Итак, Америка, прекращающая войну после гибели нескольких десятков своих солдат, Америка, в которой рекомендуется не давать отпор напавшим на вас хулиганам, а отдать им все, что они потребуют, Америка, уповающая на технологии и ни на что другое — намеревается унизить, а то и уничтожить дух. Сначала на поле боя, а далее — везде. Американские Технологии будут бороться с всечеловеческим Духом, и надеются победить.
Америка стремится превратить мир в свое подобие. Но американцы судят по себе. Не все народы готовы променять свободу, родину, честь — на блага предлагаемой США цивилизации, не все готовы принять их версию нового мира вместо собственного самобытного образа жизни.
В следующем номере газеты мы начнем серию статей о том, что есть у России, чтобы сопротивляться этой подлости — и в сфере технологий, и в сфере духа. И что надо сделать, чтобы — если подкачает технология, без которой, как ни крути, не обойтись, — дух все-таки выстоял.
Венец творения или «больное животное»?
Так называемая коммерциализация культуры — это цветочки. Ягодки — это попытки низвести человека до уровня даже не животного, а еще ниже
Мария Рыжова
Философы Просвещения — Вольтер, Руссо, Дидро — подчеркивали, что культура решает задачу воспитания человека, его просвещения и развития. О важности освоения культуры, необходимости «овладеть всеми богатствами культуры» говорил Ленин.
Но и философы, далекие от марксизма, например, испанский философ Ортега-и-Гассет, считавший, что необходимо сохранить элитарность, создать «аристократическую элиту», — отмечали, что после того как божественный авторитет перестал быть опорой социальной организации, ему на смену пришла культура. Культура, подчеркивал Ортега-и-Гассет, это «вовсе не расплывчатое понятие». «…Культура — это основанное на науке взращивание в каждом человеке умения понимать, умения чувствовать, а также прививание нравственных принципов… Человек является человеком постольку, поскольку он способен приобщаться к науке, к добродетели, к культуре».
И не надо копать слишком глубоко, чтобы увидеть: война с культурой, то есть с тем, что «взращивает в каждом человеке умение понимать, умение чувствовать» и «нравственные принципы», — ведется в России «на убой».
Для начала упомянем как один из многих образцов околокультурной критики некий «авторитетный оффлайн журнал «Артхроника». Внимание в нем привлекает рейтинг влиятельных людей в российском современном искусстве, во главе которого находится Василий Церетели, исполнительный директор Московского музея современного искусства. В музее недавно прошла выставка Йозефа Бойса, немецкого художника, создавшего в 1965 году перформанс под названием «Как объяснить картину мертвому кролику?». Про художника и его мертвого кролика мы поговорим чуть позже.
А от рейтинга «авторитетного журнала» перейдем к действительно показательному событию — идущей сейчас в Эрмитаже выставке «Джейк и Динос Чепмены. Конец веселья» (в оригинале — «Fucking Hell»).
Экспозиция выставки — это девять витрин, составленных в виде свастики. Внутри витрин расположен целый мир: горы, озера, разрушенные каменные сооружения, подземные ходы, обломки «Макдональдса». Все это «заселяют» фигурки, одетые в нацистскую форму, фигурки в виде скелетов и фигурки в виде полуобглоданных скелетов. Между фигурками происходят сцены, знакомые современному человеку из фильмов про зомби. Монстры рвут друг друга на части, насилуют, пытают друг друга. По замыслу авторов — английских художников, братьев Джеймса и Диноса Чепменов — сие действие должно символизировать ужас нацизма.
Вы не поняли глубокий смысл, заложенный в данное творение? Значит, вы не понимаете что такое искусство, и вообще — «сторонник нацистов». Именно так ответил директор Эрмитажа Михаил Пиотровский в ответ на недоуменные вопросы: «А что это, собственно говоря, было?». «Мы заранее объяснили, что выставка антифашистская, поэтому все, кто выступает против этой выставки, — сторонник нацистов». «Искусство или не искусство — это все определяет музей. Это очень важный принцип».
Не менее категоричен искусствовед Александр Боровский, заявивший, что не приемлющие выставку — это «вечно вчерашние» люди, которым «пора, не боясь и не оглядываясь, дать такой прямой отпор… Не хотите — не ходите, не смотрите, не пущайте своих близких. Но не мешайте другим».
Вроде бы формально правильно. Не хочешь — не смотри. Но и другим не мешай. И все-таки хотелось бы вникнуть, чему именно настойчиво предлагается не мешать. На этот вопрос исчерпывающий ответ дает один из авторов композиции Джейк Чепмен в развернутом интервью журналу «Коммерсант-Власть». Интервью это настолько интересно, что стоит привести из него несколько цитат.
Вот что говорит художник о месте произведения искусства в постмодерне: «Произведение — это не какой-то там сакральный объект, как многие до сих пор воображают, а такой же продукт для экономического обмена, как и любой другой товар. А современное постмодернистское искусство вообще является наиболее чистой манифестацией капитализма».
Вот что говорится о цели творчества: «Если бы мы хотели напугать, мы бы сделали что-то по-настоящему страшное. Но мы хотим вызвать у зрителя смех… в момент смеха человек перестает быть человеком, становится больше животным, чем сами животные. Французский философ Жорж Батай сказал, что животные в мире — это как вода в воде. А человек становится водой в воде, только когда он смеется».
И самое главное: «Большинство фильмов ужасов паразитируют на христианской морали. Там есть понятия греха, воздаяния, спасения. Я надеюсь, что нам удается этого избежать. Мы не хотим давать ни малейшей надежды на спасение, которая, увы, присутствует у многих художников нашего поколения. Эти придурки все равно уверены, что их искусство способно исправить мир. Мы же всеми силами боремся с этим предрассудком эпохи Просвещения».
И добавление для тех, кто будет уверять, что братья Чепмен борются с нацизмом или делают еще что-то полезное в этом роде. На вопрос журналиста: «Однако ваши работы вполне допускают морализаторское толкование: осуждение ужасов войны, сексуальной эксплуатации детей, каких-нибудь опасностей генной инженерии», — Джеймс Чепмен отвечает: «Искусство, конечно, для того и существует, чтобы давать повод для самых разных интерпретаций. Но это не значит, что художник должен быть лентяем, который не удосуживается сам понять, что он делает. Искусство не сводится к таким глупостям, как рассуждение об опасностях генной инженерии и прочей морализаторской чуши».
Постмодерн, отрицая ценность содержания, ставит крест на идее развития, на самой возможности развития. И на пути отказа от развития его естественным врагом становится Просвещение, шире — Модерн. О чем прямо и говорит в своем интервью Джеймс Чепмен. Исправление мира, да еще и с помощью искусства — удел «придурков», «вчерашних людей», для которых заложенное в Модерне развитие до сих пор представляет ценность.
Такой взгляд можно было бы считать эпатажным взглядом экстравагантных художников. Но главная проблема заключается в том, что исповедующие иной, модернистский взгляд на мир оказываются неожиданно «изгоями». На наших глазах происходит полноценная инверсия. С культурой, на которой в Модерне держатся нормы, разделываются, взяв на вооружение концепцию постмодернистов. А всем, кого это не устраивает, предлагают подумать о собственном несовершенстве, архаичности, отсталости. В общем, о полном отсутствии жизненно необходимой в наши дни «креативности».
А «креативность» диктует жизни свои правила. Прежде всего, мерилом «большого искусства» прямо по рекомендации постмодернистов становятся деньги. Иначе зачем надо поднимать разговор о закрытии на ремонт уникальной экспозиции в музее В. В. Маяковского в 2013 году, когда исполнится 120 лет с момента рождения поэта? Ясно, зачем — откаты, уводы, распилы… Искусствовед Григорий Ревзин после восхищенного высказывания об экспозиции музея Маяковского констатирует: «…всего-то 25 лет назад мы могли делать вот так. И, глядя на все это, ты вдруг понимаешь, что произошло с того времени. Нет, это не апофеоз советской цивилизации, не авангард, не Сталин, не Хрущев — это только что было, люди все живы. Но это высказывание стадиально иной цивилизации. Она все еще полагала себя центром мира, она все еще считала, что вопрос о самоубийстве Владимира Владимировича — это какой-то главный вопрос человечества, и на него надо отвечать нам и сейчас. С тех пор, пожалуй, более актуальным стал вопрос о том, каким же он будет, новый BMW седьмой серии, и что ответит Mercedes. Честно скажите, ведь это, правда, интереснее?».
