И наконец, множество культурных индивидов, которые в ужасе отшатнулись бы от убийства или инцеста, не отказываются удовлетворить свою алчность, свою агрессию, свою похотливость. Они не упустят возможности причинить вред другим людям посредством лжи, обмана, клеветы, особенно если при этом могут остаться безнаказанными, и на протяжении многих культурных эпох ситуация, пожалуй, совершенно не менялась.
В случае же ограничений, касающихся определенных слоев общества, сталкиваешься с весьма опасной и далекой от понимания ситуацией. Следует ожидать, что эти пренебрегаемые слои населения станут завидовать преимуществам привилегированных групп и делать все для освобождения от своей более значительной доли лишений. Там, где последнее невозможно, внутри такой культуры устанавливается устойчивый уровень недовольства, способный привести к опасным массовым выступлениям. Если же какая-то культура не сумела избежать того, чтобы предварительным условием удовлетворения некоего числа своих членов было подавление другой, возможно даже более крупной ее части, что имеет место во всех современных культурах, то понятно, что угнетенные люди выказывают значительную враждебность по отношению к культуре, существование которой они обеспечивают своим трудом, однако к ее благам причастны в слишком малой степени. В таком случае напрасно ожидать от них усвоения культурных запретов; напротив, они не склонны признавать их, а саму культуру стремятся разрушить и по возможности ликвидировать даже ее предпосылки. Враждебность этих слоев культуре настолько очевидна, что из-за нее сквозь пальцы смотрят на более замаскированную враждебность лучше обеспеченных общественных слоев. Нет никакой необходимости добавлять, что культура, оставляющая большинство своих членов неудовлетворенными и подвигающая их к протесту, не имеет шансов на долгое существование, да и не заслуживает его.
Уровень интериоризации культурных предписаний (или, выражаясь общепринятым, без употребления психологических терминов языком, моральный уровень ее членов) – это не единственное духовное достояние, которое принимают во внимание при оценке культуры. Наравне с ним учитываются богатства ее идеалов и художественных произведений, точнее говоря, чувства удовлетворения, доставляемые теми и другими.
Люди слишком легко склонны относить идеалы некоей культуры – то есть оценки, чтó причислять к ее самым драгоценным, а в большинстве случаев и к самым привлекательным достижениям, – к ее чисто психологическому имуществу. Поначалу кажется, будто именно они и определяют достижения культурного пространства. Однако реальное развитие событий, видимо, таково: идеалы формируются соответственно первым успехам, ставшим возможными благодаря взаимодействию внутренних задатков людей и внешних условий культуры, а потом эти успехи закрепляются в виде идеала, развиваемого далее. Удовлетворение, которое идеал дарует членам культуры, обладает, таким образом, нарциссической природой, оно основано на чувстве гордости за уже достигнутые результаты. Для своего упрочения ему требуется сравнение с другими культурами, нацеленными на иные свершения и разрабатывающими другие идеалы. В силу подобных различий любая культура оговаривает себе право низко оценивать чужие культуры. Таким образом, они становятся поводом для размежевания и вражды между различными культурными пространствами, что особенно заметно сказывается на отношениях между нациями.
Нарциссическое наслаждение идеалом своей культуры входит в состав тех сил, которые успешно противодействуют вражде к культуре в границах одного ее круга. Не только привилегированные классы наслаждаются благодеяниями своей культуры, но и угнетенные слои могут иметь в них свою долю, поскольку право презирать людей «инокультурных» как бы вознаграждает их за ущемления в собственном кругу. Пусть я – жалкий, одолеваемый долгами и воинскими повинностями плебей, но зато я римлянин, причастный к покорению других наций и навязыванию им римских законов. Это отождествление угнетенных с правящим и эксплуатирующим их классом представляет собой всего одну часть гораздо более обширной взаимосвязи. В то же время первые могут быть эмоционально привязаны ко вторым, усматривать в своих господах свой идеал. Если бы такие, по сути своей, устраивающие обе стороны отношения не сложились, осталось бы непонятным, почему довольно долгое время продержалось немалое количество культур вопреки вполне обоснованной враждебности к ним крупных человеческих масс.
Совсем иного рода удовольствие предоставляет членам некоего круга культуры искусство. Впрочем, как правило, оно остается недоступным для масс, полностью поглощенных изнурительным трудом и не вкусивших плодов индивидуального воспитания. Как мы давно убедились, искусство предоставляет удовлетворения, заменяющие самые древние, но все еще наиболее глубоко переживаемые культурные запреты и по этой причине как ничто другое примиряющие с приносимыми из-за них жертвами. В то же самое время его творения повышают чувство идентификации, в котором остро нуждается любой культурный круг, поскольку они дают повод к совместно переживаемым и высоко ценимым эмоциям. Кроме того, художественные произведения годятся и для удовлетворения нарциссизма, поскольку представляют достижения специфической культуры, напоминая весьма впечатляющим способом о ее идеалах.
Самая, возможно, важная часть психического инвентаря культуры даже еще не упоминалась. Это ее религиозные – в самом широком смысле слова – представления или, говоря иначе и требующими обоснования словами, ее иллюзии.
III
В чем же состоит особая ценность религиозных представлений?
Мы уже говорили о чувстве вражды к культуре, вызываемом ее давлением ради требуемого ею ограничения влечений. Если вообразить себе, что ее запреты сняты и, стало быть, возможно избрать своим сексуальным объектом любую понравившуюся женщину и без всяких колебаний убить из-за нее соперника либо того, кто как-то стоит поперек пути, или ничтоже сумняшеся отобрать у другого человека его имущество, какой прекрасной чередой наслаждений стала бы наша жизнь! Правда, вскоре обнаружилась бы очередная незадача. У любого другого человека точно такие же, как и у меня, желания, и он не будет обращаться со мной мягче, чем я с ним. То есть в ликвидации культурных ограничений безмерно счастливым может стать только одиночка, тиран, диктатор, завладевший всеми рычагами власти, но даже у него есть основания желать, чтобы и остальные люди придерживались по меньшей мере одной заповеди: не убий.
Но как непредусмотрительно, как, в общем-то, близоруко стремление ликвидировать культуру! В таком случае нас ожидает только естественное состояние, жизнь в котором несравненно сложнее! Природа, правда, не стала бы требовать от нас ограничивать влечения, предоставила бы нам полную свободу действий, но она обладает особым способом сдерживать нас: она изводит нас, по нашему мнению, хладнокровно, жестоко, не считаясь ни с чем, и, вполне возможно, как раз в связи с удовлетворением наших влечений. Именно из-за этих угрожающих со стороны природы опасностей мы стали объединять свои усилия и создали культуру, призванную, помимо всего прочего, обеспечить нам возможность коллективной деятельности. Более того, ее главная задача, подлинная причина ее существования и заключена в защите от природы.
Как известно, в ряде отношений культура уже и сейчас неплохо справляется с этим, а со временем, очень похоже, станет делать это гораздо лучше. Однако нет ни одного человека, заблуждающегося настолько, чтобы поверить, будто природа уже теперь укрощена. Только немногие рискуют надеяться
