в доме, который, как я знаю, обрушится мне на голову через две недели, все мои жизненные функции будут находиться под влиянием этой мысли, и, наоборот, если я чувствую себя в безопасности, я смогу жить в этом доме нормально и комфортно. Следовательно, с точки зрения психотерапии было бы желательно думать о смерти лишь как о переходном периоде или как о части жизненного процесса, протяженность и продолжительность которого находятся за пределами наших знаний.
793 Хотя большинство людей не знает, почему организму нужна соль, все мы употребляем ее в силу инстинктивной потребности. То же самое происходит с психикой. С незапамятных времен большая часть человечества ощущала потребность верить в продолжение жизни после смерти. Следовательно, требования терапии ведут нас не на обочину, а на самую середину магистрального пути, проторенного человечеством. Вот почему наши мысли правильны и находятся в гармонии с жизнью, хотя мы и не понимаем, о чем они.
794 Всегда ли мы понимаем, о чем думаем? Мы понимаем только такие мысли, которые имеют форму простого уравнения, и из которых следует только то, что мы сами в это уравнение вложили. Такова природа интеллекта. Но, помимо этого, существует еще и мышление изначальными образами или символами более древними, чем исторический человек, которые являются для него врожденными с изначальных времен. Вечно живые, передаваемые из поколения в поколение, они до сих пор составляют основу человеческой психики. Прожить полноценную и наполненную жизнь возможно лишь в том случае, если мы находимся в гармонии с этими символами; мудрость же представляет собой возврат к ним. Это вопрос не веры или знания, а лишь самой согласованности нашего мышления с изначальными образами бессознательного. Они являются непредставимыми матрицами всех наших мыслей, на чем бы ни сосредоточивалось наше сознательное мышление. Одним из таких изначальных образов является идея жизни после смерти. Научные данные и премордиальные образы несоизмеримы. Они представляют собой иррациональные данные, априорные условия воображения, которые просто существуют, а их цель и обоснование наука может изучать лишь a posteriori, так, как она изучает, например, функцию щитовидной железы. До начала девятнадцатого столетия щитовидка считалась бесполезным органом просто потому, что ее функция не была понята. В равной мере было бы недальновидным считать эти первообразы бессмысленными. Для меня они являются чем-то вроде психических органов, и я отношусь к ним с величайшим уважением. Иногда случается, что я вынужден сказать пожилому пациенту: «Ваше представление о Боге или Ваша идея о бессмертии, идея об athanasias pharmakon – эликсире бессмертия – представляет собой более глубокое и значимое понятие, чем нам казалось».
795 В заключение я хотел бы вернуться ненадолго к метафоре солнца. Сто восемьдесят градусов дуги жизни делятся на четыре части. Первая четверть, лежащая к востоку, – это детство, состояние, в котором мы являемся проблемой для других, но еще не сознаем собственных проблем. Осознанные проблемы заполняют вторую и третью четверти, тогда как в последней четверти, находясь в глубоко преклонном возрасте, мы вновь приходим в такое состояние, когда, независимо от качества нашего сознания, мы опять становимся некоторой проблемой для других. Период детства и преклонный возраст, конечно, весьма различны, однако у них есть одна общая черта – погружение в бессознательные психические явления. Поскольку ум ребенка проистекает из бессознательного, его психические процессы хотя и не так легко принять, все же нетрудно распознать, в отличие от психических процессов у очень старого человека, который вновь погружается в бессознательное, все более исчезая в нем. Детство и старость – это стадии жизни, свободные от каких-либо осознанных проблем, вот почему я и не рассматривал их здесь.
Первоначально данная работа была опубликована под названием «Die seelischen Probleme der menschlichen Altersstufen» в: Neue Zurcher Zeitung, March 14 and 16, 1930. Измененная и расширенная версия этой работы была опубликована в качестве доклада под названием «Жизненный рубеж» (Сокращенный текст см. в: Neue Zurcher Zeitung (Zurich, 14/16, Marz 1950 [Ges.Werke VIII (1967)]. Русский перевод см. в: Юнг К.Г. Проблемы души нашего времени М., 1993, с. 185–203). Данный текст вошел в восьмой том Собрания сочинений под окончательным названием «Стадии Жизни».
796 Меня нередко спрашивают, что я думаю о смерти, этом бесспорном завершении индивидуального существования. Большинству из нас смерть видится просто как конец. Смерть – это точка, которая нередко ставится еще до окончания фразы, а за ней следуют лишь воспоминания и не сразу совершающиеся перемены в сознании других. Однако для самого «заинтересованного лица» песок уже высыпался из часов, катящийся камень остановился в своем движении. Когда мы смотрим в лицо смерти, жизнь всегда предстает перед нами в виде иссякающего потока или часов, окончательная «остановка» которых не вызывает сомнений. Никогда так не убеждаешься в этой окончательной «остановке их завода», как воочию наблюдая последние минуты человеческой жизни, и никогда вопрос о смысле и ценности жизни не становится более настоятельным и более мучительным, чем когда видишь, как тело, которое за мгновенье до этого было еще живым, испускает последний дух. Насколько различным представляется нам смысл жизни, когда мы видим молодого человека, борющегося за отдаленные цели и строящего свое будущее, и сравниваем увиденное с образом неизлечимого инвалида или старика, неохотно и бессильно, шаг за шагом опускающегося в могилу! Юность, как хотелось бы нам думать, имеет цель, будущее, смысл и ценность, в то время как наступление смерти – это только бессмысленная остановка. Если юноша испытывает страх перед миром, жизнью и будущим, то каждый из нас найдет это достойным сожаления, бессмысленным, невротическим проявлением; на него будут смотреть как на человека, трусливо уклоняющегося от ответственности перед жизнью. Но когда стареющий человек втайне содрогается и даже испытывает смертельный страх при мысли, что жить ему осталось недолго, то это вызывает солидарный и не менее мучительный отклик в наших сердцах; мы отводим взгляд в сторону и переводим разговор на какую-нибудь другую тему. Оптимизм, с которым мы осуждаем юношу, отказывает нам в этой ситуации. Естественно, мы имеем запас подходящих случаю банальностей относительно жизни, которыми мы время от времени, особенно не задумываясь, делимся с ближними, вроде: «Каждый должен когда-нибудь умереть», «Вы не можете жить вечно» и т. п. Но когда мы одни, и кругом ночь, и так темно и тихо, что мы ничего не слышим и не видим, а в мыслях прибавляем и вычитаем годы и вспоминаем длинный ряд тех неприятных фактов, что безжалостно указывают, как далеко вперед подвинулась стрелка часов и медленно, непреодолимо надвигается стена мрака, которая в конечном счете поглотит все, что я люблю, чем обладаю, чего желаю, на что надеюсь и за что борюсь, тогда все наши глубокие мысли о жизни незаметно исчезают в какое-то неведомое потайное место и страх окутывает нас, как душное одеяло.
797 Многие в юности испытывают в глубине души панический страх перед жизнью (хотя в то же самое время жадно желают ее), и еще больше людей в старости испытывают точно такой же страх перед смертью. Я знал лиц, которые крайне боялись жизни, когда были молоды – а позднее в точно такой же мере страдали от страха перед смертью. Когда они были молоды, они испытывали инфантильные сопротивления естественным требованиям жизни; трезво глядя на вещи, следовало бы сказать, что точно то же самое происходит с ними, когда они стареют, поскольку они испытывают аналогичную боязнь перед одним из естественных требований жизни. Мы настолько убеждены, что смерть – это просто конец некоего процесса, что нам обыкновенно не приходит в голову воспринять смерть как осуществление некоей цели, как мы без колебания, например, воспринимаем свои замыслы и стремления в молодости, в период первых успехов и свершений.
798 Жизнь – это энергопроцесс. Подобно любому энергопроцессу, она в принципе необратима и, следовательно, направлена к некоей цели. Эта цель – состояние покоя. В конечном счете все происходящее с нами – это, так сказать, не более чем изначальное нарушение вечного состояния покоя, которое беспрестанно стремится восстановиться. Жизнь телеологична par excellence, она реализует внутреннее стремление к цели, и живой организм – это система осуществления направленных целей. Концом всякого процесса является его цель. Всякий энергопоток напоминает бегуна, прилагающего величайшие усилия и предельно выкладывающегося, чтобы достичь своей цели. Юношеская жажда мира и жизни, стремление к реализации высоких надежд и осуществлению отдаленных целей являют собой несомненное телеологическое побуждение, исходящее от жизни, побуждение, которое сменяется страхом перед жизнью, невротическими сопротивлениями, депрессиями и фобиями, если на какой-то момент человек застревает в прошлом или уклоняется от риска, без которого невидимая цель не может быть достигнута. С достижением зрелости и в зените биологического существования жизнь ни в коей мере не перестает быть целесообразной. Столь же интенсивно и непреодолимо, с какой она стремилась вверх до наступления среднего возраста, жизнь теперь спускается вниз, ибо цель ныне находится не на вершинах, но в долине, откуда восхождение началось. Кривая жизни подобна параболической траектории реактивного снаряда, который, будучи выведен из своего первоначального состояния покоя, поднимается вверх и затем снова возвращается к состоянию неподвижности.
