К 1869 году Томсон объединился с людьми, которых: называл «истинными геологами», подразумевая, естественно, тех, кто соглашался с его временной шкалой. Что касается других геологов, а также биологов, то им была нужна помощь. Поэтому через девять лет после известного спора между Томасом Генри Гексли и епископом Уилберфорсом первый снова выступил в роли общественного защитника. Хотя сегодня его помнят как бульдога Дар- вина, но сам Гексли тоже был видным ученым и занимал; пост президента Лондонского Королевского общества, вот почему его и выбрали для битвы с Томсоном.
На этот раз спор проходил на более научной арене — в Геологическом обществе Лондона. Было и еще одно существенное различие: Гексли скрестил оружие с намного более искусным противником — Томсоном, который к тому же раньше следил за дебатами между ним и Уилберфорсом. (Следует отметить, что словесная перепалка Гексли и Томсона так ничего и не решила. В последующие годы она переросла в письменное противостояние, в которое были втянуты многие другие участники. В данной главе мы пользуемся всеми этими источниками.)
То, как Томсон понимал работу Дарвина, а Гексли подбирал аргументы для спора, завело их очень далеко, а именно: к происхождению жизни на Земле. Взгляды Гексли были изложены в его Президентском обращении к Британской ассоциации содействия развитию науки 1870 года, где он утверждал: «Если бы я мог заглянуть за пределы отмеченного в геологии времени в еще более далекий период, когда Земля меняла свое физическое и химическое состояние, что так же невозможно для человека, как и увидеть собственное младенчество, то я стал бы свидетелем эволюции живой протоплазмы из неживой материи»{188}.
Томсон набросился на это утверждение и использовал его в борьбе с теорией эволюции. Он заявлял, что наука предоставила нам «огромное количество индуктивных доказательств против этой гипотезы о спонтанном зарождении»{189}. В чем-то это было несправедливо, ведь для теории эволюции важно не только зарождение жизни. Тем не менее подход Гексли к истокам жизни был примечателен и, по правде говоря, мог бы существовать и в наши дни.
Но Томсон был с этим не согласен и настаивал, что жизнь может появиться только от жизни. Сначала его объяснение кажется более научным: «Если бы удалось найти вероятное решение, не противоречащее природе, то нам не нужно было бы искать сверхъестественное проявление силы творца»{190}. Единственным выходом он считал предположение, согласно которому «в космосе движется множество метеоритов, переносящих семена», и некоторые из них, упав на Землю, положили начало жизни{191}.
Гексли в письме своему коллеге, датированном 23 августа 1871 года, отвечал: «Мне очень нравится Томсон. В умственном плане он как пейзаж, открывающийся у меня из окна, величественный и огромный, но покрытый густым туманом, — и это добавляет ему живописности, но никак не упрощает его понимание»{192}. Гексли, кроме того, спрашивал еще одного коллегу, Джозефа Дальтона Хукера (друга Дарвина): «Что вы думаете о творении Томсона… о всемогущем Господе, который, подобно ленивому мальчишке, сидит на морском берегу и бросает аэролиты (с зародышами), изредка попадая в какую-нибудь планету?!»{193}А еще одна стрела в Томсона была выпущена в виде посредственных стишков в местной газете:
Из мира в мир
Летели семена,
Дав жизнь Британскому Ослу{194}.
(Имеется в виду грубое прозвище Британской ассоциации содействия развитию науки, в которой и Томсон, и Гексли играли активную роль.)
Конечно, утверждение Томсона о метеоритах, переносящих семена жизни, только отбрасывает вопрос назад. По правде говоря, сегодня мы не намного продвинулись в своем понимании этой проблемы. Тем более интересно читать современные научные доклады, например, команды исследователей Стэнфордского университета, которые на марсианском метеорите, упавшем на Землю, обнаружили то, что может оказаться останками древней жизни{195}.
Но во времена спора Дарвин и его коллеги по-прежнему были ограничены результатами вычислений Томсона. Один из испробованных ими вариантов — сократить время, необходимое для эволюции. Один из сыновей Дарвина, Джордж Дарвин, ставший видным ученым в своей отрасли, — а ранее работавший вместе с Томсоном! — попытался защитить отца. В письме к Томсону, датированном 1878 годом, он писал: «Не могу признать справедливым ваше утверждение о том, что миллиона лет будет мало для трансмутации видов в ходе естественного отбора. Как можно установить точную скорость, с которой это могло происходить или на самом деле происходило?»{196} Хотя все оппоненты Томсона признавали точность его подсчетов, некоторые считали, что существует еще одна проблема, для которой не было найдено адекватное решение, — слишком много предположений и недостаточно убедительных научных данных. Позже Гексли писал; «Математику можно сравнить с тонким мастерством работы на мельнице, которая перемалывает ваш материал при любой величине зерна. И все же конечный продукт зависит от того, что вы засыпали вначале. И как самая совершенная в мире мельница не превратит гороховую шелуху в высококачественную муку, так и целые страницы формул не дадут определенного результата из неопределенных данных»{197}. А также: «Похоже, это один из многих случаев, когда признанная точность математических процессов придает предмету недопустимое подобие авторитета»{198}.
Еще один критик, Флеминг Дженкин, предположил, что одно из вычислений Томсона «очень напоминает то, что среди инженеров известно как «предположим наполовину и умножим на два»{199}. Но все эти обоснованные замечания не произвели никакого эффекта. К сожалению, они не учитывали саму суть утверждений Томсона, который говорил, что если возраст Земли вообще имеет какой-то предел, то тем самым опровергается теория униформизма. Томсон был убежден, что пока геологи разделяют униформистские взгляды, геология останется неточной наукой, зависящей от гипотез и предположений.
Что касается самого спора, то в ходе дебатов, как и в случае противостояния между Гексли и Уилберфорсом, вопрос о возрасте Земли был вынесен на рассмотрение общественности и вызвал глубокий интерес. Однако это привело к тому, что именно утверждения Томсона получили и научную, и общественную поддержку.
В 1894 году — через два года после того, как Томсон стал пэром и теперь назывался лордом Кельвином — лорд Солсбери, президент Британской ассоциации содействия развитию науки, по-прежнему настаивал, что цифры Кельвина остаются одним из «убедительнейших опровержений» теории эволюции Дарвина. Он считал, что геологи и биологи «щедрой рукой растратили свои миллионы лет “ подобно расточительному наследнику, вознаграждающему себя за строгое воздержание юности экстравагантностью в зрелые годы»{200}.
Даже Марк Твен принимал участие в споре. Где-то на i рубеже веков в небольшом очерке под названием «Сотворен ли мир для человека?» он писал: «Некоторые известные ученые, тщательно изучая свидетельства, собранные геологами, пришли к выводу, что наш мир чрезвычайно стар, и возможно, в этом они правы, но лорд Кельвин убежден, что мир не такой древний, как они думают. Поскольку лорд Кельвин — самый авторитетный из современных ученых, я думаю, мы должны уступить и принять его точку зрения »{201}.
Легко можно представить разочарование оппонентов Томсона. И хотя с современной точки зрения это может показаться невероятным, но противоборствующие стороны каким-то образом умудрялись сосуществовать и поддерживать хорошие взаимоотношения вплоть до конца; столетия.
И все же когда век подошел к концу, что-то случилось. Даже сам Кельвин, как его теперь называли, начал задумываться, не слишком ли ограничена его точка зрения. К 1894 году он полагал, что, возможно, более подходящим возрастом Земли нужно считать четыре миллиарда лет. Наверное, говорить, что Кельвин был крайне неуступчив во взглядах — это преувеличение. Но к тому моменту это уже не имело значения, потому что первоначальные цифры превратились в незыблемую аксиому. Студенты-физики во всем мире 30 лет использовали его вычисления в качестве классического примера.
Сегодня мы знаем, что геологи и биологи были правы, когда заявляли, что Земля намного старше, чем сначала подсчитал Кельвин. Но понадобились совершенно новые методы, разработанные физиками, чтобы собрать необходимые доказательства его заблуждения. Чего Кельвин не знал и что не было известно никому из его современников — это то, что изнутри Земля действительно получает огромное количество тепла.
