Въ этомъ отношеніи надо сказать, что культура тѣмъ болѣе даетъ для послѣдующихъ, чѣмъ глубже она по своему претворяетъ жизненную основу человѣческаго существованія. Обращенная только въ высь, культура, какъ бы она ни была блистательна, можетъ изойти въ этомъ устремленіи безъ соприкосновенія съ послѣдующими; обращенная на свою подпочву, она подготавливаетъ и почву для другихъ. Культура ново-европейская благодаря своей реалистической устремленности на объективное строительство второй природы — полнѣе другихъ претворяла самую основу человѣчества, его среды и его жизни, и потому болѣе всякой другой стала — должна, или можетъ стать, предпосылочной для всякаго дальнѣйшаго протеченія человѣческой жизни, въ какихъ бы культурныхъ формахъ оно впредь ни происходило. Философскія концепціи могутъ забываться и вновь возникать, художественныя формы становятся малопонятными и невоспринимаемыми, но изъ культуры въ культуры тщательно и любовно переносились и способы обработки земли и обжиганія утвари, и постройки зданій, даже астрономическаго дѣленія года, и неотмѣнимые первоначальные символы художественной и религіозной мысли, — пока не восполнялись болѣе подходящими для новыхъ временъ, обогащаясь новыми основополагающими достиженіями. Едва ли еще много другихъ эпохъ столь глубоко и значительно претворили этотъ фундаментъ общечеловѣческой жизни, какъ ново-европейская. Поэтому она и побѣдила міръ; поэтому только черезъ пріобщеніе къ ней и шли народы — далекіе и чуждые западной Европѣ — къ расцвѣту и мощи; поэтому она и въ будущее можетъ, должна вложиться болѣе всякой другой.
Но вложится ли? Такова возможность и заданіе, будетъ ли таковымъ и осуществленіе? Если вѣрно, что культура даже внѣшняя есть духъ ее пронизывающій, то съ подрывомъ духа падаетъ и культура. Гдѣ то ослабѣетъ или сорвется духовное напряженіе — и незамѣтно и по неизвѣстнымъ путямъ станутъ съ перебоями дѣйствовать машины, нарушаться обязанности; въ лабораторіяхъ будутъ менѣе точно производиться опыты, чиновники менѣе честно исполнять свои обязанности, изобрѣтатели перестанутъ изобрѣтать и виртуозы слабѣе исполнять менѣе совершенныя произведенія. Духъ культуры погаснетъ, ея машина застопоритъ по внѣшне незамѣтнымъ причинамъ. — Вотъ почему сейчасъ отстаиваніе европеизма и его закрѣпленіе — есть отстаиваніе и облегченіе и будущихъ культуръ.
* * *
Но есть въ переживаемомъ историческомъ мгновеніи и еще другая знаменательная черта. Культуры, исчерпывающе выявляющія опредѣленную идею, повторны въ исторіи, но повторяются рѣдко съ неопредѣлимыми перерывами. Для выработки подобной культуры требуется особое стеченіе обстоятельствъ рѣдкихъ и еще рѣже сочетающихся во времени. Какъ въ личныхъ свершеніяхъ, но въ гораздо болѣе напряженной степени, — здѣсь требуется исключительная удача. Каждая цѣльная и великая культура длительно собирается, назрѣваетъ и срывается, пока гдѣ либо находитъ, наконецъ, возможность осуществленія. Она всегда счастливое исключеніе, хотя, конечно, на протяженіи тысячелѣтій такихъ счастливыхъ исключеній набирается не одно. Во всякомъ случаѣ едва ли бывалъ или представимъ случай, чтобы одна эпоха цѣльной культуры смѣнилась другою такою-же. Всего естественнѣе ожидать, что на смѣну разбитой цѣльности идетъ полоса — неопредѣленной длительности, гдѣ обломки прошлаго нагромождаются вмѣстѣ съ зародышами разнаго возможнаго будущаго, разсѣянныя пытанія съ разрозненными обрывками. Разбитый стиль смѣняется безстильностью; разбитый космосъ не претворяется въ новый космосъ, а уступаетъ мѣсто хаосу, «Средневѣковье» есть неотъемлемая формальная категорія неизбѣжнаго промежутка между двумя самобытными культурными эпохами (хотя фактически примѣняется этотъ терминъ иногда не къ самому промежутку, а къ слѣдующей за нимъ новой культурѣ). Если вѣрно, что подорвана вѣками подготовленная, самобытно значительная, и глубинно цѣльная культура — это значитъ что предстоитъ періодъ разнобоя, упадка и потемѣнія; что мы стоимъ передъ обрывомъ; новые свѣты нѣкогда возгорятся въ окутывающемъ мракѣ; новые космосы отстроятся въ должный — невѣдомый — часъ. Ихъ подготовятъ поколѣнія, о нихъ не думающія, устремленныя не на ихъ созиданіе, а на разрѣшеніе своихъ очередныхъ задачъ. Очередная задача въ происходящемъ и, вѣроятно, продолжающемся крушеніи — бережное цѣненіе уже достигнутаго при непрекращающемся стремленіи къ еще достижимому. Въ этомъ не только самоуваженіе и любовь къ своей уходящей жизни, признаніе ея глубинной самоцѣнности, въ этомъ не только вѣрность себѣ, — въ этомъ и заботливость о нѣкогда грядущемъ творчествѣ, какъ она единственно возможна до его наступленія. Въ этомъ единственная борьба съ распадомъ, возможная до появленія новыхъ завязей, новой творческой полноты.
* * *
И наконецъ, если бы даже это и не было такъ, если бы въ этомъ было одно самообольщеніе, — символомъ писателя нашихъ дней останется образъ того телеграфиста, который на безнадежно погружающемся въ пучину «Титаникѣ», въ захлестываемой волнами кабинѣ не отходилъ отъ своего безпроволочнаго аппарата, разсылая въ пространство, можетъ быть и пустое, вѣсть о гибели и призывъ къ спасенію.
Напечатано въ «Сѣверныхъ Запискахъ», дек. 1914 г.
Пораженіе Италіи Абиссиніей не знаменуетъ, подобно отмѣ-ченнымъ явленіямъ, наступленія заокеанскаго міра на Европу, a неудачу наступленія Европы на міръ внѣевропейскій.
Настоящая глава представляетъ перепечатку статьи «Идея этнической государственности», помѣщенной въ «Сѣверныхъ Запискахъ), Апр. 1915 г. Въ виду того, что послѣдующія событія подтвердили на мой взглядъ изложенныя здѣсь указанія и предвидѣнія, я ее здѣсь воспроизвожу безъ измѣненій и лишь съ незначительными сокращеніями.
К акъ извѣстно, эти скромныя указанія 1915 г. были впослѣдствіи сторицей превзойдены дѣйствительностью.
Настоящій параграфъ вставленъ сюда изъ другой моей статьи («Единая Россія»), напечатанной въ «Вѣстникѣ Европы», 1917 г. кн. IV–VI.
См. ниже «Трагедія Франціи».
Вершиной антантистской политики, а вмѣстѣ съ тѣмъ и незабываемымъ урокомъ въ области примѣненія принципа самоопредѣленія національностей, было бы осуществленіе мелькнувшей нынѣ (Августъ, 1922) въ печати мысли о раздѣлѣ Австріи между сосѣдними государствами. Не многимъ лучше, впрочемъ, будетъ и присоединеніе ея цѣликомъ къ какому либо одному изъ нихъ — итальянскому или славянскому.
Настоящая глава составляетъ часть статьи «Культурныя зависимости», напечатанной въ «Сѣверныхъ Запискахъ», 1915 г., Іюнь— Августъ, и написанной въ ту раннюю пору войны съ цѣлью возраженія (въ предѣлахъ цензурныхъ возможностей) на обычныя въ то время противопоставленія германскаго милитаризма антантистской мирной гражданственности.
Ср. статью мою въ «Сѣверн. записк.», 1913 г. IV: «Увалень я культура», 6.
См. объ этомъ мою работу «Объектные мотивы философскихъ построеній» въ «Логосѣ» 1913 г. книга 3–4, главу о комплексномъ мотивѣ.
Въ другихъ мѣстахъ мнѣ приходилось дѣлать соотвѣтствующія попытки: «Отрывки объ изученіи еврейства» въ Еврейской Библіотекѣ, т. X и др.
Въ вышеупомянутой статьѣ сдѣлана попытка выяснить изъ тѣхъ же предпосылокъ, почему еврейство, принявшее столь большое участіе въ процессѣ демократическомъ и соціалистическомъ, осталось въ общемъ чуждымъ анархизму.
Не имѣя возможности развить здѣсь общую теорію организаціи, оговорю, что подъ организмомъ и органичностью въ широкомъ смыслѣ слова я отнюдь не подразумѣваю специфически-біологическаго понятія, и потому — хотя и распространяю его, напр., на общество и др., но нисколько не придерживаюсь біологически-оргаиической его теоріи.
Первая часть которой была напечатана въ «Логосѣ» 1913 г. книга 3–4, — «Объектные мотивы философскихъ построеній».
Не трудно отсюда сдѣлать тотъ выводъ, здѣсь не подлежащій дальнѣйшему развитію, что бытійно высшая функція культуры обнаруживаетъ частичную аналогію съ патологическимъ органическимъ процессомъ. Философія есть въ нѣкоторомъ родѣ сладострастіе мышленія; геніальность — своего рода духовная опухоль.
