Такая опасность есть, но есть и политические технологии, с помощью которых опасность эту можно минимизировать. В любом случае не видно другой альтернативы, кроме той, что к власти в России может и должен приходить именно орден — с четко сложившейся иерархической структурой и с отработанным механизмом отбора лучших людей из всех слоев общества.
Надо ясно представлять, что орденская сплоченность и сплоченность партийная, единые по виду, имеют принципиально различную природу. «Если центр системы, ее основополагающий символ по самой своей природе пробуждает и приводит в движение в человеке, прежде всего, высшие способности и возможности, которые признаются всем обществом и сплачивают его, этот процесс имеет «анагогический» характер и приводит к интеграции индивида. Поэтому имеется существенная разница между сплоченностью, лежащей в основе политической системы воинского, героического, феодального (и орденского. — Авт.) типа — то есть имеющей духовную и священную основу, — и той сплоченностью, что возникает в движениях, выдвигающих наверх народного трибуна, диктатора или правителя бонапартистского типа», — писал Юлиус Эвола.
В силу этих причин мы не видим возможности для политической организации партийного типа донести русский идеал государственности до самых вершин власти в изначальной чистоте и незамутненности. Само постепенное восхождение по ступеням политической пирамиды, выстроенной системой, потребует признание легитимности существования именно этой властной пирамиды, хотя бы только поначалу и из тактических соображений. Но чем выше уровень, которого достигает политическая партия, тем в большей мере ее внутренняя структура начинает трансформироваться в соответствии с требованиями системы. Таким образом, легитимизация партии в рамках системной политической организации не вопрос исключительно нравственного характера, но принципиальный вопрос того, какая партия придет к власти, начав восхождение на властную пирамиду в качестве национально-государственной.
Уверяю вас, в случае самого фантастического исхода этого дела, когда система вдруг даст сбой и такая партия действительно доберется до власти, она будет представлять собой далеко не тот изначальный слой патриотов русского дела. Это будут опытные партийные функционеры, которые, безусловно, еще на начальном этапе своей политической карьеры смекнут, что от их личной адаптации к требованиям системы зависит и их политическое будущее, и личное благополучие. Никакого духовного ордена с воинским стилем из этих людей не выйдет.
В силу естественного отбора, специального сита, встроенного в качестве фильтра в политическое поле системы, до верха пирамиды дойдут только худшие. Этот факт многократно проверялся на практике, и его необходимо учитывать всем русским организациям, особенно тем, кто все-таки видит себя игроком на политическом поле системы.
Для орденской организации нужен иной путь реализации политической воли. Принципиальное непризнание легитимности современной власти захвативших Россию сил влечет за собой и естественное неприятие любой формы «юридического лица» от этой власти. Мы сами возложим «корону» себе на голову, вырвав ее из рук любого «демократического папы» от «избиркома». Принятие любого статуса из рук «системы» означает признание легитимности самой «системы», чего категорически нельзя допустить.
Заканчивая это пространное объяснение того, что я понимаю под орденской работой и реальной политикой, я хотел бы отдать должное не раз упоминавшемуся А. Елисееву и процитировать его прекрасные мысли относительно «каноничности» существования тайной орденской структуры в Православной стране (так и хочется взять последнее утверждение в скобки, так как Православной Россия была лишь до февраля 1917 года) и участия православных людей в подобных структурах. Подобные опасения, связанные с оправданием такой каноничности, часто высказывают православные люди. Полемизируя с известным православным писателем Ю.Ю. Воробьевским (заметим, что это полемика единомышленников, а не антагонистов! — Авт.), Елисеев не соглашается с «ортодоксальным» отвержением возможности организации орденской структуры.
Он совершенно справедливо не приемлет тезис о том, что православным орденом является вся Церковь. «Общеизвестно: сами религиозные ордена возникают как объединение наиболее ревностных членов Церкви, желающих посвятить себя особому служению», — четко определяет орденские цели и задачи А. Елисеев. Он также не соглашается с огульным отрицанием принципа функционирования тайного общества — в православии, дескать, все должно исповедоваться открыто. «Давайте отделим… мух от котлет, — пишет Елисеев, — одно дело — учение Церкви, в котором не может быть никакой тайной доктрины. Все православное богословие открыто для всех — пожалуйста, бери, читай хоть св. Дионисия Ареопагита с его апофатическим описанием Божества, хоть св. Григория Паламу, который касается сложнейшей проблемы обожения человека (только вот поймешь ли ты что-нибудь и нужно ли это тебе?). И совсем другое дело — тайные действия в отношении врагов Веры и Нации. Коли есть враг, то и должна быть какая-то тайна от него». Как говорится, нечего прибавить! Все сказано.
Не откажу себе в удовольствии процитировать и еще один пассаж того же автора. Забегая вперед, скажу, что подобные мысли уже неоднократно высказывались достаточным количеством авторов, но у А. Елисеева они выражены наиболее ярко и точно. «Православие и политика не разделимы. Вот почему нужно создать особый стиль, стиль православной политики. Она должна быть окрашена в мужественные, героические, рыцарские цвета. Ее стихия — огонь, ее мощь — гроза, очистительная, суровая, опричная гроза. Православие (современное. — Авт.) вообще нуждается в Реформации — Реформации стиля. Слишком много у нас коленопреклонений и плача. А сейчас нужнее всего твердость, воля и мужество. Не надо ничего убирать и выкидывать — надо добавлять. Чем посрамит догматическую основу нашей Веры создание особых воинских ритуалов? Чем помешает канонической чистоте православия написание воинских церковных песнопений? Как потеснит Церковь создание мощной орденской партии, состоящей из бойцов, беззаветно ей преданных (не пузатым и вороватым членам Митрополитбюро, а мистическому Телу Христову)? Святую Русь спасут не занудные трусоватые «общественники», а молодые бойцы православной революции», — обращается ко всем, кто не лишен способности к самостоятельному мышлению, А. Елисеев.
Орденская организация и русская традиция
Как уже неоднократно отмечалось во многих исследовательских трудах, в лице опричного воинства Грозного Царя мы вправе видеть первую русскую организацию классического орденского типа, которые бытовали в Западной Европе. Однако этот факт вовсе не означает того, что и сами принципы построения орденской структуры были заимствованы Иоанном Грозным с Запада.
Существует в корне ошибочное мнение, что к созданию Опричнины приложили руку немцы из окружения царя, увлекшие его будто бы рассказами о Тевтонском и иных западных орденах. Орден, который неоднократно был побиваем предками Иоанна Васильевича, был ему хорошо известен и без россказней необразованных немцев. Сама задача Опричнины в корне отличалась от задач тевтонцев. Царь создавал в России новую элиту, проникнутую особым пафосом служения не местническим родовым интересам, но Святой Руси, Руси в форме Самодержавного царства священной династии Рюрика и Владимира Святого. Впрочем, мы так же не вправе полностью вырывать опричнину из контекста общеевропейской христианской истории. Известно, что святой Доминик основал нищенствующий орден братьев-проповедников, получивший впоследствии название ордена доминиканцев. Это имя часто обыгрывалось словосочетанием «Domini canes» — «Псы Господни». В свое время именно доминиканцам и братьям ордена францисканцев была доверена Святая Инквизиция, призвание которой заключалось в очищении всего Христианского мира от ересей, колдовства и сатанинских сект. В этом мы находим черты несомненного сходства с Опричниной Грозного Царя. Однако у Опричнины были и другие, не менее важные задачи. В ее недрах, по замыслу Царя, должна была вызревать новая русская аристократия, верная Богу и Престолу.
Исследователь Николай Козлов пишет об Опричнине: «На языке священного Писания древнерусской Опричнине соответствуют понятия «избрания» или «остатка», посвященного Богу, того малого числа праведников (даже и до десяти человек), ради которых Господь обещал пощадить и всех живущих на земле и которых, по словам апостола Павла, «не стоит весь мир». В церковно-каноническом смысле Опричнина означает то же, что и ставропигия — право креста. На Руси опричными назывались крестовые церкви русских митрополитов, в которых по первосвятительскому благословению изменялось чинопоследование богослужения — «правились кресты», — чего не дозволялось делать в соборных церквях.
