В. М. Молотовым. Немцы старательно предлагали дружбу и кошелек – русские определяли условия, при которых эта дружба и этот кошелек могут быть приняты. И лишь тогда, когда Берлин скрепя сердце согласился на советские условия, В. М. Молотов в своей речи 28 июля вскользь оборонил: «Советский Союз стоял и стоит за улучшение отношений или, по крайней мере, за нормальные отношения со всеми странами мира, в том числе и с Германией».
