Ознакомительная версия.
Реально вся международная деятельность Европейского союза на Балканах строится на представлении, которое все еще довлеет над дипломатами, о том, что мотивом этой войны, а точнее всех войн, является национальная самобытность и национальный суверенитет. Карл Бильдт, специальный посланник Генерального секретаря ООН на Балканах, например, призывал:
…к постепенному созданию структур многоуровневого суверенитета… призванных обеспечить как развитую автономию, так и широкую европейскую интеграцию, позволить со временем перекинуть мост через пропасть, которая, в противном случае, будет постоянно угрожать стабильности региона. Неизбежной альтернативой образованию новых национальных государств в регионе является создание новых европейских и региональных структур[242].
В том же мрачном духе, в каком он предупреждал об опасности развала старой федеративной Югославии в 1991 году, Европейский союз предостерегал Черногорию против выхода из состава Сербии. Думается, международные дипломаты могли бы уже понять, к чему приводят попытки втолковать другим народам, в чем заключается их национальный интерес. Жизнь в условиях скромного достатка, без сербов, которые притесняют их и обирают до нитки, рано или поздно обязательно покажется черногорцам привлекательной. Но именно Сербия, а не мы должна убедить их в обратном, предложив достаточно благоприятные условия. Я бы на месте черногорцев постаралась отделиться как можно скорее.
Европейский союз никогда не придет к разумной политике в отношении Балканских стран по одной весьма простой причине. ЕС, а точнее класс, который находится у власти, не может принять ценность идеи самостоятельности, поскольку она подрывает саму концепцию единой Европы. Поэтому вместо того, чтобы стимулировать развитие национальных государств и их прогресс, ЕС всегда будет пытаться подавить или подорвать его. Это плохо для всех, а особенно для Балканских стран, где унижение и срыв замыслов создают риск более масштабного и разрушительного разгула националистических страстей.
Западу следовало бы более широко подходить к понятию национализма, увязывая его с демократией и регулируемой законом свободой. Я озвучила эту мысль на лекции в Загребе в 1998 году:
Национальным следует считать совсем не то государство, в котором живет всего лишь одна нация. Это государство, где кровные узы и история большинства придают населению особое единство и сплоченность. Национальные меньшинства при этом вовсе не лишаются тех прав, которые дает гражданство. Государство, в конце концов, — это не то же самое, что племя. Это юридический субъект. Таким образом, забота о правах человека… дополняет чувство государственности, что делает национальное государство прочным и демократичным.
Я уверена, что именно к такому убеждению придет новое поколение политиков — мужчин и женщин, которые не испорчены тоталитарным мировоззрением прошлого, — в Юго-Восточной Европе. Эту философию, кстати, называют консерватизмом.
Глава 9
Европа: грезы и кошмары
На моем веку большинство проблем, с которыми сталкивался мир, так или иначе зарождались в материковой части Европы, а их решение приходило извне. Подобное обобщение особенно справедливо в отношении Второй мировой войны. Нацизм, в конечном итоге, — это европейская идеология, а Третий рейх — претензия на господство в Европе. И тому, и другому противостояла решимость Великобритании, стран Содружества и, конечно, Америки. Итогом стала великая победа свободы. Жители материковой части Европы воспользовались результатами, которых, в общем-то, добились не сами, — некоторые до сих пор обижаются, если им говорят об этом.
Подобное заключение, правда в несколько ином плане, справедливо и для «холодной войны». Хотя марксизм стал имперской идеологией прежде всего в Советском Союзе, который нельзя ограничить рамками Европы, сам он также имеет европейские корни. Не следует забывать, что Карл Маркс был европейским мыслителем; он формировал свои идеи, опираясь на опыт революционной Франции, и, к сожалению, писал свои работы в Британском музее — задолго до того, как они приняли реальный политический образ в Санкт-Петербурге и Москве. В конечном итоге именно либеральные демократические ценности англоязычного мира, провозглашенные из Вашингтона, оказались абсолютным противоядием от коммунизма. Во второй раз (или в третий, если взять также и Первую мировую войну, несмотря на то что ее проблемы были несколько сложнее) спасение пришло из-за Атлантики.
На личном уровне могу сказать, что немалую толику моей энергии во время работы в качестве премьер-министра забирала Европа, и, если бы начать все сначала, думаю, она потребовала бы ее в еще большей мере Конечно, Великобритании в те дни не приходилось вести воину против европейской сверх державы. Но и тогда не обходилось без напряженной борьбы по вопросам, имевшим колоссальное национальное и международное значение. Заглядывая вперед, в столетие, которое только началось, можно с уверенностью утверждать, что столкновение интересов и идей не прекратится.
Именно поэтому я считаю необходимым более пристально взглянуть на то, что поставлено на карту, с точки зрения глобальной перспективы (главным образом в этой главе) и с позиции Великобритании (в следующей главе). Обрисовывая проблемы, я буду предлагать некоторые возможные решения. Адресованы они, однако, совсем не eдиной Европе. Ей и так давно пытаются давать советы немало британских и прочих критиков. Говоря без обиняков, заниматься этим пустая трата времени: как я покажу далее, она в целом принципиально нереформируема. Мои предложения поэтому предназначены тем, кто еще не успел втянуться в проект и, следовательно, не находится в фатальной зависимости от него.
НОВЫЕ ГОСУДАРСТВА ДЛЯ СТАРОЙ ЕВРОПЫ
Большую часть периода холодной войны границы западных государств, обозначенные в наших атласах, были на удивление незыблемыми и казалось, они навсегда сохранятся такими. В Азии и тем более в Африке все было значительно более подвижным и нечетким, хотя даже и там появлялись скорее новые названия, а не границы, когда европейские колонии начали одна за другой получать независимость. Самая же главная граница проходила между коммунистическими и некоммунистическими странами, причем первые независимо от их символических названий и титулов находились в сфере влияния Советского Союза или Китая, а вторые, обладая политической независимостью, пользовались официальным или неофициальным покровительством Соединенных Штатов.
После окончания «холодной войны» однако, четкая и понятная картина радикально и, похоже, навсегда изменилась. За несколько лет в Европе появилось больше государств, чем после 1918–1919 годов, когда были подписаны Версальский и Трианонский мирные договоры. Конечно, большинство этих государств были обыми)) совсем не потому, что у них отсутствовали политические предшественники. Тем не менее в бывшем Советском Союзе и на Балканском полуострове карты были перекроены так, что политики до сих пор не могут перевести дух, а картографы подсчитать прибыль. Это одна из характерных особенностей нашего времени.
Вместе с тем одновременно проявилась и обратная тенденция. В то время как страны Восточной и Центральной Европы, Балканского региона и бывшего Советского Союза пытались создать жизнеспособные национальные институты, страны Западной Европы занимались заменой своих собственных институтов на интернациональные. В последнее время никто уже даже не притворяется, что Европейский союз — это экономическая организация свободно сотрудничающих независимых государств. Не думаю, например, что континентальные коллеги г-на Блэра могли бы повторить нечто подобное его обещанию «не иметь ничего общего с европейским сверх-государством» и «неизменно отстаивать британские интересы и нашу независимость»[243], а потом высказаться в защиту единой валюты. Только в Великобритании находятся люди, способные нести этот вздор и при этом надеяться, что им поверят. Беспристрастный анализ новейшей истории ясно показывает, в каком направлении идет развитие. Все последние события глобального масштаба — воссоединение Германии, потрясения на финансовых рынках, война на Балканах, рост значения Америки как сверхдержавы — подталкивали к созданию политически единой Европы. Мы подошли к роковой черте, но английское правительство, похоже, этого не заметило.
Конечно, в некотором смысле заблуждения насчет истинных целей Европейского союза вполне объяснимы. Никто и никогда еще не видел ничего подобного. Государства, нужно признать, — в какой-то мере всегда искусственные образования. В конце концов, без интриг Бисмарка не появилась бы объединенная Германия, по крайне мере построенная на основе Пруссии. Практически то же самое можно сказать и о Кавуре с его проектом создания объединенной Италии на основе Пьемонта. Даже самые старые национальные государства — Великобритания и Франция — являются результатом сделок и дипломатических усилий и, в определенной мере, сохраняют целостность именно благодаря им. Государство — дело рук человека, а не природы.
Ознакомительная версия.
