О благочестии, третьем отличительном качестве Жанны, говорят практически все опрошенные свидетели. Еще один ее товарищ, Мишель Лебюэн, вспоминал: «Когда я был молодым, я неоднократно совершал с нею паломничество к Богоматери в Бермон. Она почти каждую субботу отправлялась в этот скит со своей сестрой и ставила там свечи». Конечно, не исключено, что громкая слава Девы наложила отпечаток на воспоминания ее односельчан, которые гордились своей землячкой и старались приукрасить ее слова и поступки. Однако приукрашивания в этих рассказах как раз и нет: жители Домреми с крестьянской трезвостью повествуют, что Жанна — или Жаннетта, как ее называли в деревне, — была добрым, честным, трудолюбивым, но, в общем-то, вполне обычным ребенком.
Бытует мнение о мечтательности Жанны: с раннего детства она будто бы уходила из дома, чтобы грезить в одиночестве о чем-то, известном только ей. Однако в источниках об этом ничего не говорится. Скорее, они рисуют нам практичную, работящую девочку, привыкшую серьезно относиться к своим обязанностям и обещаниям — таковы были многие жители Лотарингии, в жилах которых текла немецкая кровь. Единственным доказательством ее фантазий были рисунки посетивший ее дом в 1580 году философ Мишель Монтень писал: «Вся передняя часть дома, где родилась когда-то славная Дева Орлеана, покрыта рисунками, сделанными ее рукой, по время их не пощадило». До наших дней эти рисунки недошли, хотя при недавней реставрации церкви Сен-Реми под слоем штукатурки обнаружились два детских рисунка на стенах, которые тут же объявили сделанными Жанной.
В церковь девочка и ее подруги ходили охотно, и не только из-за любви к Богу. Там можно было обменяться новостями, поглазеть на обновки местных красавиц, полюбоваться иконами и витражами. В церкви Сен-Реми места для всех не хватало, поэтому по воскресеньям жители Домреми в своих лучших нарядах отправлялись в соседнюю деревню Грё, где была более вместительная церковь. Служба начиналась в девять утра, но обычно прихожане ждали появления главного местного начальства — сеньора Бурлемона с супругой. Священник читал проповедь по-французски, потом совершал мессу на латыни и причащал всех присутствующих. Отказ от причастия или неявка на воскресную службу без причины ставили крестьян под подозрение; такого «отказника» могли выгнать из деревни или даже предать церковному суду, где было недалеко до обвинения в колдовстве.
В церкви Грё, кроме статуи святого Ремигия, особо чтимого в тех местах, находились деревянные статуи святых Екатерины Александрийской и Маргариты Антиохийской — именно они впоследствии являлись Жанне в ее видениях. Приходской священник вспоминал, что девочка была очень религиозной и подруги даже подсмеивались над ней. Она никогда не пропускала мессу, по праздникам участвовала в крестных ходах, а когда слышала звон колокола, зовущего к заутрене, прерывала работу и опускалась на колени, чтобы прочесть положенные молитвы.
Впрочем, молилась она не только в церкви. В Буа-Шеню, или Буковом лесу, на окраине Дом рем и имелся целебный источник, куда сходились больные со всей округи. Считалось, что им приносят исцеление лесные дамы, или феи, обитавшие в тех местах. Сеньоры Бурлемон считали, что их род, как и куда более знамени гое семейство Лузиньянов, происходит от феи. По легенде, основатель семьи встретил однажды у источника прелестную девушку и несколько лет встречался с ней, пока однажды их не застигла его жена. После этого фея пропала бесследно, оставив трем своим дочкам от Бурлемона чудесные дары: ложку, умножающую еду, сери, умножающий урожай, и кольцо, умножающее количество детей. Поскольку законная супруга сеньора после истории с феей ушла, а детей у нее не было, наследство досталось дочкам и их детям, которые разделили дары между собой.
Легенда утверждала, что встречи Бурлемона с волшебной любовницей проходили по понедельникам, в традиционный день поминовения усопших. В этот день дети из Домреми приходили к источнику, водили хороводы вокруг росшего над ним раскидистого дуба — Дерева фей — и вешали на его ветки венки из цветов. Вот что об этом говорила сама Жанна в показаниях на суде: «Довольно близко от деревни Домреми есть дерево, прозванное Деревом дам, другие зовут его Деревом фей, и подле него есть источник; и она слышала, что больные лихорадкой пьют из сего источника и приходят к нему за водой для исцеления. И сие она видела сама; но ей не известно, исцелились ли они или нет. Затем она сказала, что слышала, будто больные, если и силах подняться, ходят к дереву на прогулки… Затем она говорила, что несколько раз прогуливалась вместе с другими девочками и плела у дерева цветочные ненки для образа Богоматери Домреми. И множество раз она слышала от стариков, не из ее родственников, что там обитали дамы феи. Она слышала от одной женщины из сей деревни, по имени Жанна, жены мэра Обри, каковая ей самой, Жанне, приходилась крестной, что та видела сих дам; но сама она не знает, правда сие пли нет. Затем она сказала, что никогда не видела названных фей у дерева, насколько ей известно; если же и видела их где-нибудь, то ей о том неведомо. Затем она сказала, что видела, как маленькие девочки вешали гирлянды на ветви дерева, и она сама вместе с другими девочками несколько раз вешала их, а иногда они забирали их с собой, иногда же оставляли там. Затем она сказала, что после того как узнала, что должна идти во Францию, редко участвовала в их играх и прогулках — так редко, как только могла. И не знает, плясала ли она у дерева с тех пор, как стала смышленой, хотя вполне могла там танцевать вместе с детьми, и пела она там чаще, нежели плясала… В народе говорят, будто она, Жанна, получила свою силу у Дерева фей, но она сказала, что того не делала»[3].
На оправдательном процессе те свидетели, что согласились говорить на такую щекотливую тему, как феи, рассказали, что деревенские дети много лет ходили к Дереву фей, чтобы водить там хороводы и вешать на ветки венки и домики для фей, сплетенные из прутьев. Говорили еще, что Жанна ходила вместе со всеми, но молилась у дуба не феям, а католическим святым. Это продолжалось до тех пор, пока обеспокоенные родители не обратились к кюре, который прочитал под деревом молитву и обрызгал его святой водой. После этого, как уверяли местные жители, феи исчезли, и опечаленные дети перестали навещать их. Скорее всего, поступок родителей был вызван не религиозным рвением, — ведь они в детстве тоже поклонялись Дереву фей, — а боязнью за детей, на которых в лесу могли напасть волки или разбойники.
Лихих людей в лесах становилось все больше, да и вообще обстановка делалась все более напряженной. В 1414 году герцог Карл Лотарингский захватил соседний с Домреми город Нёвшато, отказавшийся платить непосильные налоги. Повесив нескольких видных горожан, он заставил остальных выложить деньги, но вскоре за город заступился французский король, считавший Нёвшато своим владением. Германский император, которому в свою очередь подчинялась Лотарингия, грозил напасть на Францию, и округа гудела от тревожных новостей. Вдобавок возобновилась Столетняя война, и переплывшая Ла-Манш английская армия в октябре 1415 года нанесла французам страшное поражение при Азенкуре. Это разрушило и без того непрочный порядок, установившийся во Франции в отсутствие военных действий. Беглецы из обеих армий и обычные бандиты объединялись в шайки, которые терроризировали всю страну.
Время от времени такие шайки появлялись и в окрестностях Домреми. Узнав об этом, Жак д’Арк предложил соседям арендовать у сеньора Бурлемон давно пустовавший замок Шато-д’Иль на острове посреди Меза. Несколько раз крестьяне, предупрежденные о приближении разбойников, укрывались на острове, прихватив с собой самое ценное. Спасение односельчан от набегов еще больше упрочило авторитет Жака, который стал задумываться о дворянском звании — замок у него уже был. Для этого требовалось породниться с каким-нибудь знатным родом, но сыновья уже были женаты, оставалось надеяться на дочек. Отец постарался дать им хорошее воспитание, как он его понимал. По воспоминаниям сверстников, Жанна «умела делать реверансы и вести себя так, словно воспитывалась при дворе». Кто учил ее этому? Возможно, кто-нибудь из родственников — например, одна из крестных, Беатрис Тьерселен, сыгравшая важную, хоть и не вполне понятную роль в воспитании девочки. А может, Жак приютил у себя какого-нибудь обнищавшего дворянина, согласившегося за стол и кров выполнять обязанности гувернера. Если так, то он мог научить ее и ездить верхом, что для крестьянки было совсем нетипично. Он же мог познакомить ее с игрой в мяч, неведомой ее односельчанам, — это потом вызываю изумление при дворе Карла VII. Для «альтернативщиков» эти навыки Жанны служат доказательством ее знатного происхождения, однако все может объясняться проще. Правда о наличии у девушки гувернера из благородных не упоминал ни один из жителей деревни, так что загадки остаются.
