Нечто похожее мог не раз наблюдать сам Лермонтов в середниковской церкви. Подобные случаи не могли не возбуждать его негодования.
Около того же образа происходит и другой эпизод, уже иного, лирического плана.
Вадим смотрит на Ольгу, молящуюся перед образом спасителя. Он знает, что она любит другого и молится за него. „…Ольга тихо стала перед образом, бледна и прекрасна… большие глаза ее были устремлены на лик спасителя, это была ее единственная молитва, и если б бог был человек, то подобные глаза никогда не молились бы напрасно…“[209]
На страницах тетради Лермонтова, заполненной в Середникове, есть сатирические зарисовки москвичей, приехавших погостить к Столыпиным. Тут и старуха, плачущая над сентиментальным романом, и глупая красавица, которой можно любоваться только издали, так как „глупый смысл“ ее речей уничтожает очарование.
В коротеньком четверостишии „Моя мольба“ юноша Лермонтов пишет:
Да сохранюся я от мушек,
От дев незнающих любви.
От дружбы слишком нежной – и –
От романтических старушек.
К стихотворению сделана приписка: „(После разговора с одной известней очень мне старухой, которая восхищалась и читала и плакала над Грандисоном)“[210].
И старухи, и пустоголовые красавицы хорошо известны Лермонтову по Москве, – все это типы старой дворянской Москвы. „Романтическая“ старуха, как и „глупая красавица“ – старые знакомые Лермонтова, которых он встречал на Поварской, у Столыпиных, и с которыми опять, будет встречаться зимой в гостиных. К „глупой красавице“ он снова обратится с эпиграммой несколько месяцев спустя, осенью, по возвращении из Середникова.
Тобой пленяться издали
Мое все зрение готово,
Но слышать боже сохрани
Мне от тебя одно хоть слово.
Иль смех нль страх в душе моей
Заменит сладкое мечтанье,
И глупый смысл твоих речей
Оледенит очарованье…[211]
Иногда Лермонтову хотелось уединиться. Случайно подхваченная фраза, замечание, долетевшее до чуткого уха юноши-поэта, затрагивали наболевшую раку.
В Середникове, в этом осином гнезде столыпинской родни, особенно болезненно воспринимал он все сказанное без должного уважения о его отце.
Уязвленное самолюбие заставляло порой удаляться от веселой толпы молодежи.
Тихий летний вечер. Все ушли гулять. Лермонтов поднялся на вышку. Он один на бельведере. Кругом – даль полей. Голубое небо над головой.
Зачем я не птица, не ворон степной,
Пролетевший сейчас надо мной?
Зачем не могу в небесах я парить
И одну лишь свободу любить?[212]
К заглавию сделана приписка: „(Средниково. Вечер на бельведере). (29 июля)“.
Лермонтов любил проводить время в библиотеке. Здесь было прохладно и тихо. Издали доносились взрывы смеха, и оттого еще сильнее ощущалась окружающая тишина. За стеклом, на полках, в высоких и строгих шкафах красного дерева были расставлены книги в кожаных переплетах.
Тут были представители французского буржуазного просвещения: Вольтер и Руссо, энциклопедисты – Дидро, Гельвеций и Гольбах. Рядом с ними историки и философы древности.
Лермонтов подходил к шкафу, доставал с полки книгу и садился в глубокое кресло. Небольшой томик в коричневом кожаном переплете. На корешке – тисненный золотом строгий классический орнамент. Это – Плутарх, „Жизнь замечательных людей“. Со страниц книги вставали образы древних вождей и полководцев: Фемистокл, Перикл, Алкивиад, Кориолан, Марий… На гравюое римский профиль в овале. Под ним подпись: „Caius Marius“[213].
Под впечатлением прочитанного рождался замысел: написать трагедию „Марий из Плутарха“.
Действие трагедии должно происходить в атмосфере политической борьбы. Убийства, казни, изгнание… И тут же рядом тема личная – упадка и конца рода. „Сыну Мария перед смертью в 5-м дейст. является тень его отца, и повелевает умереть; ибо род их должен ими кончиться“[214].
Было много книг об Отечественной войне 1812 года. Здесь Лермонтов мог читать „Историю нашествия Наполеона в Россию в 1812 году“ Д. П. Бутурлина, вышедшую в 1823 году.
В тишине библиотеки приходили мысли о ее бывшем владельце Д. А. Столыпине, о его загадочной скоропостижной смерти в те дни, когда шло следствие по делу декабристов.
Невольно вспоминались строки, написанные им в альбом племяннице, Марии Михайловне, матери Лермонтова. На одной из страниц крупным широким почерком было начертано: „Добродетельное сердце; просвещенный разум, благородные навыки, не убогое состояние составляют щастие сей жизни; чего желать мне тебе, Машенька, ты имеешь все!.. умей владеть собою.
Дмитрий Столыпин“[215].
Дмитрий Столыпин – храбрый офицер и крупный военный специалист. Как и его младший брат Афанасий, он был участником Бородинского сражения. Его старший брат Александр – адъютант Суворова. Он оставил воспоминания о великом полководце.
Статьи по артиллерии молодого гвардейского поручика Дмитрия Столыпина перед Отечественной войной 1812 года привлекали внимание знатоков военного дела.
Дмитрий Алексеевич командовал корпусом Южной армии. Он был знаком с Пестелем. Заботясь о поднятии культурного уровня солдат, завел ланкастерские школы взаимного обучения. Смерть настигла его неожиданно, в расцвете сил. Он умер 3 января 1826 года, в возрасте 41 года.
Среди друзей семьи Столыпиных были Рылеев, Грибоедов, Сперанский. Брат Дмитрия Алексеевича – Аркадий Алексеевич женат на дочери известного сановника Мордвинова. Декабристы считали Аркадия Алексеевича и Мордвинова своими единомышленниками. Имена обоих упоминаются в их показаниях» На смерть Аркадия Алексеевича[216] Рылеев написал стихи, обращенные к его жене, где призывал его сыновей продолжать гражданскую традицию отца и деда.
Весь культурный облик Дмитрия Алексеевича и его неожиданная загадочная смерть в то время, когда шло следствие после восстания 14 декабря, наводили на мысль о его близости к декабристам.
Одно из любимых мест Лермонтова в Середникове – старая баня.
Шестнадцатилетний Лермонтов, несмотря на свое развитие и начитанность, был веселым и шаловливым мальчиком. Лермонтов и Аркадий Столыпин, который был на четыре года моложе его, любили, нарядившись в картонные латы, взяв деревянные мечи, ходить в лес сражаться с воображаемыми чудовищами. Иногда, забравшись ночью в старую мыльню, они пугали суеверных прохожих.
На некотором расстоянии от мыльни пролегала дорога. По ней часто проходил старый священник середииковской церкви. Он был участник Отечественной войны 1812 года. Мальчики с увлечением слушали его рассказы о войне с французами, о Бородинском сражении, но не могли удержаться, чтобы не попугать его «нечистой силой», когда ночью он шел лесом мимо бани.
Вот они спрятались в развалинах. На полу стоит фонарь. Вокруг него светлый круг. В пролет окна лес кажется еще темней. Луна то показывается из-за туч, то снова прячется. Ветер пробегает по верхушкам деревьев. Воображение поэта наполняет окружающую обстановку мрачной фантастикой.
Сижу я в комнате старинной
Один с товарищем моим,
Фонарь горит, и тенью длинной
Пол омрачен. Как легкий дым,
Туман окрестность одевает,
И хладный ветер по листам
Высоких лип перебегает.
Я у окна. Опасно нам
Заснуть. – А как узнать? быть может.
Приход нежданный нас встревожит!
Готов мой верный пистолет,
В стволе свинец, на полке порох.
– У двери слушаю – чу! – шорох.
В развалинах – и крик! – но нет! –
То мышь летучая промчалась,
То птица ночи испугалась! –
– На темной синеве небес
Луна меж тучками ныряет.
Спокоен я. Душа пылает
Отвагой: ни мертвец, ни бес,
Ничто меня не испугает.
Ничто… волшебный талисман
Я на груди ношу с тоскою:
Хоть не твоей любовью дан,
Он освящен твоей рукою! – [217]
Из-за романтически настроенного лирического героя неожиданно выглядывает смеющееся лицо шаловливого мальчика – автора, который объясняет, что стихи написаны в «мыльне», «ночью», когда ходили «попа пугать».
На страницах тетрадей Лермонтова, заполненных в Середникове, чередуются две темы: природа и рабство. Обе подсказаны окружающей действительностью. Юноша Лермонтов описывает весеннюю грозу, а внизу набросан «Сюжет трагедии. В Америке (дикие, угнетенные испанцами. Из романа французского Аттала)». Через несколько страниц Лермонтов снова возвращается к теме власти человека над человеком, уже в более резкой и конкретной форме: «Прежде от матерей и отцов продавали дочерей казакам на ярмарках как негров: это в трагедии поместить»[218]. Крепостная действительность Середникова не только наводила Лермонтова на размышления на эту тему, но и давала ему конкретный материал для его юношеских драм и романа «Вадим».
