Игорь Кон - В поисках себя. Личность и её самосознание

Мы выучили все возможные ответы,

Но мы не ведаем, в чем состоит вопрос.

А.Маклиш

Это случилось, когда психология еще не выделилась в самостоятельную специализацию и существовала на правах отделения философского факультета. В деканат робко заглянул студент-первокурсник и сказал, обращаясь к выходившему профессору: “Вы знаете, профессор, меня мучает одна проблема”. – “Какая?” – спросил тот (это был известный логик). “Понимаете, иногда мне кажется, что я не существую”. – “Кому кажется, что вы не существуете?” уточнил профессор. “Мне”, – растерянно ответил студент и, не сказав больше ни слова, поспешно ушел. Собственный вопрос показался ему настолько абсурдным, что он смутился и не посмел продолжать разговор. Но нелепое с точки зрения логики не всегда будет таковым с точки зрения философии, психологии и просто здравого смысла.

Стоило только вместо “кому кажется?” спросить “что кажется?”, как вопрос перестал бы выглядеть бессмысленным. Может быть, юноша утратил ощущение реальности своего тела? Или не испытывает никаких эмоциональных переживаний, чувствует себя погруженным в вату индифферентности и равнодушия? Или чувствует себя не субъектом, а объектом чьей-то чужой деятельности? Или дело не в эмоциях, а в сознании неподлинности, бесполезности, бессмысленности своего существования?

Любое суждение подразумевает какой-то более или менее определенный вопрос. Но когда речь заходит об очень общих вещах, содержание вопроса сплошь и рядом не уточняется, Люди спорят, какое определение является правильным, не замечая, что говорят о разных вещах, пытаются ответить на разные вопросы.

Даже такой простой материальный объект, как стакан, можно определить по-разному, в зависимости от практического или теоретического контекста [1]. Тем более это верно в отношении таких понятий, как “личность”, “сознание” или “самосознание”. Дело не столько в терминологической нестрогости гуманитарных наук, сколько в том, что разные исследователи озабочены разными аспектами проблемы личности и человеческого “Я”. Но в чем, собственно, его загадка? Ф.Т.Михайлова волнует вопрос, каков источник творческих способностей человека, диалектика творящего и сотворенного [2]. А.Г.Спиркина “Я” интересует как носитель и одновременно элемент самосознания [3]. Д.И.Дубровский подходит к “Я” как к центральному интегрирующему и активирующему фактору субъективной реальности [4]. Психологи (Б.Г.Ананьев, А.Н.Леонтьев, В.С.Мерлин, В.В.Столин, И.И.Чеснокова, Е.В.Шорохова и другие) рассматривают “Я” то как внутреннее ядро личности, то как ее сознательное начало, то как сгусток индивидуального самосознания, систему представлений человека о самом себе. Исследовательский интерес нейрофизиологов направлен на выявление того, где, в каких разделах мозга локализованы регулятивные механизмы психики, позволяющие живому существу отличать себя от других и обеспечивать преемственность своей жизнедеятельности. У психиатров проблема “Я” фокусируется на соотношении сознательного и бессознательного, механизмах самоконтроля (“сила “Я”) и т.д. и т.п.

В зависимости от исходной проблемы и способов ее расчленения меняется и значение таких понятий, как “индивид”, “индивидуальность”, “идентичность”, “самость”, “личность”, “лицо”, “Я”, “эго”, и их бесчисленных производных.

При всей специализации язык науки (во всяком случае гуманитарной) не отделен полностью от языка обыденной речи. В основе наиболее общих наших терминов лежат образы, метафоры. Всякая метафора – перенос термина из одной системы или уровня значений в другую. Истолкованная буквально, всякая метафора абсурдна; она всегда рассчитана на понимание, способность субъекта самостоятельно извлекать и анализировать подразумеваемые ею ассоциации. Метафора никогда не бывает однозначной, она сознательно строится по принципу “как если бы”.

Это относится и к важнейшим абстракциям теории личности. Даже оставив в стороне такие откровенно образные конструкции, как гегелевское “вожделеющее самосознание”, марксово сравнение человека с товаром или “зеркальное Я” Кули, стоит поскрести парадигмы любой теории личности, как за ними обнаруживаются метафоры, где человек (“индивид”, “личность”, “самость”, “Я”) определяется то как душа или микрокосм, то как машина, то как организм, то как зеркало, то как отношение, то как роль или маска. В зависимости от исходной метафоры он предстает то субъектом, который “владеет” собой и своими свойствами, то объектом, находящимся во власти внешних сил и собственных вожделений, то единым, то множественным, то постоянным, то изменчивым.

Метафора, превратившаяся в научную парадигму, стимулирует определенное направление исследований, результаты которых позволяют сравнивать эвристическую плодотворность, объяснительную силу и практическую ценность разных теорий. Но такое сравнение возможно лишь с учетом взаимодополнительности этих парадигм-метафор. Определение личности как общественного отношения не лишает смысла и образ человека-машины (например, в кибернетике).

Поэтому начнем рассмотрение проблемы не с нормативного определения “самости”, “Я” и т.д., а с уточнения исходных вопросов, с которыми это явление ассоциируется в обыденной речи. Что значит выражение “я сам”?

Слово “я” – личное местоимение первого лица единственного числа. Местоимениями же лингвисты называют слова, используемые в качестве заменителей имен (латинское pronomen буквально означает “вместо имен”), В отличие от указательных местоимений (“тот”, “этот” и т.п.), употребляющихся в разном контексте, личные местоимения всегда подразумевают грамматических лиц: “я” обозначает говорящего, “ты” – собеседника, “он”, “она”, “оно” “они” то, о чем или о ком говорится. Хотя способы образования личных местоимений неодинаковы в разных языках, местоимения первого и второго лица принципиально отличаются от местоимений третьего лица тем, что относятся только к людям. Собственно лицами, то есть субъектами речи, являются только “я” и “ты”, которые, в отличие от безличных “он” или “оно”, уникальны и взаимообратимы: “Тот, кого я определяю как “ты”, сам мыслит себя в терминах “я”, превращает мое “я” в “ты” [5].

Но ведь кроме индивидуального “Я” существует коллективное, групповое “Мы”. Желая подчеркнуть вторичность, производность индивидуального сознания от коллективного, иногда говорят, что “Я” исторически производно и возникает на основе “Мы”. О том, как формировалось содержательное понятие “Я”, речь пойдет дальше. Но применительно к местоимению “я” данное суждение ошибочно. И в развитии детской речи, и в историческом развитии языка “я” появляется раньше, чем “мы”. При всей спорности проблемы происхождения личных местоимений оппозиция “Я” – “не-Я” логически и исторически предшествует формированию местоимения “мы”. Кроме того, слово “мы” неоднозначно; оно обозначает не множественность “я”, а либо “я”+”вы” (инклюзивная форма), либо “я”+”они” (эксклюзивная форма).

Что же касается случаев замены единственного числа множественным (монаршее или авторское “мы”), то это явление сравнительно позднее. Монаршее “мы” впервые появилось в Европе III в. н.э. в документах Римской империи, управлявшейся в то время двумя или тремя соправителями, которые, естественно, писали декреты от лица “мы”. С установлением единовластия необходимость в таком обращении отпала, но оно уже вошло в привычку: в европейских языках монарх стал торжественно именовать себя “Мы”, а подданные в свою очередь обращаться к нему, а затем и другим высокопоставленным лицам во втором лице множественного числа, то есть не на “ты”, а на “Вы”. Позже это стало общей формой уважительного обращения [6].

Авторское “мы” научной литературы, распространившееся в новое время, имеет, по-видимому, двоякие истоки. С одной стороны, оно как бы подчеркивает безличность, объективность излагаемых фактов. С другой стороны, будучи продолжением традиций проповеднической речи, оно служит средством установления психологического контакта с аудиторией, привлечения ее на свою сторону. К примеру, выражение “итак, мы убедились” означает либо, что это не только личное мнение автора, а так считают многие ученые (“мы” = “я” + “они”), либо, что это общее мнение автора и читателей (“мы”=”я”+”вы”).

На первый взгляд грамматика личных местоимений не имеет прямого отношения к философской проблеме “Я”, Но философские и любые другие тексты неизбежно отражают логику языка, на котором они написаны. История понятий тесно связана с историей слов и грамматических конструкций. Когда, например, Уильяму Джеймсу понадобилось разграничить “Я” как субъект деятельности и “Я” как объект самовосприятия, он использовал для этого готовую лингвистическую конструкцию I (“Я”) и me (“меня”) [7].