Зная, что на собрании в Оксфорде будет очень много духовенства, Гексли решил там не появляться. Как он позднее писал об этом: «Я вполне осознавал, что если он [Уилберфорс] сыграет свою партию должным образом, с такой аудиторией у нас будет очень мало шансов на эффективную защиту»{128}. Однако за день до собрания Гексли случайно встретил Роберта Чемберса, автора «Признаков», одного из первых трактатов по эволюции. Гексли сказал Чемберсу о своем решении не идти на собрание, так как «не видит пользы в том, чтобы потерять мир и спокойствие в окружении епископов»{129}. Чемберсу, который, возможно, надеялся на несколько запоздалый реванш против человека, свирепо набросившегося на его книгу, каким-то образом удалось убедить Гексли пойти на собрание и ответить на выпады Елейного Сэма.
Так началась великая эпопея, занесенная в анналы научных дебатов. К сожалению, подробности этой дискуссии окутаны тайной. Достоверно же известно следующее.
Все очевидцы в своих репортажах были в основном едины. Дрейпер бубнил целый час, потом закончил, и место выступающего опустело. Предвкушение битвы достигло апогея, и на трибуну поднялся Уилберфорс, чтобы сделать «несколько замечаний».
Чувствующий себя во время подобных дебатов как рыба в воде, Уилберфорс начал с краткого перечисления общих интересов науки и церкви — ведь это было, прежде:всего, научное собрание. Он даже отвесил поклон Гексли, который, как он был уверен, пришел, чтобы опровергать его. Затем епископ перешел непосредственно к делу. До; нас не дошли точные его слова. Наверняка известно, что, Уилберфорс обличил теорию, являющуюся только «гипотезой, способствовавшей нефилософскому подходу к достоинствам причинно-следственной теории»{130}. Похожие возражения все еще выдвигаются и сегодня.
После получаса беспорядочных разглагольствований епископ сказал, что чувствовал бы себя чрезвычайно неуютно, если бы кто-либо смог доказать, что обезьяна: в зоопарке была его предком (такого Дарвин никогда не говорил и не думал). После этого он повернулся к Гексли и хитро спросил его: вы утверждаете, что произошли от; обезьяны, тогда позвольте спросить — по линии дедушки или по линии бабушки? Публика взорвалась аплодисментами и смехом. Гексли только прошептал: «Сам Господь отдал его в мои руки».
Однако это была доэлектронная эпоха, и Гексли знал, что не обладает таким громким голосом, какой был у Уилберфорса, поэтому он отложил ответ до тех пор, пока в аудитории не начали скандировать: «Гексли, Гексли!» И только после этого ученый встал и предложил свой короткий ответ: «Я нахожусь здесь только в интересах науки, и я не желаю слушать что-либо, что может создать предвзятое мнение о моем почтенном клиенте». После нескольких замечаний в защиту взглядов Дарвина Гексли подвел следующий итог: «И в заключение — о происхождении от обезьяны. Я не чувствую стыда от того, что имею таких предков. Но я должен был бы чувствовать стыд, если бы происходил от того, кто позорит дар культуры и красноречия, поставив их на службу предрассудкам и обману»{131}.
Не забывайте, что в те времена оскорбление епископа было не таким уж безобидным делом. Ответную реакцию было легко предсказать: духовенство закричало, что их оскорбили; публика, поддерживающая Дарвина, ликовала, а студенты аплодировали обеим сторонам. Одна женщина, леди Брюстер, даже упала в обморок.
Но это еще не все. Сэр Джон Лаббок, известный астроном и натуралист, поднялся и произнес несколько слов в поддержку идей Дарвина. Но тут, в ответ на слова ученого, поднялся Роберт Фицрой, адмирал и экс-губернатор Новой Зеландии, с которым Дарвин когда-то плавал во время своего долгого пятилетнего морского путешествия{132} (после которого, вероятно, все и началось). Потрясая своей Библией, Фицрой заявил, что только эта книга является абсолютно правдивой.
Итоги разгоревшегося спора подвел известный британский систематик и ботаник Джозеф Дальтон Хукер. После заявления о том, что Уилберфорс, очевидно, не читал книгу Дарвина и что он равно не обладает начальными познаниями в ботанике, Хукер предъявил решающий аргумент. Он сказал: «Я знал об этой теории 15 лет назад. И тогда я полностью ее отвергал; […] но с тех пор я посвятил свою жизнь беспрестанному изучению естественной истории; занимаясь ею, я путешествовал по всему свету. Факты этой науки, которые раньше были непонятными для меня, один за другим объяснялись этой теорией, и, таким образом, ее идеи постепенно, против воли, переубедили меня, ранее не желавшего менять свои взгляды»{133}.
Эти слова, должно быть, были последними в этой стычке, но им не суждено было стать последними слова-ми в разгоравшейся войне. Через несколько дней после дебатов в престижном Quarterly Review появилась рецензия Уилберфорса на «Происхождение видов». В этой основательной критической статье на 17 тысяч слов епископ твердо отстаивал свою позицию. Больше всего он нападал на ту область, которую Дарвин надеялся обойти стороной. На протяжении всей книги ученый старательно избегал, щекотливой темы, называемой «человек». Единственное, на что он решился, так это на последние фразы книги о том, что с помощью дополнительных, «намного более важных исследований… много света прольется на происхождение человека и его историю»{134}.
Однако Уилберфорс знал, что это было самое уязвимое место в книге Дарвина. Он утверждал, что Дарвин применил свою схему естественного отбора не только к животным, но и к людям. Это уже было слишком. «Полученное человеком превосходство над всем на земле; способность человека, к членораздельной речи; человеческий дар разума; человеческая свобода выбора и ответственность; его падение и искупление; воплощение Сына Божьего; пребывание Святого Духа — все это в равной мере несовместимо с оскорбительной позицией животного происхождения того, кто был создан по образу и подобию Божьему»{135}. Другими словами, говори, что тебе вздумается, о царстве зверей, но люди были} специально сотворены несколько тысяч лет назад.
За последующие годы по примеру Хукера к лагерю эволюционистов присоединились многие прогрессивные современники Дарвина. Хотя еще раз замечу, что их поступки были обусловлены разными причинами. Через 12 лет после выхода в свет «Происхождения видов» Дарвин завершил свою следующую книгу, которая называлась The Descent of Man and Selection in Relation to Sex («Происхождение человека и половой отбор»), в которой он уже действительно указывал, что естественный отбор касается и человека. Общественность снова была взбудоражена. Согласно Майеру, «ни одна дарвиновская идея не была менее приемлемой викторианцами, чем происхождение человека от примитивных предков… Происхождение человека от приматов… сразу же подняло вопрос о происхождении умственных способностей, человеческого разума и сознания, остающийся спорным до наших дней»{136}. Как я покажу ниже, эта идея приняла на себя основную тяжесть всех атак. О естественном отборе стали упоминать все реже и реже{137}.
В первых рядах по обе стороны эволюционных баррикад были сатирики и карикатуристы, которые в викторианской Англии составляли отдельную группу журналистов. Ссылаясь на войну между Гексли и Ричардом Оуэном (сравнительный анатом и палеонтолог, который готовил Уилберфорса для выступления на собрании 1860 года), журнал Punch в мае 1861 года предсказывал:
Тогда Гексли и Оуэн
В пылу состязания
Обнажат свои перья, как шпаги;
Мозг против мозга,
И битва до смерти;
Ей-богу! Хватило б бумаги!{138}
От прочих не отставали и памфлетисты. В одном памфлете Гексли и Оуэн изображались чудаками, называвшими друг друга жуткими прозвищами. Хаксли называл Оуэна «лживым ортогнатным»[13] брахикефальным[14] двуруким питеком[15]». Оуэн в ответ утверждал, что Гексли является «не чем иным, как абсолютным архенкефальным приматом»{139}. Оуэн также обвинял Гексли в том, что он не может давать показания как свидетель, потому что ни во что не верит. (Позже для описания своей собственной философии Гексли ввел термин агностик).
Появились памфлеты и на науку в целом. Например,один из газетных памфлетов назывался «На пути Паляризованного [именно так] Света сквозь закопченное стекло, кирпичную стену, четырехдюймовую броню и темную комнату». Под «трактатом» подписались А. Б. Сурд, А. Л. Химик, Пр. Орицатель и Б. А’рдак.
Так как фотография тогда только зарождалась, самыми мощным и широко распространенным способом иллюстрации памфлетов была карикатура. Чаще всего эти карикатуры изображали Дарвина в виде человекообразной обезьяны или мартышки. На одной из них была нарисована обезьяна, с одобрением читающая книгу Дарвина. На другой примат, похожий на Дарвина, проверял у женщины пульс.
