Инициатором выступило советское руководство, пригласив практически всё руководство ЧССР. Переговоры шли трудно – в какой-то момент чехословаки вообще демонстративно покинули зал, где шли переговоры, и советское руководство вынуждено было отправиться вслед за ними в спецвагон Дубчека. После четырёхдневных переговоров советская делегация, получив заверения чехословаков в верности социалистическому выбору и социалистическому лагерю (руководители ЧССР, действительно, никогда не делали попыток выйти из ОВД, как это хотело сделать венгерское руководство в 1956 г.), согласилось, что чехи могут идти к социализму своим путём.
После этого делегации переехали в Братиславу, где и было подготовлено совместное коммюнике. Здание, в котором шла работа, окружила толпа, оказывавшая психологическое давление на главным образом на советскую делегацию. 3 августа коммюнике было подписано. По сути, это была уступка со стороны СССР: фиксировалось право ЧССР проводить реформы, так как оно считает нужным, при выполнении всех обязательств по отношению к ОВД.
Советское руководство шло на уступки «центристам», а следовательно – «прогрессистам», чтобы избежать военного решения, несмотря на то, что в руководстве КПЧ имелась довольно многочисленная группа, готовая сместить команду Дубчека при условии советской помощи. Как рассказал уже в 1989 г. Васил Биляк (в 1968 г. – первый секретарь словацкой компартии), 3 августа девятнадцать видных партруководителей во главе с Биляком тайно направили Брежневу письмо с просьбой военной помощи в смещении Дубчека. Сделать это предлагалось до 19 августа, так как 20 августа Президиум ЦК КПЧ должен был собраться в последний раз перед съездом словацкой компартии, назначенном на 23 августа, а эту партию девятнадцать подписантов считали контрреволюционной. 3 августа руководство СССР не пошло на это, полагая, что в Братиславе договорились обо всём и вопрос решён – 5 августа «Правда» назвала братиславское коммюнике сокрушительным ударом по планам империалистов, полагая, что несмотря на трудности проблему удалось разрешить.
Однако советские лидеры рано радовались: чем активнее дубчековское руководство работало на достижение компромисса с СССР, чем ниже опускался градус напряжённости в их отношениях, тем мощнее становилось давление на «центристов» со стороны «прогрессистов» внутри руководства КПЧ и на руководство КПЧ в целом – со стороны непартийных, как правило, антикоммунистических сил. Советская позиция на переговорах, колебания руководства СССР и других стран ОВД были истолкованы этими силами, да и «прогрессистами» как слабость, как готовность идти на уступки и неготовность применить силу.
К тому же руководители ЧССР считали, что симпатии Запада обязательно материализуются в виде жёсткой антисоветской позиции США в случае силовых действий со стороны СССР (например, объявление США Чехословакии такой же важной для себя зоной, как Западный Берлин). «Те, кто питал такие надежды, – заметил по этому поводу М. Вольф, – полностью игнорировали реакцию США на события 17 июня 1953 года, на венгерскую осень 1956 года и на строительство стены в 1961 году». В любом случае, в Праге, других крупнейших городах распространялись слухи в духе «Запад нам поможет» в случае обострения ситуации. И чехословаки поверили, забыв уроки Мюнхена, когда англосаксы и французы элементарно кинули их, сдали Гитлеру, чтобы обеспечить фюреру плацдарм для нападения на СССР. В 1968 г. Запад сумел создать у части верхушки и интеллектуалов Чехословакии уверенность, что поможет, провоцируя дальнейшее обострение отношений ЧССР и СССР. Интересы собственно чехословаков Запад не интересовали, они во второй раз стали разменной картой в борьбе Запада против России.
Как только в Братиславе были достигнуты соглашения о том, что ЧССР может идти своим «третьим путём», не посягая в принципе на социализм и членство в ОВД, резко интенсифицировались хорошо организованные демонстрации, призывавшие руководство страны к более жёсткому курсу по отношению к СССР, к нейтрализации Чехословакии, всё чаще и громче звучали антикоммунистические лозунги.
Могли ли организаторы демонстраций не понимать, что они подрывают курс руководства страны на реформы, на построение «социализма с человеческим лицом» именно тогда, когда Дубчек со товарищи договорились с советским руководством и получили от него «добро»? Не могли не понимать.
Могли ли организаторы демонстраций или, как выразился бы Н. С. Лесков, «потрясователи», не понимать, что, повышая антикоммунистический, антисоветский градус они тем самым провоцируют ввод войск в Чехословакию? Не могли. Значит, действовали сознательно?
Подлили масла в огонь визиты в Прагу Тито (9 августа) и Чаушеску (10 августа), которые выразили полную поддержку руководству ЧССР, ну а 16 августа многие чехословацкие газеты словно по мановению некоей волшебной палочки взбесились, они стали во всё более жёсткой форме требовать от руководства дальнейшей либерализации, тон статей становился всё более вызывающим и антикоммунистическим. Можно сказать, что 16 августа стало своеобразным «Рубиконом» – советскому руководству стало полностью ясно, что руководство ЧССР совсем утратило контроль над ситуацией и возможна смена правительства. «Правда» тут же призвала команду Дубчека «навести элементарный порядок» и не позволять эксцессы в прессе и обеспечить выполнение того, что было зафиксировано в братиславском коммюнике. Тщетно.
18 августа советским руководством было резонно принято решение о проведении операции «Дунай» – вводе войск в Чехословакию. Собравший в тот день весь руководящий состав Вооружённых сил СССР маршал Гречко сказал следующее: «Я только что вернулся с заседания Политбюро. Принято решение на ввод войск стран Варшавского договора в Чехословакию. Это решение будет осуществлено, даже если оно приведёт к Третьей мировой войне».
В ночь с 20 на 21 августа в эфире прозвучал сигнал «Влтава-666» и началась операция «Дунай» (руководитель операции – генерал армии И. Г. Павловский). Как отмечает И. Дроговоз, в августе 1968 г. Советская Армия осуществила самую грандиозную по своим масштабам в послевоенный период стратегическую военную акцию. Около 30 танковых и мотострелковых дивизий СССР и его союзников за 36 часов оккупировали страну в центре Европы (в Афганистане СССР воевал силами лишь 4 дивизий). Всего в боевую готовность были приведены 70 дивизий ОВД.
Полумиллионный контингент (считая вспомогательные службы; численность собственно военного советского контингента составила 165 тыс. человек – на 20 тыс. больше, чем СССР потерял при освобождении Чехословакии в 1945 г.), 4600 танков пересекли границы ЧССР в двух десятках пунктов. 200-тысячная чехословацкая армия, считавшаяся одной из лучших в Европе, осталась в казармах и не оказала сопротивления, получив соответствующий приказ.
В 6.00 советская танковая колонна подошла к генштабу, и он был взят под контроль; между 6.40 и 7.00 было взято и блокировано здание правительства, к 9.00 взяты под контроль почта, телеграф, радио– и телецентры. В 9.00 десантники вошли в кабинет Дубчека – ему было заявлено, что он под надёжной охраной. Затем Дубчек, Черник, Смрковский и Кригель были арестованы агентами службы безопасности ЧССР, которой руководил генерал Шалгович (покончит с собой – официальная версия – в 1991 г.), и переданы советской стороне, которая обвинила их в саботаже и срыве соглашений в Черне-над-Тиссой и Братиславе. Главным лицом в ЧССР стал «генерал Трофимов», который почему-то носил полковничью форму. Это был член Политбюро ЦК КПСС, зампредседателя Совета министров и «начальник Чехословакии» К. Т. Мазуров.
Если армия ЧССР не оказала сопротивления, то гражданское население, главным образом молодёжь, устраивало акции гражданского неповиновения, митинги, блокировало шоссе, люди бросали в танки камни и бутылки с зажигательной смесью («коктейль для Молотова»), провоцировало солдат – главным образом советских, которые вели себя сдержанно. В отличие от этого представители других стран, испытывавшие к чехам давние «братские» чувства и уважавшие «орднунг», пресекали провокации огнём на поражение, и местное население это быстро уяснило. Кстати, именно эта «братская» любовь стала причиной, по которой советское руководство отказалось от ввода в ЧССР уже приготовленных Ульбрихтом пяти дивизий, ограничившись одной (формальное объяснение маршала Гречко: политически нецелесообразно, на дворе не 1939 год).
Вообще войска ОВД получили приказ открывать огонь только в ответ, и это правило в целом соблюдалось, хотя без эксцессов, естественно, не обошлось. По разным данным во время операции «Дунай» погибло (главным образом в результате несчастных случаев) от 100 до 300 чехословаков и примерно столько же солдат Советской армии. Официальные цифры советских потерь: 11 военнослужащих погибли, в том числе 1 офицер; ранено и травмировано 87 военнослужащих, включая 19 офицеров; в авариях, катастрофах при неосторожном обращении с оружием и т. п. погибло (а также умерло от болезней) 85 человек. Действительно, «бархатный» ввод войск.
