743 Эта ограниченная картина мира – отражение односторонности западного человека, вину за которую очень часто несправедливо возлагают на греческий интеллект. Ограничение материальной реальностью вырезает чрезвычайно большой кусок из реальности как целого, который, тем не менее, остается всего лишь фрагментом, а все вокруг оказывается скрытым в полумраке, который следовало бы назвать нереальным или сверхреальным. Подобная узкая перспектива чужда восточному взгляду на мир, который вследствие этого не нуждается в каком-либо философском понятии сверхреальности. Наша реальность, произвольно введенная в определенные границы, постоянно находится под угрозой «сверхчувственного», «сверхъестественного», «сверхчеловеческого» и целого множества других, не менее сложных проблем. Восточная философия включает все это в себя как само собой разумеющееся. Для нас проблемная зона начинается уже с понятия «психического». В нашей реальности психическое не может быть ничем иным, кроме как содержанием из «третьих рук», произведенным исходно физическими причинами: «секрецией мозга» или чем-либо не менее пикантным. В то же самое время этому придатку материального мира приписывается сила достигать своей цели, так сказать, «одним махом» – не только проникать в тайны физического мира, но и, в форме «разума», познавать самое себя. И это при том, что за ним признается лишь статус некоей побочной реальности.
744 «Реальна» ли мысль? При таком способе мышления, вероятно, лишь постольку, поскольку она имеет отношение к чему-то, что может быть воспринято чувствами. Если подобного отношения не наблюдается, мысль рассматривается как «нереальная», «странная», «фантастическая» и т. д. и, таким образом, объявляется несуществующей. Фактически, так происходит постоянно, несмотря на то, что в философском отношении это чудовищно. Мысль была и есть, даже если она не имеет никакого отношения к осязаемой реальности; она даже обладает способностью воздействовать на окружающий мир, в противном случае никто бы не заметил ее. Но поскольку маленькое слово «есть» при нашем способе мышления относится к чему-то материальному, «нереальная» мысль вынуждена довольствоваться существованием в туманной сверхреальности что на деле равнозначно нереальности. И все же мысль, надеюсь, оставила неоспоримые следы своего присутствия; возможно, мы чересчур спекулировали ею и тем самым нанесли себе серьезный ущерб.
745 Следовательно, наше практическое представление о реальности, по всей видимости, нуждается в пересмотре. И это настолько несомненно, что даже популярная литература начинает включать всевозможные виды «сверх»-понятий в свой терминологический багаж. У меня это явление вызывает неизменное сочувствие, поскольку, действительно, что-то не совсем в порядке в том способе, каким мы смотрим на мир. Ведь крайне редко в теории, и почти никогда на практике, мы вспоминаем, что сознание не имеет прямого отношения ни к каким материальным объектам. Мы не воспринимаем ничего, кроме образов, косвенно передаваемых нам сложным нервным аппаратом. Между нервными окончаниями чувственных органов и образом, который появляется в сознании, существует еще интерполированный и бессознательный процесс, который трансформирует физический факт, например, света в психический образ «света». Без этого сложного бессознательного процесса трансформации сознание не могло бы воспринять ничего материального.
746 Вследствие этого то, что является нам в качестве непосредственной реальности, состоит из подвергшихся процессу тщательной трансформации образов – более того, мы живем непосредственно только в мире образов. Для того чтобы определить, хотя бы приблизительно, реальную природу материальных вещей, нам необходим детально разработанный аппарат и сложные процедуры химии и физики. Данные дисциплины фактически являются инструментами, помогающими человеческому интеллекту заглянуть за обманчивую завесу из образов в не-психический мир.
747 Следовательно, перед нами – психический мир, далекий от того, чтобы быть материальным, позволяющий делать только косвенные и гипотетические умозаключения относительно реальной природы материи. Только психика обладает непосредственной реальностью, и эта реальность включает в себя все формы психического, даже «нереальные» идеи и мысли, которые не имеют никакого отношения к чему-либо «внешнему». Мы можем называть их «воображением» или «бредом», но это никоим образом не уменьшает их значимости. Фактически, нет такой «реальной» мысли, которая не могла бы быть временами отодвинута в сторону «нереальной» – и это свидетельствует о том, что последняя может оказаться сильнее и действеннее, чем первая. Куда серьезнее любых физических опасностей чудовищные последствия бредовых идей, которым, тем не менее, отказывает в какой бы то ни было реальности наше ослепленное миром сознание. Наш немало восхваляемый разум и безгранично переоцененная, сравнительно с ее реальными возможностями, воля иногда совершенно бессильны перед лицом «нереальных» мыслей. Мировые силы, правящие всем человечеством – неважно, ради добра или зла, – это бессознательные психические факторы, и именно они вводят в действие сознание и, следовательно, создают sine qua non[108] для существования какого бы то ни было мира вообще. Мы погружены в мир, который был создан нашей собственной психикой.
748 На основании этого мы можем судить о том, насколько серьезную ошибку совершает наше западное сознание, когда рассматривает психическое только в качестве реальности, производной от физических причин. Восток мудрее, ибо считает, что сущность всех вещей коренится в психическом. Между неведомыми сущностями духа и материи занимает свое место и реальность психического – психическая реальность, единственная реальность, которую мы способны переживать непосредственно.
Первоначально опубликовано на немецком языке под названием «Wirklichkeit und Überwirklichkeit», Querschnitt (Berlin), XII: 12 (Dec. 1933).
749 Рассмотрение проблем, касающихся стадий человеческого развития, является весьма ответственной задачей, потому что она предполагает не что иное, как отображение картины психической жизни во всей ее полноте, от колыбели до могилы. В рамках данной лекции такую задачу можно выполнить лишь в общих чертах. Вот почему мы не будем здесь описывать нормальные психические явления на различных стадиях развития, а ограничимся рассмотрением лишь некоторых проблем, то есть вещей сложных, спорных и неоднозначных; короче говоря, вопросов, допускающих не одну, а несколько трактовок, причем трактовок не бесспорных. Так что многое из обсуждаемого нам придется мысленно сопроводить вопросительным знаком. Более того, кое-что придется попросту принять на веру, а время от времени «идти на поводу» у весьма отвлеченных предположений.
750 Если бы психическая жизнь состояла только из самоочевидных жизненных фактов – что все еще представляется таковым неразвитому сознанию – то мы смогли бы довольствоваться здоровым эмпиризмом. Но психическая жизнь цивилизованного человека полна проблем; мы даже не можем думать о ней иначе как в терминах проблем. Наши психические процессы состоят большей частью из размышлений, сомнений, опытов, в основе своей совершенно чуждых бессознательному, инстинктивному уму первобытного человека. Именно росту сознания, этому данайскому дару цивилизации, мы обязаны существованием, собственно, проблем. Именно отрыв человека от инстинкта, его противопоставление себя инстинкту, создает сознание. Инстинкт – это и есть природа, и он ищет способы утвердить ее, увековечить природное начало, тогда как сознание может лишь стремиться к культуре или к ее отрицанию. И даже когда мы возвращаемся к природе, вдохновленные тоской по ней в духе Руссо, то мы «облагораживаем» – культивируем, созидаем ее. До тех пор пока мы еще погружены в природу, у нас нет сознания и мы живем под защитой инстинкта, не знающего проблем. Все, что что осталось в нас природного, уходит от проблем, поскольку они порождают сомнения, а где властвует сомнение, там царят и неопределенность, и возможность выбора. А где есть возможность выбора, там инстинкт более не управляет нами, и мы предаемся страху. Ибо сознание ныне призвано сделать то, что ранее природа всегда делала для своих детей: а именно, принять определенное, бесспорное и безошибочное решение. И здесь нас охватывает человеческий – слишком человеческий – страх за то, что сознание – наша прометеева победа – в конечном итоге, не сможет послужить нам так же хорошо, как природа.
751 Таким образом, проблемы вовлекают нас в состояние одиночества и изоляции, когда мы оставлены природой и стремимся к сознательному росту. Для нас нет другого пути: мы вынуждены прибегать к сознательным решениям и действиям там, где раньше полагались на естественный ход событий. Следовательно, любая проблема несет в себе возможность расширения сознания, но вместе с тем – и необходимость расставания с детской неосознанностью своих поступков и верой в природу. Эта необходимость является психическим фактом столь высокой важности, что последний лег в основу одного из самых существенных символов христианства. Речь идет о принесении в жертву естественного человека, не осознающего себя бесхитростного существа, чья трагическая карьера началась со съеденного в раю яблока. В библейском сюжете грехопадения человека приход сознания рассматривается как проклятие. И действительно, именно в этом свете мы первоначально воспринимаем каждую проблему, подталкивающую нас в сторону сознания и все дальше удаляющую нас от рая бессознательного детства. Каждый из нас с удовольствием поворачивается спиной к своим проблемам, стремясь по возможности не слышать о них или вообще забыть об их существовании. Мы желаем, чтобы наша жизнь была простой, определенной, успешной и поэтому проблемы для нас – запретная тема. Мы хотим определенности, но не сомнений; результатов, но не экспериментов, как будто бы не видя, что определенность может возникнуть только через сомнения, а результат проявиться только через опыт. Искусное отрицание проблемы не приведет к твердой вере – напротив, потребуется более широкое и глубокое осознание для того, чтобы обеспечить нас определенностью и ясностью, в которых мы настоятельно нуждаемся.
