Движимый любопытством и желанием сделать снимок получше, я вскоре ушел со своего места. Сонные самки почти не обратили на меня внимания, но вожак был крайне недоволен. С ревом плавал он взад и вперед вдоль берега, не спуская с меня злых глаз. «Выманить бы его на берег, получился бы отличный снимок!» — подумал я и начал имитировать его зов. Как он разволновался! Его движения стали вдвое быстрее, и вдруг он исчез. Неужели он испугался? Я спустился к самому прибою. Бег волн у берега был различен. Одни набегали на пляж, лишь мягко касаясь камней, в другие океан, казалось, вкладывал всю свою силу, и они грохоча ударялись о берег, отчего сотрясались скалы. Я не знал еще всех капризов здешнего прибоя и подошел вплотную к воде. Передо мной немедленно выросла зеленая стена. На миг я оглох от грохота и ослеп от дождя соленых брызг. Инстинктивно я поднял вверх фотоаппарат. Стоя по пояс в воде, я боролся с сильным потоком, стараясь сохранить равновесие. Затем вновь стало тихо, вода с урчанием отступила, и из откатывавшейся волны во весь свой рост передо мной поднялся вожак так близко, что я ощутил на лице исходящий от его дыхания запах рыбы. Я смертельно испугался, но все же каким-то чудом отскочил назад и даже успел щелкнуть аппаратом. Только выкарабкавшись к зеленым кустам, я немного собрался с духом. Морской лев лишь теперь немного отстал от меня и, выжидая, сел на землю. Я чуть осмелел. Для начала я помахал руками, и это возымело желаемое действие — он, видимо, заколебался: стоит ли нападать или лучше убраться подобру-поздорову? Несколько раз он вроде бы даже готовился перейти в наступление. Эта психологическая атака длилась не меньше трех минут, но когда я с поднятыми вверх руками медленно — признаюсь, очень медленно — пошел на него, он не спеша, почти в темпе замедленной киносъемки, отвернулся в сторону. Он все больше съеживался, становился все меньше, пригибался все ниже. Еще несколько секунд — и он обратился в бегство. Задние ласты и смешной обрубок хвоста последними мелькнули передо мной в пене прибоя. Победой я скорее всего был обязан своему росту. Я был выше вожака, а тем более с поднятыми руками. Когда морские львы принимают угрожающую позу, они выпрямляются во весь рост, стараясь вытянуться друг перед другом. Впоследствии я наблюдал, что самцы именно таким образом разрешают возникшие споры. Тот, кто чувствует себя слабее, спустя какое-то время без боя покидает поле брани.
Но то, что последовало затем, явилось для меня полной неожиданностью. Я оказался обладателем «благоухающего» гарема морского льва. Проиграв поединок, он всплыл далеко от берега и оттуда боязливо поглядывал в мою сторону. Рева его не было слышно. Теперь вожаком стал я. Но поскольку я явился на Галапагосы вовсе не для того, чтобы удовлетворить врожденное властолюбие, я постарался как можно быстрее стушеваться и больше не смущать вожака. Ему, однако, потребовался целый час, чтобы обрести былое мужество. Он заревел, сначала тихо, а когда его вызов остался без ответа, приблизился. В конце концов он принялся вновь патрулировать берег. Благодарение богу! Меня совсем не пленяла перспектива взять на себя заботу о всем его потомстве!
После случившегося я передвигался по колонии не иначе, как на четвереньках, хотя и обливался потом от напряжения: в такой позе я мог значительно ближе наблюдать самок и детенышей. Они явно принимали меня за своего, а к их запаху я постепенно привык. Прямо перед моим носом из воды вылез детеныш. Его мокрая шкура отливала всеми цветами радуги, в усах на каждом волоске висела огромная капля воды. Он взглянул на меня блестящими круглыми глазами, встряхнулся, так что брызги полетели мне в лицо, и удовлетворенно улегся. Но заснуть бедняжке не удалось: товарищ дважды ущипнул его за задний ласт, и, несмотря на усталость, ему пришлось должным образом отреагировать. Рассердившись, он резко повернулся к обидчику, но тот уже плескался на мелководье, предлагая следовать за ним. Малыши резвились в воде, догоняя друг друга, потом затеяли драку, а под конец стали нырять за камушками. Достав со дна гальку удобной формы, они подкидывали ее вверх и ловили ртом. Казалось, это занятие им никогда не наскучит. Я бросил малышам кусочек прибитого волной дерева, они подхватили и его. Наверное, им очень хотелось покататься по примеру взрослых самок на волнах, но вожак этого не разрешал. Глядя на детенышей, я понял, почему морских львов так часто можно видеть на аренах цирка. Они по природе своей очень любят играть.
Спустя короткое время к играющим присоединился еще один малыш. Он держал во рту мягкий предмет светло-голубого цвета. Я было решил, что это большая рыба-попугай, только никак не мог понять, почему у нее треугольный вырез, как вдруг меня осенило: это один из моих ластов! Малыши разграбили мой лагерь! Одним прыжком я очутился около воришки, но он вовсе не собирался расставаться с забавной игрушкой, и мы несколько минут старались перетянуть друг друга. Малыш не хуже щенка таксы вцепился в конец ласта. Только когда я шлепнул его по морде, он нехотя уступил мне добычу. Со вновь обретенным ластом в руках я поспешил к своей стоянке, как раз вовремя, чтобы спасти второй ласт.
У малышей нет недостатка в находчивости, особенно ярко она проявляется в играх, свидетельствующих о высокой ступени их развития. В бесцельных, казалось бы, шалостях развиваются все способности, присущие ластоногим этого вида. Они обогащаются опытом, который оказывается полезен им в последующей жизни. В игре они в известной мере познают свои возможности. Мне еще ранее, в зоологических садах, бросалась в глаза склонность этих животных к забавам. Во время очистки их бассейна служителю приходилось выдерживать нелегкую борьбу за резиновый шланг — слишком уж заманчивой игрушкой казался он морским львам! Но вот обнажалось дно бассейна, и львы немедленно начинали скользить на брюхе по мокрому полу. Я объяснял тогда поведение животных простым томлением в неволе. Позже я узнал, что большинство высокоорганизованных млекопитающих, особенно хищники, любят игры. Мой барсук катался по склонам холмов, выделывая при падении бесчисленные кульбиты. Однако мой рассказ об этом ничуть не удивил зоолога. Он, мол, видел и почище вещи: юный барсук, живший на воле, скатывался с крутого склона над своей порой. Внизу его поджидала мама. Она брала сына за загривок и снова относила наверх!
Отвесные лучи полуденного солнца жгли немилосердно. Над раскаленными скалами стояло марево. Морские львы попрятались в тени кустов. Иные полезли в море, где мертвая зыбь вскоре укачала их. Вожака тоже сморил сон. Он лежал на воде перед самым берегом, не двигаясь. Когда волны швыряли его о камни, он не просыпаясь поворачивался на другой бок. Вот, не открывая глаз, он сделал ластом несколько ленивых взмахов и снова отдалился от берега. Голову он держал под водой и только каждые полминуты высовывал на поверхность кончик морды, чтобы набрать воздуху!
Меня тоже потянуло в море. Одев очки и ласты, я медленно погрузился в воду. Бальзам! Осторожно, чтобы не разбудить вожака, я отплыл немного от берега. Вначале ничего не было видно: во взбаламученной воде толклись бесчисленные пузырьки воздуха. Видимость и дальше оставалась неважной, но все же я различал в зеленоватом сумраке предметы на расстоянии примерно 10 метров. Они казались окутанными дымкой. Морское дно было покрыто галькой и редкими ветками кораллов. Юркие зеленушки бесстрашно сновали у самого дна взад и вперед, а мурена, завидя меня, испуганно раскрыла пасть и поспешно ретировалась в свое жилище под скалой. Солнечные зайчики, словно робкие зверюшки, ползали по дну, но от них не становилось светлее.
Вдруг из зеленоватого полумрака на меня надвинулась длинная темная тень. Я было испугался, но тут же разглядел, что это была всего лишь любопытная морская львица. Она остановилась передо мной, поглядела своими круглыми глазами и, как бы приветствуя меня, выпустила из носа несколько серебристых пузырьков. Я тоже выдохнул через нос, и так мы немного поиграли. Тут у меня иссяк запас воздуха, я выставил голову из воды, но от ужаса чуть было не забыл вдохнуть: в двух метрах от меня на воде покачивался вожак. Он с удивлением уставился на меня, и я, воспользовавшись его замешательством, бросился к берегу. Старик, однако, не отставал, тем более что его вынесла вперед высокая волна. Я махнул рукой, это заставило его на миг отпрянуть, и в ту же секунду я взлетел на скалу, прежде чем он успел подготовиться к нападению. Менее всего я желал вступать с вожаком в спор из-за прав на его владения в воде!
Долго еще я не мог унять дрожь в ногах от пережитого ужаса. Купаться мне, во всяком случае, больше не хотелось. Я вернулся на свой матрац, а так как кругом все безмятежно храпели, сопели и зевали — зевота же, как известно, заразительна, — вскоре уснул. Проснулся я только часа в четыре пополудни. Морские львицы уже пробудились от сна и тщательно занимались своим туалетом. Сопенье и фырканье наполняли воздух! Улегшись на спину, львицы обеими передними ластами терли себе морды, точь-в-точь как это делают кошки. Были и такие, что ничуть не хуже собак задумчиво скребли себе подбородок, но не задней лапой, конечно, а ластом. Я сотни раз наблюдал такие же движения у наземных млекопитающих, но у морских львов они показались мне незнакомыми и комичными. Между тем ритуал умывания — древняя повадка млекопитающих, сохранившаяся и у обитателей моря. Самки не забыли и про детенышей и усердно чистили их, а те терпеливо лежали, пока мамаши терли и мяли их своими подбородками. Только один неслух попытался было спастись бегством, но морская львица успела схватить его за задний ласт и рывком притянула к себе.
