Далеко не всем диким животным по нраву обстановка, которая создается в том или ином регионе в результате бурной хозяйственной деятельности человека. Здесь очень многое зависит от их приспособительных возможностей. Так вот, воробей относится как раз к числу немногих счастливчиков, которые научились превосходно уживаться в любых условиях, создаваемых в природе людьми.
Люди постепенно, шаг за шагом осваивали все новые районы, продвигая хлебопашество по направлению к степному югу и к лесному северу. Воробей, словно привязанный, добровольно следовал за ними, прижимаясь к человеческому жилью, где всегда есть обильный корм и места для гнездования — а это позволяет птицам вести привычный оседлый образ жизни. В итоге они проникли далеко на север и обжили совершенно прежде несвойственные им зоны лесотундры и даже тундры. Связь между появлением новых для той местности птиц и русских поселенцев не осталась не замеченной коренными жителями Севера, и недаром якуты прозвали нашего воробышка длинноватым, но образным именем — птичка, сидящая на углу русской избы.
Нечто подобное произошло в период колонизации европейскими пришельцами Северной Америки. Там индейцы узнавали о приближении чужестранцев по продвигавшимся на запад континента «мух с жалами» — завезенных из Европы медоносных пчел. Название пчелы — муха белого человека — сохраняется и поныне в языке аборигенов заокеанского материка.
Вместе с человеком расселилась по всем странам и континентам облюбовавшая всякого рода постройки домовая мышь.
Кроме животных, которые явно питают слабость к поселениям людей, есть и такие, что смело занимают и сами жилища. Наиболее обычными и назойливыми нашими квартирантами издавна стали комнатные мухи. Они — типичные синантропные организмы, то есть тесно связанные с человеком, и в дикой природе, вне поселков и городов, уже не встречаются.
Свинья с зубами на голове
«Им послушны гром и молния, — доносил своему повелителю ацтекский чиновник после первой встречи с неведомыми белыми пришельцами, — и сопровождают их огромные животные, подобные оленям».
«Огромные животные»… И это говорилось о лошадях?! Однако припомним вола-вельможу. Именно таким — великим — казался он в старину славянам. Индейцы тоже не знали у себя на родине животных, которые бы превышали ростом коня!
«Подобные оленям»… Не очень-то удачное сравнение, да опять-таки что поделаешь? Надо ведь было срочно дать высокому начальству хоть какое-нибудь зримое представление о живой диковине, а все на свете познается в сравнении. Конечно, вернее было бы сопоставить лошадь с ослом, например, или с зеброй, или, на худой конец, с верблюдом. Но ни тот, ни другая, ни третий в Центральной Америке не водились. В Южной — там хоть лама имелась, родственница верблюда! Вот и пришлось озадаченному чиновнику довольствоваться тем, что оказалось «под рукой» — оленем.
Впрочем, и завоеватели испанцы тоже оказались не на высоте, когда понадобилось дать характеристику столь же неведомому им местному тапиру. Еще в начале XVI столетия Педро Мартир так описывал это американское животное: «…величиной с быка, с хоботом слона и копытами лошади».
И позднее европейцы нередко попадали впросак, встречаясь в Америке со все новыми незнакомцами. Так, например, случилось, когда конкистадорам пришлось давать имя здешнему плавающему зверьку. Его прозвали нутрией, что по-испански означает выдра. Та же судьба постигла другого «американца» — из рода крокодилов. Испанцы не сумели выдумать ничего лучшего, как присвоить ему чужое имя — «эль лягарто», ящерица. В свою очередь, неразборчивые англичане, позаимствовав у испанцев это крокодилье прозвище, соединили имя с артиклем и несколько видоизменили его фонетически. С той поры и пошло гулять по свету новорожденное словечко — аллигатор, которым пользуемся и мы с вами.
В порядке восстановления исторической справедливости скажем, что не испанцы были первыми, кто обратил внимание на явную похожесть крокодилов и ящериц. Вот доказательство: буквальный перевод греческого имени крокодила «крокодейлос» — на камне (греющаяся) ящерица.
В XVII столетии европейские поселенцы на севере Америки положили начало затяжной путанице, назвав новое для себя животное мускусным быком. Его нещадно истребляли — и не только из-за мяса и превосходной шерсти, но и ради мускуса, высокоценного продукта — сырья для парфюмерии. А потом выяснилось, что никакой мускусной железы у животного нет. Мало того: и к быкам-то оно не имеет ни малейшего отношения!
В 1816 году невезучего жителя Арктики переименовали. Отныне он стал именоваться овцебыком. Опять-таки не слишком удачно, если принять в расчет, что родственников бородачу следует искать, скорее, среди коз или антилоп.
Точно известно, как родилось, прозвище австралийского животного — поссума. Впервые высадившись на побережье Австралии, английский капитан Кук обратил внимание на внешнее сходство чужеземного зверька со знакомым ему американским опоссумом и потому, не ломая голову, решил просто присвоить ему имя заокеанского собрата. Однако при составлении отчета о своем морском путешествии капитан по рассеянности пропустил первую букву слова-имени и вместо «опоссум» написал «поссум». Зоологи довольно скоро разобрались в ошибке, но по размышлении решили не исправлять ее, поскольку обе группы похожих животных — американская и австралийская — в систематическом отношении очень далеки от родства.
Ранее упоминалось о хеттском прозвище пришедшей в Переднюю Азию с центральноазиатских нагорий домашней лошади — «аншу-кур-ра», осел Востока.
В отличие от хеттов древние греки были уже достаточно хорошо знакомы с конем, когда повстречались с жителем африканских болот — бегемотом, и поэтому дали африканцу лошадиное имя. Гиппопотам — речная лошадь.
Страуса те же греки прозвали струфокамелосом, птицей-верблюдом, а щетинистая спина гиены надоумила соотечественников Одиссея наделить зверя этой кличкой, производной от свинья.
Один из видов сверчковых зовется медведкой — вероятно, по темно-бурой, «медвежьей» окраске спинки в сочетании с «медвежьими» же широкими передними лапами. Кроме медведки, существует в природе и верблюдка. Это насекомое своим силуэтом, если смотреть в профиль, поразительно напоминает очертания шеи и головы «корабля пустыни».
«Ала буга» — таково тюркское прозвание тигра. А смысл его — пестрый бык.
По описанию знаменитого русского ученого и путешественника Н. Н. Миклухо-Маклая папуасы Новой Гвинеи, знавшие прежде единственное из всех домашних животных — свинью, дали впервые увиденной корове следующее развернутое и красочное прозвище: свинья с зубами на голове…
Ну а что делать, если животное, которое надо как-то назвать, обладает чертами сразу многих представителей фауны? С такой задачей столкнулись в свое время китайцы, пытаясь дать подходящее определение странному существу с оленьими рогами, козьими копытами и длинным, с метелкой на конце, хвостом, как у коровы. И вышли из сложного положения очень хитро. Це-пу-чианг — назвали они удивительное животное, не похожий ни на одного из четырех. Под «четырьмя» жители Поднебесной подразумевали оленя, корову, козу и лошадь.
Поясним, что в нынешнее время це-пу-чианг более известен под другим именем, тоже китайского происхождения — ми-лу, а официальное название животного — олень Давида.
По части именных недоразумений и превращений все рекорды побил… слон.
Начать с того, что древнее санскритское имя исполина было «ифа». В семитских языках после добавления к этому заимствованному слову артикля «эль» получилось «эль-ифа», слившееся позднее в «алеф». И этим бывшим слоновьим именем стали именовать… быка!
У семитов прозвище быка взяли древние греки, видоизменив его в «элефас» и приспособив для обозначения «танков древности» — слонов, с которыми уже были знакомы. Римляне впервые познакомились с боевыми слонами лишь во время войн с эпирским царем Пирром, и название гиганта унаследовали от своих противников — греков, опять-таки внеся в него частичное исправление. В результате греческое «элефас» превратилось в латинское «элефантус». Именно в этом последнем варианте с незначительными фонетическими отклонениями слоновье имя вошло в европейские языки. Но только не в русский!
У нас кличка слона родилась тоже не без приключений. Одна из версий о ее происхождении указывает на распространенное у славян представление о диковинном животном далекого и сказочного Юга как о существе, которое не в состоянии сгибать колени и потому вынуждено спать в стойке, лишь прислонившись для лучшей опоры к близстоящему дереву. «Егда хощетъ спати дубе ся въслонивъ спитъ» — можно прочесть в одном из манускриптов XV столетия. От слова «прислоняться» и произошло будто бы русское имя жителя тропиков.
