Что это за опыт? Были ли применены против коммунизма широко известные формы борьбы с религией? Были ли применены какие-то новые технологии?
Начнем с очевидного.
Во-первых, известной формой борьбы с религией является прозелитизм, то есть стремление определенной церкви обратить иноверцев (в рассматриваемом случае — коммунистов) в свою веру. Рука об руку с прозелитизмом идет противодействие того, кто осуществляет прозелитизм, встречному прозелитизму со стороны представителей конфессии-конкурента (коммунизма). Таким, в общем-то, естественным для Церкви путем и пошел поначалу Ватикан.
Во-вторых, в роли ниспровергателя религии зачастую выступает наука.
Ограничивалась ли борьба с коммунизмом как религией двумя этими направлениями? Ни в коем случае. Но для начала опишем именно их.
Если рассматривать ПЕРВОЕ НАПРАВЛЕНИЕ, то тут одновременно происходило несколько процессов.
1) Католический прозелитизм на территории СССР. В первые послереволюционные годы католики не оставляли надежды на то, что советская власть пойдет на плотное сотрудничество с Ватиканом. Либо не сумеет удержаться на плаву, что даст Ватикану шанс распространить свое влияние на территории бывшей Российской империи. Когда стало ясно, что коммунизм сам претендует на статус полноценной религии, а кроме того удерживает власть в стране, акцент был перенесен на подготовку католических священников — прежде всего, восточного обряда — для тайной работы на территории СССР.
2) Католическое противодействие «коммунистическому прозелитизму» в странах Восточной Европы. По словам Мельника, иезуиты из «Руссикума», считая увлечение восточноевропейцев коммунизмом после Второй мировой войны слишком опасным, организовали во всей Восточной Европе «настоящее подполье, что-то вроде религиозного Сопротивления. И они начали эту работу очень рано, в 1949 году… Они, конечно, думали, что если религиозное движение в странах Восточной Европы сохранится, то однажды это может привести к свержению советского строя в этих странах». Так, польской церкви «Руссикум» начал оказывать помощь сразу после войны, посылая и средства, и богослужебные книги. Польские события 1980-х годов, фактически положившие начало распаду социалистического блока, безусловно, можно считать следствием многолетних трудов Ватикана.
3) Противодействие коммунизации католической Церкви за пределами соцлагеря. Прежде всего, речь идет об Италии, где коммунистические идеи были горячо восприняты многими католиками. Возможность возникновения глубокого коммунистическо-католического сплава была достаточно высока. И потому Ватикан с облегчением и одобрением воспринял вмешательство американцев в процесс послевоенной коммунизации Западной Европы. США поставили странам, претендовавшим на получение экономической помощи по плану Маршалла, категорическое условие: выведение коммунистов из состава правительств. Это требование было повсеместно выполнено к концу 1940-х. Годы спустя христианский демократ Альдо Моро, пять раз возглавлявший Совет министров Италии, попытался изменить такое положение дел, выдвинув программу, в соответствии с которой коммунисты вновь могли бы войти в правительственные кабинеты. Процесс сближения между левыми и католиками, реально начавшийся в Италии, был насильственно прерван убийством Альдо Моро.
ВТОРОЕ НАПРАВЛЕНИЕ борьбы с коммунизмом как религией связано с попыткой уничтожить коммунизм, прибегнув к научной аргументации.
Наука против коммунистической религии… Дело, между прочим, не столь простое, как кажется на первый взгляд. Потому что Маркс тоже говорит о науке. И советские идеологи напирают на свою научность. И на свою антирелигиозность. Как противопоставить их религиозности — научность? Они ведь скажут в ответ: «А мы сами научные! И вдобавок антирелигиозные! У нас даже дисциплина такая есть — научный атеизм».
Так что же делать?
Прежде всего, искоренять — пусть даже и с помощью научного атеизма — все то, что позволяет укрепить религиозный стержень коммунизма. То есть богостроительство, космизм, «богдановщину» и прочее. Многим членам «Сути времени» кажется, что против коммунистической религиозности выступает стопроцентно светская коммунистичность. Но это не так. Враги коммунизма, опасающиеся его возрождения в России, страшатся именно возрождения коммунистической религиозности. И потому так яростно нападают на все, что сулит такое возрождение. А что сулит такое возрождение? Угадайте с трех раз! И скажите честно — говорит ли об этом кто-нибудь, кроме Кургиняна?
Теперь давайте поиграем в игру наподобие «если бы я был директором». Только играть будем не в директора, а во врага. Задайте себе вопрос: «Что бы я делал, если бы был врагом коммунизма и был уверен, что возрождение коммунизма связано с красной религиозностью? Ведь понятно, что бы я в этом случае делал — истреблял все ростки такой религиозности. И мне было бы все равно, кого при этом использовать — марксистского начетчика или подрывной элемент, натягивающий на себя маску такого начетничества».
Некоторые, между прочим, всерьез называли главного коммунистического идеолога Суслова «убийцей смысла». То есть убийцей очень специфической красной религиозности. А почему Суслов истреблял эту религиозность? Тайна за семью печатями. То ли в силу своей ограниченности, то ли в силу своей двусмысленности — какая разница? Суслов и Александра Яковлева опекал, и Михаила Горбачева — это общеизвестно.
Но мало истреблять ростки весьма специфической — подчеркнем это еще раз — коммунистической религиозности. Мало воспрепятствовать синтезу обычной религиозности и религиозности коммунистической, то есть тому, что олицетворяла собой теология освобождения. Надо еще и бороться с марксизмом. Не с начетническим марксизмом, а с Марксом, научным гением. Но как с ним бороться, противопоставляя его теории некую науку, если он сам насквозь научен?
Вот тут-то и понадобились позитивисты. А также неопозитивисты. А также господин Поппер. В чем Поппер обвинил Маркса, а заодно Гегеля и Платона? Ну, хорошо, Гегеля и Платона он обвинял в идеализме. Но Маркса-то в идеализме обвинить было нельзя. И тогда Поппер обвинил Маркса в том, что тот втянул ценности в науку. И этим испортил ее. А он, Поппер, создаст метод очищения науки от ценностей.
На самом деле, окончательное очищение науки от ценностей превращает науку в интеллектуального и морального калеку. Но это отдельный и достаточно сложный вопрос. Интересующихся адресую к статье Сергея Кургиняна в этом номере газеты. Свою же задачу вижу в том, чтобы обратить внимание читателя на неслучайный характер работ Поппера, фон Хайека и других. На то, что эти работы не были научными. Они были псевдонаучным средством выяснения отношений с Марксом и коммунизмом. Большой и страстной науке Маркса была противопоставлена наука мелкая и пошлая, сотворенная специально именно для того, чтобы, убив большую науку, убить все религиозное в коммунизме, а через это убить и сам коммунизм. Ибо он религиозен. И убивать его надо через умерщвление размещенного в нем сокровенного религиозного содержания.
Говоря о борьбе с коммунизмом, многие обращают внимание на лживую теорию тоталитаризма, разработанную Карлом Поппером, Фридрихом фон Хайеком и Ханной Арендт. Как эта теория помогала бороться с коммунизмом — понятно. Она уравнивала коммунизм и фашизм, глубоко извращала суть войны между коммунистами и фашистами, выковывала новый либеральный фашизм (достаточно прочитать книгу Поппера «Открытое общество и его враги», чтобы понять: открытое общество — это общество вполне фашистского типа).
Но обращая внимание на изобретенный антикоммунистами тоталитаризм попперовского разлива, мало кто обращает внимание на войну Поппера с Марксом. А эта война, по сути, является войной с коммунистической религией, причем войной тонкой и злокачественной. Потому что в виде средства, используемого в войне, создается очень страшная наука. И это чревато чудовищными последствиями в ХХI столетии.
Впрочем, и к такой войне с красной религией все никоим образом не сводилось. Для разгрома Красной Церкви понадобились и постмодернизм, и «карнавал» Бахтина, и столь выразительно описанная им Церковь Низа.
Но об этом — в следующей статье.
На пути к советской военной доктрине
Гражданская война была не только мутью и ужасом, но и гигантской вспышкой разнообразного творчества, включая военное. Его породили народный гений, народная страсть, его следовало осмыслить
Юрий Бардахчиев
Период после Первой мировой войны в западной военной мысли характеризовался появлением целого ряда новых стратегических концепций. Этому было несколько причин.
