Берт Хеллингер - Источнику не нужно спрашивать пути

Богатство души не сравнить ни с каким учением

В семейных расстановках действуют силы, которых мы не понимаем. Я их не понимаю. Однако существуют некие возможности их объяснения, например морфогенетические поля. Если бы я захотел в этом разобраться, мне кажется, это отняло бы силу у моей работы. Я бы стал пытаться объяснять тайны, но тайны остаются тайнами.

Остановиться перед тайной — это важнейший источник сил терапевта, я так считаю. Подойдя к границе смерти, мы понимаем, что бессильны перед ней. То же относится и к тайне судеб, связей, взаимодействий; к тому, что кто-то принимает на себя, сам о том не ведая; что кто-то призван на службу, которую не понимает. Это тоже границы, перед которыми я останавливаюсь.

Состояние «отступить назад» и остаться стоять на границе отнимает много сил, особенно вначале. Трудно выдержать пустоту между тобой и тайной. Мы ищем объяснений, чтобы устранить угрозу тайны.

Это странно, что человек, который получил диагноз своего состояния, чувствует себя лучше (даже если диагноз неверен), ведь он получил объяснение необъяснимому. Задача многих религий — объяснять необъяснимое, раскрывать или объяснять тайны, которые все равно остаются непостижимыми и скрытыми.

Позиция «остановиться перед тайной» — вот что наиболее уместно. Уважение к тайне может открыть нечто скрытое. Многие решения или слова приходят мне во время моей работы как подарок, потому что я всегда останавливаюсь перед тайной. Я останавливаюсь на границе, будучи абсолютно собран, и что-то появляется на свет из темноты, что помогает. Это может быть следующий шаг или решение, или что-то другое.

Начиная расстановку семьи, я не знаю, куда она приведет. Я делаю первый шаг, жду, иду к границе, я не знаю, что будет дальше. Внезапно, как молния, ко мне приходит указание, что делать дальше. Порой оно настолько непредсказуемо, что становится страшно, оно кажется опасным. Если в этот момент я начну думать: можно ли это делать, если я, так сказать, спрошу об этом тайну, тайна ускользнет от меня, я становлюсь бессилен.

Предварительное замечание: приводимое интервью было записано Баварским телевидением, отрывки из него были показаны в эфире, вопросы задавала Дорит Ваарнинг.

— Традиционно судьба рассматривалась как высшая сила, которая оказывает влияние на нашу жизнь. Каково ваше видение судьбы ?

— Судьба — это то, чему каждый из нас следует, не понимая почему. Судьбу определяет родовая неосознаваемая совесть, действующая в семье. Эту совесть можно распознать только по ее действию. Хороший пример для этого — греческие трагедии. В них герой следует велению своей совести, полагая, что совершает нечто хорошее и великое. И все же он терпит неудачу, потому что за личной, осознаваемой совестью стоит и действует другая неосознаваемая совесть — родовая совесть, подчиненная совершенно иным законам, чем совесть личная. Осознаваемая совесть — это персонаж трагедии, неосознаваемая — боги. То, что приписывают богам, и есть действие родовой совести. Результатом взаимодействия обоих видов совести становится судьба, она такова, что не поддается управлению до тех пор, пока мы не поймем действия неосознаваемой родовой совести.

— Что же, собственно, такое моя совесть, что управляет моей совестью?

— Совесть ощущается нами как чувство, с помощью которого мы сознаем, что необходимо, чтобы быть членом определенной группы. Это похоже на чувство равновесия: как только мы теряем равновесие, мы испытываем головокружение, которое вынуждает нас изменить свое положение, чтобы восстановить равновесие и твердо стоять на ногах. Аналогично действие личной совести. Стоит только человеку отступить от того, что считается правильным в его семье или группе, он начинает опасаться, что из-за своих действий может потерять право на принадлежность к своей группе, его мучают угрызения совести. Нечистая совесть, такая неприятная, заставляет его изменить свое поведение таким образом, чтобы восстановить свое право на принадлежность. Но очевидно, что это только одна из функций совести.

Родовая совесть — это своеобразная инстанция, которая воздействует не на отдельную личность, а на весь род. Это — совесть, которая принадлежит всем членам семьи. Эта совесть включает: детей, родителей, братьев и сестер родителей, бабушек и дедушек, иногда того или иного из прародителей, а также всех лиц, за счет которых другие участники системы получили какое-либо преимущество. В пределах этого рода или системы действует родовая совесть, которая следит за тем, чтобы никто из ее членов не был утрачен.

Если, например, кто-либо из членов семьи не был признан, был проклят или забыт, родовая совесть позаботится о том, чтобы позднее этот член семьи был замещен другим. Это станет его судьбой, хотя он сам не может об этом знать. Для того, кто избран родовой совестью для замещения исключенного члена семьи, это становится судьбой, хотя он и не ощущает этой связи.

Если знать, как действует родовая совесть, человека можно освободить от повторения чужой судьбы. Нужно принять исключенного члена семьи обратно в группу, оказав ему уважение. Тогда необходимость в подражании ему отпадает.

— Я бы хотела попросить вас рассказать подробнее о закономерностях, действующих в семейных системах.

— Личная совесть испытывает три потребности. В принципе она идентична этим трем потребностям.

Первая — потребность в принадлежности. Совесть следит за принадлежностью. Если я совершаю что-либо, что ставит под угрозу мое право на принадлежность, моя совесть нечиста. Она побуждает меня к тому, чтобы изменить свое поведение и вернуть себе право на принадлежность. Чувство невиновности здесь не что иное, как: «Я уверен в своем праве на принадлежность». Чувство вины — не что иное, как: «Я должен опасаться того, что потеряю свое право на принадлежность». Это первая потребность совести.

Вторая — потребность уравновешивания «брать» и «давать». Эта потребность делает возможным процесс обмена между членами группы. Поскольку эта потребность связана с потребностью в принадлежности, она, как правило, выражается следующим образом: если я получил что-то хорошее, мне хочется возместить это. Но поскольку я чувствую свою принадлежность и люблю, я отдаю чуть больше, чем получил сам. Другие поступают так же, отдавая чуть больше, и это увеличивает обмен. Так отношения становятся глубже.

Однако такая потребность в уравновешивании имеет и свою негативную сторону: если кто-то сделал мне что-то плохое, мне хочется и ему сделать что-то плохое. Поскольку я считаю себя вправе сделать это, то, как правило, делаю немного хуже, чем сделали мне. Тогда другой, в свою очередь, испытывает потребность в компенсации, так развивается обмен плохим. Это стремление к мести и восстановлению права иногда настолько сильно, что мы ради него даже жертвуем своим правом на принадлежность. Многие ссоры и споры, в том числе между целыми народами, связаны со стремлением к мести и восстановлению права. Это вторая потребность личной совести.

Третья потребность — это потребность в порядке, потребность придерживаться определенных правил игры. Играющий по правилам чувствует себя добросовестным, играющий против правил чувствует, что должен заплатить за это штраф. Вот основные потребности личной осознаваемой совести.

Те же потребности испытывает и родовая неосознаваемая совесть, но это проявляется совершенно иным образом, ведь речь здесь идет уже не об отдельной личности, а о целом роде.

Родовая совесть выражает потребность в принадлежности всех членов рода к этому роду. Потребность ощущает не каждый человек в отдельности, а весь род. Это означает: если один из членов рода исключен, родовая совесть пытается восстановить нарушенную целостность, принуждая другого члена рода замещать исключенного, как я описывал ранее.

Родовая совесть испытывает, конечно, и потребность в уравновешивании. Ведь вышесказанное также соответствует потребности в уравновешивании. Но родовая совесть не проявляет ни малейшего сочувствия к тем, кого она избирает для замещения исключенных и для восстановления нарушенного права принадлежности и равновесия, она приносит его в жертву родовой потребности. Такой опыт часто переносится на Бога.

Третья потребность — это потребность в порядке, но это также потребность совершенно иного рода. В соответствии с этим порядком вошедшие в систему раньше имеют преимущество перед теми, кто вошел в систему позднее. Поэтому родители имеют преимущество перед детьми, первенец — перед вторым ребенком и т. д. Если такой порядок нарушается (если ребенок вмешивается в дела родителей, пытаясь искупить их вину, например), родовая совесть наказывает систему крахом. Трагизм и противоречие здесь заключаются в том, что родовая совесть, выбирая младшего для замещения старшего исключенного, заставляет его терпеть неудачу, поскольку тот нарушает порядок преимущества старших перед младшими.