Начав воевать с монголами, элита кипчакской (половецкой) знати уготовила себе участь меркитских вождей, а простые кочевники, став вначале рабами пришельцев и частично ими уничтоженные, впоследствии ассимилировали их в своей среде, передав язык, обычаи и став с ними одним целым. Затеяв войну с кипчаками, Чингисхан и его полководцы не задумывались о том, что через два-три поколения потомки завоевателей сольются с коренным населением, если так можно сказать о кочевниках в составе улуса Джучи. А тогда, в 1216–1217 годах, началась война с мобильными и маневренными, как сами монголы, степными племенами. Эта война, растянувшаяся на четверть века, преследовала еще и цель упреждающего удара, «то что путь от Онона до Дона равен пути от Дона до Онона, Чингисхан понимал прекрасно» [34, с. 113].
Ранней осенью 1216 года монгольское войско, рассредоточившись в приуральско-каспийской степи на достаточное количество отдельных отрядов, начало планомерную облаву — охоту на всех, кто им мог попасться из населения этой, в общем-то, достаточно пустынной части Дешт-и-Кипчак. Всех, кого они встречали, ждала печальная участь. Эта практика террора была направлена против новых соседей монголов с целью их устрашения и запугивания. И она дала свои результаты. О каком-либо организованном сопротивлении захватчикам источники молчат. Рассеянным, гонимым на запад меркитам путь туда отныне был закрыт, и им пришлось теперь уходить назад на восток, в Приаралье, т. е. сунуть голову в петлю, установленную Субэдэем.
Тем временем монголы вышли к Джаиху и Хазарскому морю[42], став хозяевами азиатской части Великой Степи. Соглашусь с мнением С. Ю. Шокорева о том, что в 1216 году «монгольский полководец Субэде подчинил земли между Алтаем и Уралом» [35, с. 198]. Этой же точки зрения придерживался и Э. Хара-Даван, акцентируя внимание на том, что Субэдэй «в 1216 году быстро покоряет (курсив мой. — В. 3.) эти земли» [7, с. 190]. Но существует одна оговорка. Да, он подчинил, запугал, разогнал население тех мест, однако монголы пока что здесь не задержались, они лишь застолбили это степное пространство для Джучи, перезимовали, а затем широким фронтом двинулись на восток. На этот раз их маршрут лежал несколько южнее от пути, которым они сюда пришли. И опять досталось измученному постоянным кровопусканием меркитскому племени. «Поиски отдельных бежавших меркитских отрядов продолжались вплоть до 1218 г., но в целом успешные рейды Субэдэя против меркитов позволили перейти к следующему пункту повестки дня — уничтожению Кучулука и его найманов в Восточном Туркестане» [6, с. 310]. Эту задачу Чингисхан возложил на Джэбэ-нойона, который в начале 1217 года выступил в поход на Западное Ляо (Си Ляо), боевые действия «начались в конце 1217 г.» [6, с. 311]. Успех операции, возложенной на Джэбэ, обеспечивался Субэдэем, прикрывавшим его с севера. Отслеживая слаженные действия монгольских армий, находящихся за тысячи километров друг от друга, можно лишь поразиться уровню связи, которым владели полководцы, ведущие эти армии в бой. Уходя на запад, Субэдэй оставил в определенных местах несколько опорных пунктов — ямов, где гонцы, сопровождаемые боевым охранением, передавали эстафету, надо полагать, что и тот обоз, находящийся в тылу ушедших туменов, пригодился. К сожалению, система связи монголов в условиях боевых действий не изучена, но то, что она почти не уступала телеграфу времен гражданской войны в США, это точно.
В конце зимы — начале весны 1217 года монгольские облавные отряды стали концентрироваться в Тургайской степи. И простые воины, и командиры алчно поглядывали на юг, где за барханами маячили сказочно богатые города Государства хорезмшахов.
Глава шестая. Битва на Иргизе
Монгольское войско, рассредоточенное для облавы, стало собираться в единое целое в Тургайской степи, где был назначен пункт сбора этих отрядов [6, с. 314]. Субэдэй, Джучи и Тохучар отрабатывали и совершенствовали стратегический принцип, «который впоследствии был сформулирован Мольтке в афоризме: „Врозь двигаться, вместе драться“» [7, с. 153]. Тумены слились в единое целое и… остались на месте, монгольские полководцы начали выполнять еще одну установку Чингисхана.
Говоря о событиях в местности Тургай и Иргиз, которые имели место весной 1217 года, все исследователи используют штамп, выданный им 700 лет назад Рашид ад-Дином, развитый В. Яном в романе «Чингиз-хан» и буквально с его страниц перекочевавший в научные работы. Смысл его в том, что хорезмшаху Мухаммеду докладывают о вторжении неведомого племени, он выступает с войсками в пределы Дешт-и-Кипчак, случайно находит разгромленный стап меркитов, случайно получает от единственного оставшегося в живых сведения о монголах, кидается в погоню, случайно нагоняет Субэдэя, и после этого происходит битва, которую он случайно не выиграл. Не правда ли, очень много случайного в этом походе Мухаммеда?
Начнем с того, что о вторжении с востока Мухаммеду доложили, когда он побывал в Хамадане, расположенном на западе нынешнего Ирана. Добавим, город Хамадан находится в полутора тысячах километров по прямой от места будущего столкновения между войсками хорезмшаха и Субэдэя. Для того чтобы доложить Мухаммеду о монголах, естественно, потребовалось время; потребовалось время и самому хорезмшаху, чтобы собрать достаточно мобильное войско и выступить на север. Тут мы обратимся к Рашид ад-Дину. Он пишет: «Когда известие о выступлении войск Чингисхана дошло до султана Мухаммеда хорезмшаха, он… из Хамадана отправился в поход на Хоросан. Побыв в Нишапуре… в течение одного месяца, он направился в Бухару. Там он несколько дней занимался увеселениями, а затем пошел в Самарканд. Оттуда… в Дженд. Из Дженда он ушел в пределы Туркестана до границы своей страны» [32, с. 190]. Как видно, владыка Хорезма поспешал не торопясь, а Субэдэй ждал. Не может быть, чтобы агентура Чингисхана, приданная Субэдэю, проспала и не доложила последнему о продвижении Мухаммеда. Тем более что тот шел в поход с помпой, демаскируя свое передвижение, и любой купец мог сослужить за горсть серебреников службу «падишаху монголов». Да что там агентура! Монгольские дозоры и разведчики, находящиеся в непосредственной близости от того же Дженда, конечно же, доложили Субэдэю и Джучи о приближении хорезмийского войска. Если бы у них не было установки от Чингисхана вступить в бой с хорезмшахом, они уклонились бы от встречи с ним и отступили так быстро, что никто не смог бы их догнать.
Мухаммед тем временем был уже в пределах Гургая-Иргиза. И вот здесь он находит «случайно», как говорилось выше, разгромленный стан меркитов и допрашивает пленного. Монголы тем временем не уходят, а маячат где-то поблизости, буквально дефилируя, дразня своим присутствием. Хорезмшах, как бык на красную тряпку, кинулся на них. Суммируя все случайности, можно предположить, что Субэдэй просто выманил Мухаммеда и спровоцировал его на битву, подкинув ему разгромленный стан меркитов, как подкидывал меркитам год назад детскую утварь сотник Алчу. Субэдэй использовал всю свою природную хитрость и смекалку охотника, чтобы разведкой боем понять, на что способны воины Хорезма. А главное, с точки зрения дипломатии все было безукоризненно — не монголы напали первыми. В дальнейшей игре Чингисхана это служило большим плюсом и возможностью завязать с Мухаммедом дипломатическую дуэль.
Итак, «пустившись в погоню, войска хорезмшаха вскоре настигли монголов» [36, с. 134]. Царевич Джучи, как старший по своему статусу, послал переговорщиков в стан преследователей, одновременно выстраивая тумены для сражения. Против 60 тысяч хорезмийцев под командованием монгольских полководцев было 20–25 тысяч собственных войск. Важно отметить, что, по оценке З. М. Буниятова, «армия хорезмшаха была хорошо обучена, вооружена разнообразным оружием, ее полководцы не раз проявляли храбрость и опыт в боевых действиях… тюрки составляли основную и главную ударную силу» [36, с. 88].
Субэдэй пошел на нехарактерный для него как военачальника шаг — вступи ть в бой с силами, превосходящими монгольскую армию более чем в два раза, конечно же, по указанию сверху. В той обстановке оторванности от главных сил орды, находясь у ворот самой могущественной из мусульманских империй, важно отметить тот факт, что Субэдэй начал это сражение не с отступления и заманивания врага в ловушку, а произвел столкновение с противником «лоб в лоб». Для того чтобы решиться на сражение с явно неопределенным окончанием, нужно иметь определенные качества, и, как признает главный «недоброжелатель» Субэдэя В. А. Чивилихин, «он (Субэдэй. — В. 3.) обладал, конечно же, и личным мужеством… и закаленной сильной волей, а также благоприобретенной верноподданнической психологией» [11, с. 87]. Да, он верно служил Чингисхану и чингисидам, и битва на Иргизе лишний раз подтвердила это, так как многие источники связывают то сражение с именем Джучи, упоминая Субэдэя лишь как победителя меркитов. Но отдадим должное и Джучи, и Тохучару — в тот день вместе с Субэдэем им пришлось кровавить клинки своих мечей в мясорубке, названной романистом В. Яном «битва при реке Иргизе» [37, с. 84].
