Я был членом клуба с середины 1980-х годов и имел возможность работать с его руководством, в том числе с самим Карлом Саганом до его безвременной кончины в 1996 году. Доктор Саган верил, что открытие форм жизни за пределами планеты Земля будет иметь преобразующее значение; он был свободным человеком, который любил говорить правду власти. Он передал свои ценности и убеждения мне и миллионам других людей. Я был в восторге, когда в 2010 году Билл Най (научный парень) стал президентом Планетарного общества. Он уже был моим хорошим другом, и, как бывший ученик Карла, мне показалось уместным, чтобы он возглавил организацию. Вначале Билл пригласил меня выступить на Planetfest с докладом о космической политике НАСА. Затем он спросил, не смогу ли я также помочь Обществу почтить память доктора Салли Райд, которая скончалась за две недели до начала конференции.
Я знал, что говорить о Салли без эмоций будет непросто, но я собрался с силами, чтобы почтить ее наследие. Салли сыграла важную роль в космической программе и в моей собственной жизни. В своем выступлении я сосредоточился на том, как она повлияла на программы, которые позволяли NASA внедрять инновации, чтобы добиться больших успехов для будущего человечества. Как и Карл Саган, Салли больше заботилась о позитивном влиянии на грядущее, чем о воспоминаниях о прошлом.
Видя, что после моего подготовленного выступления несколько рук все еще подняты с вопросами, я стал искать своего исполнительного помощника Элизу Нельсон, чтобы сообщить ей, не превышаю ли я отведенное мне время. Она стояла у сцены вместе с охранником, и я постарался закончить выступление и выяснить, что происходит.
Когда я подошел к Элизе, охранник сказал мне, что мы должны следовать за ним и быстро покинуть зал. Как обычно, после моей речи осталось несколько человек, ожидающих разговора со мной, и хотя мне показалось невежливым не задерживаться, я сделал то, о чем меня просили, и продолжил идти.
Сначала я подумал о какой-нибудь катастрофе на Международной космической станции (МКС) или на одном из наших земных объектов. Затем я подумал о Curiosity. Неужели мы потеряли космический аппарат, подобравшись к нему так близко? Когда я поинтересовался, куда мы направляемся, охранник сказал, что мне скажут, как только я окажусь в безопасности. Его замечание не имело смысла. Если я не в безопасности, то, должно быть, существует какая-то угроза взрыва, так почему же только меня выпроводили?
Меня даже не вывели на улицу, а повели в другую часть здания. Мы дошли до пустого конференц-зала, и охранник ввел нас внутрь, сказав, что если что-то понадобится, он будет у двери. Мы должны были оставаться в комнате.
Когда мы с Элизой остались наедине, она сказала, что в мой адрес поступила угроза, и ей было приказано немедленно вывести меня из общественного места. Служба безопасности НАСА в Вашингтоне просила ее позвонить им, когда я буду “в безопасности”. Меня трясло, когда я звонил, я начинал понимать, что ситуация может быть серьезной.
Сотрудники службы безопасности NASA объяснили, что в штаб-квартиру NASA поступило письмо с угрозой, в котором содержалось белое порошкообразное вещество, адресованное мне. Человек, вскрывший конверт в почтовом отделении, был помещен в карантин на время проверки вещества. Я должен был оставаться в изоляторе до тех пор, пока не будет определен уровень угрозы.
У нас с Элизой образовалась тесная связь после того, как мы разделили множество замечательных впечатлений от наших путешествий, и мы постарались отнестись к ситуации с легкостью. Ждать пришлось недолго, когда зазвонил телефон и нам сообщили, что тест дал отрицательный результат на наличие сибирской язвы или какого-либо другого токсина. Я испытал облегчение за сотрудников почтового отделения, которые подверглись заражению, и задался вопросом, что же такого было в письме, что служба безопасности решила, что я нуждаюсь в защите за 2300 миль.
За первые три года работы у меня появилось несколько влиятельных врагов, но о физической угрозе я узнал впервые. Служба безопасности НАСА серьезно относилась к безопасности руководства Агентства, и я надеялся, что это была просто чрезмерная реакция на случайный поступок. Я переключил свое внимание на более насущную и интересную тему для размышлений: космический корабль, отправляющийся на следующий день на посадку на Марс.
5 августа 2012 г., наблюдая за работой команды JPL со смотровой галереи над управлением полетом, я думал о людях, которые потратили более десяти лет своей жизни на работу над этой миссией. Их успех мог дать ответы на самые древние и глубокие вопросы человечества. По мере приближения марсохода Curiosity к входу в атмосферу я готовился к семи минутам ужаса, которые испытал сам косми
ческий аппарат.
Глава 1. Изменение игры
Первый предметный разговор о НАСА с Бараком Обамой состоялся в июне 2008 года, когда он только что стал предполагаемым кандидатом в президенты от Демократической партии. Меня представили ему как бывшего советника по космической политике в кампании Клинтон, и это знакомство, похоже, вызвало интерес сенатора. Он сказал мне, что его “друг Бен Нельсон лоббировал продление программы Space Shuttle”, и спросил, согласен ли я с этой рекомендацией. В то время в Сенате было два демократа по фамилии Нельсон - Бен из Небраски и Билл из Флориды. Я ответил: “Думаю, вы имеете в виду Билла” и “Нет, я не согласен”. Я не хотел, чтобы это замечание прозвучало как неуважение, и когда он улыбнулся своей фирменной улыбкой, я с облегчением понял, что он не обиделся.
Быстро признав, что это действительно Билл Нельсон лоббировал его, он спросил меня, почему я не думаю, что нам следует продлевать программу “Шаттл”. Я объяснил, что, хотя “Шаттл” является наиболее заметной частью НАСА, его целевое назначение, установленное более тридцати пяти лет назад, заключалось в том, чтобы снизить стоимость запусков и сделать космические путешествия обычным делом. К сожалению, эта цель так и не была достигнута. Я напомнил ему о гибели двух экипажей астронавтов и о рекомендации комиссии по расследованию аварий вывести его из эксплуатации в 2010 году. Я отметил, что “Шаттл” был построен на основе технологий сорокалетней давности. Хотя он был рассчитан на полеты 40-50 раз в год, за первые двадцать семь лет его эксплуатации он совершил в среднем только пять полетов, что обошлось более чем в 100 млрд. долл. Он выслушал мои рассуждения, а затем спросил: “А что, по-вашему, мы должны делать вместо этого?”.
Теперь настала моя очередь широко улыбнуться, когда я рассказал ему о том, как, по моему мнению, НАСА может использовать передовые технологии и новейшие достижения науки для более эффективного выполнения своих обещаний американскому народу. Вместо того чтобы конкурировать с частным сектором, делая одно и то же раз за разом, я предложил стимулировать компании к тому, чтобы они брали на себя рутинные аспекты программы, что позволит NASA инвестировать в программы, более значимые для налогоплательщиков. Я объяснил, что NASA было создано для использования преимуществ воздушного и космического пространства в интересах общества, однако на программы, направленные на решение наиболее актуальных проблем - например, связанных с изменением климата, - выделяется менее 10% бюджета. Разрешение компаниям открывать новые рынки позволит не только снизить затраты на более значимые исследования в космосе; изменение политики приведет к широким экономическим выгодам и повышению национальной безопасности. Если это было собеседование, то я понял, что прошел его, когда через несколько недель мне позвонили и предложили возглавить переходную группу НАСА, если в ноябре он станет избранным президентом.
Я потратил двадцать пять лет своей карьеры на то, чтобы быть готовым к такому заданию, и, хотя моя биография отличалась от всех, кто занимал эту должность раньше, я считал это положительной чертой, а не недостатком.
Космическая карьера привлекала меня не для того, чтобы строить ракеты или стать космонавтом. Меня привлек неограниченный потенциал, который открывала перед нашей цивилизацией космическая деятельность. Я был ребенком 1960-х годов, который любил вызов, и к началу 1980-х годов, когда я только начинал работать, космос казался мне самым значимым вызовом. После того как школьные учителя и консультанты отговаривали меня от поступления в научные и инженерные вузы, где доминировали мужчины, я получил образование в области политэкономии и международной научно-технической политики. Будучи преисполненным решимости изменить мир к лучшему, я рассматривал космос как чистый холст, полный ценностей и бесконечных возможностей.
