Пигля: Мне эти туфли малы; сниму я их.
Я немного помог. Разговор был о том, что ноги растут.
Пигля: Я расту, буду большая-большая (и она продолжала:) пи-пи-пи [и т.д., говоря сама с собой]. Тут красивая леди ждет автомобиль, милая леди приедет за детьми. Черная мама капризная.
Она поискала паровозик и сунула его куда-то. Говорила о большом и малышкином.
Пигля: Будем собираться и все убирать? [тревога] Это сюда.
Она выбросила в мусорную корзинку водяную лилию. (Эта водяная лилия, сделанная кем-то из бумаги, перешла в этот сеанс из прошлого). Она прибрала все игрушки. Явной тревожности не было; она взяла свои туфли и пошла по коридору к папе в приемную.
Пигля: Я хочу ехать. Пожалуйста, отпусти меня.
И так далее. Я отметил значительный личностный рост с соответствующими проявлениями и впервые что-то такое, что можно назвать выдержкой. Я бы сказал, что она была довольна. Пришла попрощаться. Папа пытался уговорить ее остаться: "Нет, еще нельзя уезжать".
Пигля: Хочу ехать.
Я усадил папу на стул в другой половине комнаты, и она взобралась к нему на колени. Возобновилась игра, в которой она была ребенком, рождавшимся от папы, между ног. Так повторялось много раз. Отцу это стоило большого физического напряжения, но он терпел, машинально выполняя именно то, что от него требовали. Я сказал ей: важно, что отец с ней, когда ей страшно оставаться один на один с Винникоттом, если ей хочется поиграть с ним в нечто подобное, используя мужчину в качестве мамы, из которой можно родиться. Большую роль во всем этом сыграли папины ботинки, причем возник конфликт из-за того, снимать ему их или надевать. Вскоре они были на полу, и она прильнула к отцу, а я говорил: "Я не знаю о бабаках".
Пигля в этот момент очень позитивно относилась к отцу, вставала на колени и сосала большой палец на его руке. (На этом этапе я еще не знал, что она сосала его большой палец, пока ехала ко мне в поезде, свернувшись клубком на его коленях). Я сказал, что она напугалась из-за игры, в которой я стал сердитой Пиглей. Тем временем отец снял пальто и готов был снять пиджак.
Я: Винникотт — это сердитая Пигля, а Пигля — это ребенок, который рождался от папы вместо мамы. Она боялась меня, потому что знала, как я, должно быть, буду сердиться, а новый ребенок сосал большой папин палец [т.е. мамину грудь].
Пигля взглянула на меня как-то по-особенному, и я сказал: "Я стал черным?" Она долго думала, потом покачала головой и ответила: "Нет".
Я: Я — черная мама.
Пигля: Нет [играя с папиным галстуком].
Она долго дергала и сосала большой палец отца, и я довольно определенно установил: это означало, что она хотела целиком владеть папой, а мама пусть становится черной, стало быть, сердитой. Кажется, я сказал: "Она хочет бросить Габриелу в мусорный ящик" (рискованное замечание). Это ей, очевидно, понравилось, и она продолжала играть с папиным галстуком, пытаясь его завязать. Габриела сказала о том, что считает, будто черной мамы тут не было и это каким-то образом связано с темной ночью. Она сняла другую туфлю отца и, если бы ей позволили, раздела бы его целиком. Вместе с тем, здесь присутствовала и идея о том, чтобы заставить маму почернеть. Я сказал что-то о повторном рождении, на этот раз из папы. Примерно в это же время папа зашнуровывал свои ботинки, а Габриела забиралась ему на спину.
Пигля: Можно мне опять на тебя залезть?
Я продолжал говорить: "Заставить маму почернеть". Потом Габриела вполне четко сказала: "Мама хочет быть папиной маленькой девочкой".
Она была полна энергии и могла бы продолжать эту своеобразную игру, но для папы было уже достаточно и он стал отказываться. Стояла очень жаркая погода. К тому же истекало время, которое я ей выделил.
Я: Теперь черная мама — это Винникотт, и он собирается отправить Пиглю домой. Он собирается бросить Пиглю в мусорную корзинку, как водяную лилию.
Сеанс окончился, она была расположена очень дружественно. Я оставался там, где был, будучи сердитой черной мамой, которая хотела быть папиной маленькой девочкой и ревновала к Габриеле. В то же время я был Габриелой, ревновавшей к маминому новому ребенку. Пигля побежала к двери, они ушли, она помахала мне рукой. Ее последними словами были: "Мама хочет быть папиной маленькой девочкой". И это стало главной интерпретацией сеанса.
Из разговора по телефону в тот вечер я узнал о том, что она приехала, свернувшись клубочком и посасывая папин большой палец. После сеанса Габриела стала более взрослой девочкой. Она была раскованна и очень счастлива. Более того, по пути домой она все замечала, видела кошек и других животных, ела и никому не доставляла беспокойства. Стала открыто позитивной в своем отношении к отцу и прекратила регрессивное поведение. Вечером она играла более конструктивно, чем в последнее время. Пришел ее дядя. Сначала Габриела стеснялась, потом держалась очень мило и дружественно. Наконец, ложась спать, она вдруг сказала: "Я не знаю, кто такой дядя Том и кто папа".
Я подумал, что в этом можно видеть ее растущую способность различать людей с точки зрения основных отцовско-материнских фигур и что ее последнее замечание относилось к тому, как она использовала меня и своего отца, исходя из того, как она хотела нас использовать, и таким образом мы менялись ролями по ходу игры. Другими словами, главным была коммуникация — опыт того, что тебя понимают. За всем этим стояло чувство уверенности в факте существования ее реального отца и матери.
Можно сказать, что теперь сильно расширилось поле для игрового опыта, включая кроссидентификации и т.д. В компульсивных действиях имел место ряд превращений в мать, отца, ребенка и т.д., что исключало игру, доставляющую удовольствие. Теперь настало время, когда игра приносит удовольствие. Это высвобождение фантазии давало больше свободы в общении и исследовании дурных, черных, разрушительных и других идей.
Комментарий
В ходе данного сеанса были подняты следующие основные темы:
1. В поезде, когда они ехали ко мне, сосание большого пальца отца, свернувшись клубком, у него на коленях (этого я не знал).
2. Драматизация мужского сексуального садистического акта.
3. Идея естественного роста, взросления.
4. Чувство дистанции между нами в промежутках между сеансами (конец отрицания).
5. Развивающаяся идея о маме, сердящейся на Габриелу за то, что она — папина маленькая девочка, накладывается на идею о Габриеле, сердящейся на новых детей, рождающихся у папы.
6. Уретральный эротизм, клиторальное возбуждение и мастурбация, проявляющиеся в качестве функциональной основы образования некоторых фантазий и как часть поиска информации.
Письмо от матери
"Пигля несколько раз просилась к вам на прием, а вчера играла с полными игрушек поездами, которые ехали в Лондон. Она предложила остановиться у своей бабушки (она зовет ее "Ла-ла-ла"), которая живет под Лондоном. Она укладывалась спать чуть ли не три часа. Несколько дней не давала мне ее поцеловать — а вдруг я ее сделаю черной; но сама стала намного нежнее ко мне и неожиданно меня поцеловала, чего раньше никогда не делала. А как-то вечером она сказала мне, что я — милая мама, и принялась меня скрести. Сказала, что соскребает черноту, а потом пыталась сдувать ее с подушки.
Каждый вечер происходит одна и та же церемония: "Рассказать тебе про бабаку ... Черная мама говорит: "Где мои ням-нямки (груди)?" Один раз я спросила нетерпеливо: "Ну, и где же они?" — "В туалете, с дырками". Она очень озабочена ням-нямками. Вчера она неожиданно сказала: "Жаль, что в моих ням-нямках нет молока". Когда я говорю ей "спокойной ночи", она часто застегивает на пуговицы мой кардиган, чтобы мои ням-нямки не стали "грязными и мертвыми". В последнее время она очень озабочена понятием "мертвый". Как-то я сказала: "Скоро твои ням-нямки вырастут". А она: "А твои умрут".
После поездки к Вам Габриела сказала, очень решительно, что никогда больше в Лондон не поедет. Когда ее спросили, почему, она объяснила, что доктор Винникотт не хочет, чтобы она залезала на папу. Между прочим, она никогда и не залезала на папу дома, когда еще была маленькой; этим занималась ее сестра, Детка-Сузи, и Пиглю это, казалось, очень забавляло.
В другой раз сообщила мне: "Я несколько раз пыталась залезть на папу, а доктор Винникотт сказал: "Не надо". Она сказала, что доктор В. знает про бабаку.
Вечером того дня, когда Габриела была у Вас, она заявила, что не может отличить Тома — ее любимого дядю, которого она видела всего раза три — от папы. Позднее сказала: "Папа, Том и доктор Винникотт — это все дяди-папы; разве не смешно?" Ни с того, ни с сего сказала своему папе: "У доктора В. смешные игрушки". Потом опять: "Я не вижу разницы между моими игрушками и игрушками Детки-Сузи. Очень смешные игрушки".
