Окружающие видели, что у него нет личных друзей за исключением его иностранных коллег. В 1991 году несколько советских официальных лиц говорили мне, что Горбачев чувствует себя более комфортно с иностранцами, чем с собственными гражданами. «Он ближе к президенту Бушу, государственному секретарю Бейкеру, чем к кому бы то ни было из нас. Вы можете говорить с ним более откровенно, чем можем мы. У него нет здесь близких друзей»21.
Горбачев назначал на важнейшие посты людей третьего и пятого калибра. По мере того, как его власть увядала, он развил в себе аллергию на всякого, кто мог бы блеснуть талантом в общественных глазах более ярко, чем его тускнеющий образ. В результате он приблизил Янаева и Павлова. Их неэффективность способствовала его падению.
Американское посольство, с восторгом сообщая о диком саморазоблачении, развернувшемся в СССР с 1986 г., отметило, что вождь перестройки не допускает в ставшей феноменально критической прессе только один сюжет: критику самого себя. Не верящие своим глазам граждане читали о Советской Армии как о «гадине» (таким было название огромной статьи о национальной армии в «Московских новостях»), но Горбачев категорически не выносил критических оценок в свой адрес. В октябре 1989 года газета «Аргументы и факты» (детище Яковлева) в предельно краткой статье отметила, что в стране Сахаров более популярен, чем Горбачев. И это в газете, чей тираж взмыл до 34 миллионов экземпляров. Генеральный секретарь был в ярости. 13 октября 1989 года всех главных редакторов вызвали «на ковер» в ЦК КПСС. Главному редактору «Аргументов и фактов» Старкову предложили пост редактора международного журнала в Праге или Бюллетеня Верховного Совета. В 1992 году Старков сказал (тогда уже бывшему) послу Мэтлоку: «Если вы возложите достоинство продвижения гласности на Горбачева, то оскорбите всех тех, кто сражался с ним за эту гласность»22.
С другой стороны, посол Мэтлок с самого начала был уверен в крахе экономического импровизаторства Горбачева. И чем дальше, тем больше. Он так и сообщал свой прогноз в Вашингтон. Мэтлок полагал также, что Горбачев «кажется почти
36
слепым в отношении реальных сил, стоявших за этнической и национальной агитацией… Либо он не знал, либо не хотел знать о проявлениях национальных чувств — русских и нерусских. Он хотел чего-то небывалого: добровольно ему дарованного имперского контроля»23.
Оказывается, в контактах с Бушем и Бейкером Горбачева больше всего беспокоило выражение «западные ценности». Советскому президенту было обидно, что бывают ценности, к которым он не приобщен. Идя навстречу этому предубеждению, президент Буш предложил впредь употреблять выражение «демократические ценности»24. Горбачев был счастлив. Именно в это время, оценив мыслительный процесс противника, президент Буш (20 февраля 1990 г.) пишет канцлеру Колю: «У нас появились шансы выиграть эту игру, но нужно вести дело умно». Речь, разумеется, шла о воссоединении Германии.
За шесть лет руководства страной Горбачев совершил сорок государственных визитов и посетил 26 стран. Он четыре раза был во Франции, три раза в США и ГДР, два раза — в Италии, ФРГ, Англии, Индии. А ведь дома его ждали воистину неотложные дела.
На Горбачева чрезвычайно воздействовали западные толпы. Почему? У западных наблюдателей возникли на этот счет свои теории. Смысл их сводится к тому, что поведение советской толпы обычно невыразительно — если только толпа не настроена враждебно, тогда ее поведение будет даже слишком выразительно. «Американская толпа совершенно иная. Горбачева приветствовали как героя-победителя, как кинозвезду, выражая все возможные приветствия, улыбки, отчаянные попытки коснуться героя рукой…. Американская толпа не состояла из покорных рабов капитализма, желающих сбросить свои оковы, не представляла собой воинствующих джингоистов… Американская толпа излучала благожелательность, благополучие и добрую волю… Горбачев был человеком, который наслаждался помпой, всеми атрибутами власти и желания общественного признания. У себя дома он начал ощущать, что его популярность определенно уменьшается, он видел в Ельцине противника с большей харизмой, получающего большую поддержку на улицах. В Вашингтоне, а позднее и в столицах государств Западной Европы он получал то, чего ему не хватало дома: мольбу обожающих толп»25.
Установленные дружеские отношения с Рейганом, Бушем, Тэтчер, Колем, Миттераном и другими западными лидерами укрепляли в Горбачеве то чувство, что на Западе его понимают лучше. Фактом является, что в 1989 году, когда власть под Горбачевым решительно зашаталась в самом Советском Союзе, Генеральный секретарь Горбачев купался в лучах всемирной славы — он посетил Лондон в апреле, Бонн в июне, Париж в июле, Хельсинки в октябре, Рим в ноябре. Плюс Китай в мае, а также встречи с венгерскими, чехословацкими, польскими и восточногерманскими руководителями в Москве. По мнению посла Мэтлока, «Горбачев не понимал того, что коммунистические режимы повсюду в Восточной Европе потеряли всякую надежду получить поддержку большинства — не только потому, что были коммунистическими, но потому что были орудиями советского империализма… Горбачев был психологически не готов признать существующую враждебность в адрес коммунистических партий, он был поразительно невежествен в отношении подлинного состояния дел в Восточной Европе»26.
Ослепленный восторгом западных толп провинциал прилагал немыслимые усилия для ускорения переговоров между НАТО и Организацией Варшавского Договора по обычным вооруженным силам, не понимая, что окончание этих переговоров сделает его «неинтересным» для Запада и нелюбимым дома. И это в те дни и месяцы, когда он получал из КГБ доклады и аналитические записки, подчеркивающие «империалистическую угрозу». Общее мнение американцев в первые годы правления Горбачева заключалось в краткой фразе: «У них ничего не получится». Все ограничится поверхностными словесными баталиями. Еще одна российская «потемкинская деревня».
Американский посол в Москве Джек Мэтлок все более солидаризировался с мнением, что «Горбачев не знает, куда направляться… Он привел в действие политические силы, не представляя себе при этом, какой должен быть финальный результат… Я не мог понять его стратегии в решении экономических и национальных проблем — именно тогда, когда они приближались к кризисному пику. Увеличивались доказательства того, что его понимание этих проблем было ошибочным»27. Уже в 1989 году Мэтлок пришел к выводу, что Горбачев едва ли «доберется» до окончания своего срока в 1994 году. Чтобы реализовать открывшиеся возможности, американцам нужно было спешить.
Посол Мэтлок более благожелательно отзывается о Н.И. Рыжкове, которого он называет «одним из наиболее привлекательных деятелей горбачевского периода; менее чувствительного, менее стремящегося доминировать в личных отношениях, чем Горбачев». В отличие от многих своих коллег, он хотел — его любимая фраза — «создавать, а не разрушать». Увы, столь благожелательных отзывов заслуживали не многие.
1 августа 1985 г., в десятую годовщину подписания Хельсинкских соглашений, американский государственный секретарь Джордж Шульц впервые встретил Эдуарда Шеварднадзе, который открыл встречу словами: «Я новичок в этом деле. Поправьте меня, если я сделаю ошибку». После окончания встречи Шеварднадзе обернулся к советской делегации: «Ну что, много я сделал ошибок?». Один из членов американской делегации воскликнул: «Мы играем в совсем новую игру!»
Другое новое лицо, приведенное к высшей власти Горбачевым, было больше известно американцам. Осенью 1958 г., как пишет Дж. Мэтлок, «американская пресса, университетские власти и ФБР заинтересовались тремя новыми студентами, прибывшими в Колумбийский университет из СССР Одним из них был Александр Яковлев — явный лидер группы». Предметом исследований Яковлева в Нью-Йорке была внешняя политика президента Франклина Рузвельта. Теперь Яковлев возглавлял Институт мировой экономики и международных отношений и был на пути к главенству в советской пропаганде.
Будущий фаворит американцев в 1984 г. в прежние времена никак не обнадеживал американцев. Он писал «убийственные» книги с яростным обличением американского империализма. В вышедшей в 1984 г. работе «От Трумэна до Рейгана» Мэтлок читал: «Американские монополистические хозяева верят в то, что их главенство в мире явится лучшим способом решения проблем международной политики… Они готовы похоронить сотни миллионов людей в руинах городов ради того, чтобы поставить мир на колени. Послевоенные американские лидеры, по существу, вели себя как боевые петухи с атомными каблуками». Книгу Яковлева «От Трумэна до Рейгана», вышедшую в 1984 году, попросту невозможно читать. Даже в 1950 году ее появление знаменовало бы лютый перебор в безумной критике американского империализма. Но в 1984 году она вызвала оцепенение и недоумение всех американистов. В России даже больше, чем в Америке. Столь лютой критики кровожадного месива из монополий — продажных политиков США — Пентагона — акул империализма не видело еще печатное слово. И это писал антиамериканский волк, которому через год ничего не стоило прикинуться «общечеловечески гуманной» овечкой. До известной степени понятным было бы появление этой лютой книги под прессом политического давления, или в силу карьеристской слабости характера. Но Яковлев был главой огромной пропагандистской машины, другом Генерального секретаря. Над ним не довлело и не капало, он попросту был беспринципным политиком. И его коллеги по ИМЭМО видели это воочию.
