Александр Яковлев - Отечественная война 1812 года

А в Москве в день вступления в неё Наполеона одна московская барыня Загряжская с несколькими подругами встретила французского императора на Волхонке и поднесла ему на бархатной подушке ключи. Ключи-то были от её амбара, но она сказала, что это ключи от Кремля. Наполеону было обидно увидеть вместо «московских бояр» нескольких жеманных барынь, но, как воспитанный человек, он поблагодарил и распорядился подарить ей село Кузьминки с загородным домом князя С. М. Голицына. Уже после освобождения Москвы Загряжская и в ус не дула — продолжала себе жить-поживать в Кузьминках. Возвратился Голицын и послал осмотреть своё поместье. Слугам отвечают: «Здесь живет новая помещица Загряжская». Голицын удивился и приказал гнать в шею самозваную хозяйку. Загряжская важно ответила посланным: «Знать не знаю Голицына. Кузьминки мои — мне их сам император Наполеон подарил». Сергей Михайлович Голицын послал за полицией — только так и смогли вывести расходившуюся барыню из поместья.

Первая женщина в русской армии — Надежда Дурова — поступила в её ряды под именем Александра Александрова ещё до войны 1812 года. В то время военное дело считалось исключительно мужским поприщем, даже женщины-санитарки появились в армии спустя полвека.

Надежда Дурова родилась в семье гусарского ротмистра, рано осталась сиротой и воспитывалась отцовским денщиком-гусаром. Смелая и решительная, ловкая и отважная, она отлично ездила верхом, умела стрелять и владела саблей. Рассказы отца и своего воспитателя-денщика о славных победах русского оружия во времена Суворова воспламенили её воображение. Она любила танцевать и петь, с удовольствием наряжалась в красивые платья, играла в куклы, но скучно было ей.

Скучно было играть на клавесине, читать французские романы и мечтать о замужестве. Тем не менее в 1801 году в восемнадцать лет её выдали замуж за мелкопоместного дворянина, но она вскоре вернулась к родителям. Армия виделась ей единственным призванием. Но как быть, она — женщина! И тогда в двадцать три года Надежда переодевается в мужскую одежду, под именем Александра Соколова поступает рядовым в Конно-польский уланский полк и участвует в нескольких походах. В декабре 1807 года после прошения отца о розыске дочери и возвращении её домой Дурову вызвали в Петербург для свидания с императором. Она получила разрешение на продолжение военной службы и за храбрость была произведена Александром I в офицеры. Под именем Александра Александрова её зачислили в Мариупольский гусарский полк. В войну 1812 года служила в Литовском уланском полку. Участвовала в Бородинском сражении и была там контужена в ногу.

В то время её произвели в поручики с исполнением обязанности ординарца у фельдмаршала Кутузова. Служба была с раннего утра до позднего вечера. Генералы Ермолов и Коновницын ценили «поручика Александрова» и старались давать ему важные поручения.

Дурова отвозила приказы, узнавала о передвижениях русских частей, о путях и переправах, о передовых позициях противника. «Носясь весь день по полям от одного полка к другому, я измучилась, — вспоминала она позднее, — устала и совсем не была рада славе исправного ординарца».

В начале октября Кутузов заметил, что она хромает, и спросил отчего. «Контузия». — «Контузия от ядра! — воскликнул фельдмаршал. — И вы не лечитесь! Сейчас же идите к доктору!» Доктор настаивал на длительном лечении, но Дурова не хотела оставлять армию. «Поезжай домой! — сказал Кутузов. — Мы, может быть, долго ещё будем стоять здесь».

Со слезами на глазах кавалерист-девица поехала на лечение.

Говоря со своим самым исправным ординарцем, старый фельдмаршал хитрил: он со дня на день ждал движения французских войск, но пожалел юного «поручика Александрова».

7 октября французский император повелел своим войскам оставить Москву. Ответа на предложение мира от царя нет, и ждать его было напрасно. Значит, война продолжается. Сидеть в сгоревшей столице в ожидании зимы, не обладая запасами продовольствия и сена, оказывалось опасным.

Хотя ежедневно устраивались парады войск, а вечерами — костюмированные балы, спектакли привезённых из Парижа актёров «Комеди Франсез» и концерты итальянских теноров, моральный дух солдат и офицеров был низок. Спиртного было вдоволь, но хлеба и мяса не хватало. Продолжались грабежи. У всех ворот в Кремль стояли на часах гвардейские гренадёры, одетые в женские шубы, перетянутые на поясе кашемировыми шалями.

На военном совете обсуждалось направление будущего движения: юг или север? Маршалы посоветовали не идти на Петербург, где много болот, плохие дороги и рано наступает зима. Выгоднее виделось южное направление — на Калугу, на Тулу, за которыми открывались богатые и тёплые южные губернии России. Пока же следовало отступать на Смоленск, но не по старой, разорённой дотла, а по новой Калужской дороге. Наполеон утвердил это решение.

Бесконечная вереница разнообразнейших экипажей и повозок с провиантом и награбленным в московских домах имуществом следовала за армией. Дисциплина настолько ослабла, что решительный маршал Даву перестал расстреливать тех, кто подкладывал в армейские повозки ценные вещи, хотя лошадей не хватало даже для артиллерии. Наполеон понимал опасность такого обоза для боевых действий его армии, но это была уже иная армия, и он не решился отдать приказ о сожжении всего захваченного его солдатами.

Перед оставлением Москвы французский император распорядился взорвать Кремль, стереть его с лица земли. Зачем? Известна фраза Наполеона: «Я никогда не делаю бесполезных вещей». То была месть непокорившейся русской столице. Сами же французы потом называли этот приказ «самым варварским» из всех приказов Наполеона, но исполнили его.

Большое количество взрывчатки положили под всеми зданиями в Кремле, под его дворцами, соборами и башнями кремлёвской стены. Когда последние французские солдаты оставили центр города, сапёры подожгли фитили и бросились вон из Кремля.

Но там оставались русские патриоты. Рискуя жизнью, они, оставшиеся безымянными, тушили фитили. Пошедший вдруг дождик помог им.

Однако взрывы прогремели. Обрушилась церковь св. Иоанна Лествичника, пристроенная к колокольне Ивана Великого, и по самой колокольне пробежала трещина. Со звонницы упал многопудовый колокол Реут и треснул. Рухнуло здание Арсенала, Водовзводная башня и две меньшие башни в кремлёвской стене, идущие от Тайницких ворот. Сгорели Кремлёвский дворец и Грановитая палата. Никольские ворота также пострадали от взрыва, но вот чудо так чудо: уцелела та часть ворот, на которой был образ Святителя Николая, и даже стекло на иконе осталось невредимо.

Впрочем, с чудесами сталкивались и французы. Отряд польских улан послали в Сергиев Посад, чтобы захватить сокровища Троице-Сергиевой Лавры. Но вдруг на землю пал такой густой туман, что не стало видно дороги. Уланы попробовали отправиться грабить на следующий день, но вновь туман закрыл им путь.

А в подмосковном Саввино-Сторожевском монастыре, где стояли войска пасынка Наполеона, вице-короля Италии Евгения Богарне, ему как-то ночью явился во сне седобородый старец в чёрном монашеском одеянии, сказавший:

— «Не вели войску своему расхищать монастырь и особенно уносить что-либо из церкви. Если ты исполнишь мою просьбу, то Бог тебя помилует, и ты возвратишься в своё отечество целым и невредимым». Можно представить себе ужас атеиста, когда утром в церкви он узнал в иконе над ракой преподобного Саввы привидевшегося ему монаха. Евгений Богарне приказал запереть все церкви и ключи отдать ему, а солдат предупредил, что если кто-нибудь возьмет что в монастыре — будет тут же расстрелян. В монастыре всё осталось в неприкосновенности. Но и вице-король Италии смог благополучно покинуть Россию и прожил еще долго.

Поредевшая Великая армия двинулась на Калугу. «Горе тем, кто станет на моем пути!» — заявил Наполеон. Он рассчитывал скрытно обойти Кутузова или отбросить его, если тот преградит ему путь. Но не удалось ни то ни другое.

Один из армейских партизан Александр Никитович Сеславин 10 октября при проведении рекогносцировки обнаружил движение противника по новой Калужской дороге. Он влез на дерево. Над дорогой стоял плотный гул, обычно сопровождавший движение больших масс войск. Вся дорога, насколько можно было видеть, была плотно заполнена неприятельскими колоннами. Стало ясно, что французская армия покинула Москву и пытается пройти на юг. Удалось захватить нескольких пленных, которых доставили к Кутузову. Услышав известие, фельдмаршал заплакал: «Боже, Создатель мой! Наконец Ты внял молитве нашей, и с этой минуты Россия спасена!»