«Не помню, какой это был канал — какой-то из так называемых общенациональных, — высказывался впоследствии руководитель информационного вещания телеканала REN-TV Александр Герасимов. — Стоял в прямом эфире корреспондент и показывал пальчиком: „А вот спецназ, ребята вооруженные, заходят слева и справа. По всей видимости, они что-то задумали“… Так эти, которые в камуфляже и в масках, они ведь тоже смотрели все и слушали. Как там раньше, при Сталине, говорили? Болтун — находка для шпиона?».[67] Террористы, конечно же, тоже смотрели телевизор, и они отреагировали очень быстро, сделав заявление о возможном начале расстрела заложников. Сами заложники в это время звонили по мобильным и умоляли отказаться от штурма, и в том, что звонки эти также были срежиссированы террористами, сомнений не было.[68]
О том, что террористы угрожают взорвать в случае штурма здание, было уже хорошо известно; через несколько минут после злосчастного интервью с Александром Цекало диктор «Первого канала» Ольга Кокорекина зачитала о том, что о штурме речи не идет: «Альфа» пока что собирается вести переговоры.[69] Телезрители могли заметить, как листок с этим заявлением на стол диктора положил кто-то в военной форме. Спецслужбы в этом случае среагировали очень оперативно, однако непоправимое уже произошло — террористы были проинформированы о том, что возможность внезапного штурма рассматривается в оперативном штабе. Не приходилось сомневаться, что преступники будут наготове, и теперь попытка штурма имела слишком большие шансы завершиться провалом.
Идти на такой страшный риск в оперативном штабе не решились. Не решился на него и Кремль, где президент совещался с руководителями силовых ведомств; чувствовалось, что руководство страны растеряно. Слишком серьезен был произошедший теракт, слишком мало было информации, и слишком сильны были подозрения о том, что события на Дубровке — лишь отвлекающие от готовящегося еще более масштабного теракта, чтобы можно было решиться на импровизацию.
Решение о немедленном штурме было отменено, от здания отвели бронетехнику и машины спецназначения. Находившиеся на первом этаже здания спецназовцы получили приказ отступить, и бойцы покинули здание так же бесшумно, как раньше проникли в него.[70]
Теперь следовало собирать информацию о людях, захвативших здание театрального центра. «Когда „объект“ был полностью заблокирован, — вспоминал офицер спецназа, — встал вопрос: насколько вероятен взрыв? И собираются ли в этом здании террористы умереть?»[71]
Именно в это время на главном интернет-сайте чеченских террористов kavkaz.org появилось сообщение о том, что «чеченские моджахеды захватили в Москве театр с тысячей заложников. Во главе чеченского отряда Мовсар Бараев. По его словам, в отряде помимо моджахедов сорок вдов чеченских бойцов. Здание заминировано. Все участники операции обвязаны минами. Мовсар Бараев заявил, что те, кто атаковал Москву, „являются смертниками“. Требование одно — прекращение войны и начало вывода российских оккупационных войск из Чечни. Бараев также заявил, что чеченские моджахеды пришли в Москву не выжить, а умереть».[72]
Это заявление свидетельствовало о том, что террористы в целом установили контроль над зданием театрального центра и имеют связи с внешним миром; в этих условиях отказ от немедленного штурма был, вне всякого сомнения, правильным решением. Удивление вызывало другое. Во-первых, Мовсар Бараев считался погибшим, о чем российские спецслужбы в свое время официально заявили. Во-вторых, Мовсар Бараев был полевым командиром не того уровня, чтобы провести (не говоря уж о том, чтобы спланировать) столь дерзкий и масштабный террористический акт.
Отрабатывалась версия, по которой захват заложников должен был сковать силы российских спецслужб и отвлечь внимание от нанесения террористами главного удара по стратегическим объектам. Целью удара террористов мог стать, например, Московский нефтеперерабатывающий завод в Капотне.[73] На заводе практически сразу же усилили охрану, но было ли это достаточно? И где еще мог быть нанесен удар?
Вопросов было много, а ответы на них пока знали лишь сами террористы.
План предстоявшей террористической операции был утвержден в начале июля 2002 года. Тогда лидеры чеченских террористов провели совещание так называемого «Высшего военного Маджлисуль Шура Объединенных сил моджахедов Кавказа», по результатам которого Аслан Масхадов заявил следующее: «Военным комитетом разработан конкретный план военных мероприятий на летне-осенний период, главной составляющей которого является переход от методов партизанско-диверсионной войны к плановым войсковым мероприятиям. Я надеюсь, что до конца этого года мы переломим ситуацию и заставим противника уйти с нашей земли».[74]
Масхадов, собственно говоря, практически не контролировал всевозможные отряды террористов; в разработанной операции он должен был сыграть роль свадебного генерала. Бывший президент Чечни Масхадов воспринимался как фигура более или менее легитимная, на переговоры с которой российские власти еще могут от безысходности согласиться; с тем же Шамилем Басаевым, реально контролирующим большинство террористов, за стол переговоров не сел бы никто. Однако именно переговорами по форме и капитуляцией по сути должна была завершиться разработанная и утвержденная операция, и поэтому «президента» Масхадова извлекли из небытия. Он должен был стать «лицом» террористов.[75]
С этой задачей Масхадов вполне справился; именно из его уст прозвучало первое заявление о готовящейся акции — пока еще достаточно расплывчатое. Непосредственно накануне теракта, 18 октября 2002 г., в обращении к боевикам Масхадов выразится еще яснее. «Мы практически от методов партизанской войны перешли к методам наступательных операций, — заявит он. — Я уверен, у меня нет никаких сомнений, на заключительном этапе мы проведем еще более уникальную операцию, подобно „Джихаду“, и этой операцией освободим нашу землю от российских агрессоров».[76]
«Джихадом» называлась операция, в ходе которой чеченские незаконные вооруженные формирования в августе 1996 года захватили Грозный. Операция была приурочена к инаугурации президента Ельцина и носила не военный, а политический характер: целью ее было оказать давление на с большим трудом переизбранного президента России и склонить его к капитуляции. Результатом «Джихада» стало подписание российской властью Хасавюртовских соглашений; наравне с Буденновском захват Грозного стал одной из основ новой «уникальной операции» террористов.
Пока же ее подготовка шла полным ходом. Командиром отряда, который должен будет провести теракт, был назначен Мовсар Бараев, племянник полевого командира Арби Бараева, уничтоженного российскими спецслужбами в 2001 году. Молодой Бараев был человек, с одной, стороны, жестокий (однажды он заживо отрезал голову захваченной российской медсестре), а с другой — жадный до денег (из-за денег Мовсар даже уничтожил другого полевого командира, Ризвана Ахматова).[77] Знающие люди характеризовали Бараева следующим образом: «у него не было ни Родины, ни флага».[78] Именно за эти качества Бараева и выбирали в качестве начальника «разведывательно-диверсионного батальона шахидов», предназначавшегося специально для проведения теракта в Москве. Бараев был представлен Масхадову, и назначение состоялось.[79]
Весьма возможно, что свою роль при назначении Бараева сыграло и еще одно обстоятельство. Бараев был молод; он уже не помнил Советского Союза и потому не имел никаких сдерживающих инстинктов. Как это ни странно, но при всех совершенных ими чудовищных преступлениях, для террористов старшего поколения россияне были хоть и врагами, но людьми; для Бараева они были лишь неверными, нелюдью, убивать которую не грех, а священная обязанность. Лидеры террористов могли быть уверены: Мовсар Бараев не дрогнет, даже если придется заживо отрезать головы у всех, кто попадется в руки бандитов.
Под стать Бараеву набирался и его «батальон». Преобладание среди террористов «отморозков», готовых на все, давало, помимо прочего, следующую приятную возможность: если (а вернее, думали террористы, когда) российские власти дрогнут, их будет легче убедить согласиться на переговоры следующим тезисом: мы-де, еще люди вменяемые, а вот новое поколение уже с вами разговаривать не будет…
Собственно говоря, именно эту идею подкинул беседовавшему с ним депутату Госдумы либералу Юрию Шекочихину представитель Масхадова в Европе Ахмед Закаев. Было это в сентябре 2002 году, когда операция уже начала выполняться; Закаев об этом, конечно же, знал. «Юрий, — сказал приехавшему в Лихтенштейн Шекочихину Закаев, — Масхадов и я выросли в Советском Союзе. Мы заканчивали советские вузы. А эти новые выросли под бомбами. Они убьют и тебя, и меня. Одновременно».[80]
