Ознакомительная версия.
Экзистенциальная травма и программирование чувства Я
Вспомним, что наше странствие по жизни начинается с болезненного отделения, с основательной встряски, от которой так и не удается полностью оправиться. Корневое послание, которое мы получаем от этого события, называющегося рождением на свет, выглядит следующим образом: мы изгнаны из дома и блуждаем в незнакомом и пугающем мире, полном неизведанных сил. Все и каждый из нас слышат одно и то же послание: мир велик, а ты – нет; мир могуч, а ты – нет; мир непостижим, но, чтобы выжить, тебе все же придется постигать его пути. Любящие родители и надежная поддержка, если они есть у ребенка, значительно смягчают жесткость этого сигнала, активируя природный ресурс к выживанию, которым потенциально наделен каждый из нас. Те дети, которым не так посчастливилось, в полной мере воспринимают ослабляющую силу этого послания, и их чувство переполненности миром становится еще сильнее. И все мы в разной степени испытываем две категории экзистенциальной травмы, которая скажется на нашей жизни от самого начала и до конца.
Едва ли можно переоценить силу этих первичных переживаний, участвующих в формировании чувства Я, чувства «окружающего мира» и того, как должны выглядеть наши связи с миром. В самые первые годы жизни, не имея поддержки от Эго, которое постоянно развивается, изучает мир и его альтернативы, исследует параллельные возможности, учится различать причины и следствия, мы все ограничены модальностью восприятия, которую антропологи и психологи, изучающие архетипы, называют «магическим мышлением». Магическое мышление – производное от неразвитой еще способности проводить различие между Я и окружающим миром. Ребенок приходит к заключению: «Мир – это зашифрованное послание, адресованное мне, демонстрация того, насколько я ценим и как мне следует вести себя». Или вот еще как можно сформулировать это: «Я – все то, что происходит или уже произошло со мной». Пройдут, может быть, десятилетия, прежде чем мы научимся отличать одно от другого. Мы поймем, что мамин гнев или папина отчужденность, или ограниченность воображения – отличительная черта нашего племени, все это представляло собой ограниченность другого и уж никоим образом не нашу. Но мы поймем это, если вообще поймем, лишь значительно позже, после многих проб и ошибок. Еще долго в корневом чувстве Я парадигмой будет служить первичная интернализация зашифрованных посланий жизни, эта самоидентификация с непредсказуемым миром завышенных требований.
Вполне естественно, что ребенок, которому недостает других «прочтений» мира, сделает вывод: «Я таков, как ко мне относятся». Одна женщина, вспоминая свое детство и своих на редкость недалеких родителей, безразличных к ее нуждам, призналась мне: «Меня никогда не любили. Но все дело в том, что мне самой всегда казалось, что меня не за что любить». Она крепко усвоила это отношение к себе. То, как с ней обращались окружающие, стало для нее неким самоочевидным фактов, что вообще свойственно всем детям. Дети как губка впитывают психологическую атмосферу и родительской семьи, и внешних условий. Динамика семьи в целом, социально-экономическая составляющая и прочие культурные условия лишь подкрепляют это первичное послание о Я и мире. И лишь спустя десятилетия мы можем, если вообще сможем, научиться отличать этого властного «другого» от себя самого.
Ребенок, кроме всего прочего, наблюдает за поведением больших людей, за их способами приспосабливаться и выживать, чтобы выяснить для себя характерные черты окружающего мира. Каков он, мой мир: безопасный, заботливый, надежный или безразличный, враждебный, полный проблем? (Мое детство пришлось на годы Второй мировой войны. И, хотя лично мне ничего не угрожало, я не без основания пришел к выводу, что мир – беспокойное и опасное место. Невозможно было чувствовать себя иначе в атмосфере всеобщей тревоги, что царила тогда.) Вот так, таким примитивным образом формируются базовые ценности. Будучи усвоены, даже десятилетия спустя они заставляют обслуживать себя в совершенно разных контекстах: доверие/недоверие; сближение/уклончивость, близость/дистанция, жизнерадостность/депрессия и т. д.
Полезно бывает задуматься о том, насколько случайными могут оказаться причины, приводящие к такому результату. Словно круги на воде, расходясь в разные стороны от первоначального импульса судьбы, они не имеют ничего общего с внутренним миром данного ребенка. И все же нередко они прочно усваиваются как комплекс представлений о Я и другом, оказывая доминирующее влияние на взаимоотношения уже взрослого человека с миром. Спору нет, Я активно реагирует симптоматическими протестами на свое подчинение подобной участи. Однако же противостоять силе наиболее ранних посланий исключительно трудно, особенно когда они проявляют себя на бессознательном уровне. То, чего мы не знаем, все равно будет причинять боль нам и другим, обладая способностью направлять выбор в сторону, совершенно противоположную той, которую желает душа.
Давайте рассмотрим общие категории экзистенциальной травмы и взглянем, какими способами психе отвечает на них. Каждую из этих бессознательных стратегий в тот или иной период жизни задействовал каждый из нас, хотя одни могут показаться более знакомыми, чем другие. Возможно, мы пока не замечаем, как они проявляются в нашей жизни, возможно, потому, что не осознаем всего многообразия тех путей, которыми эти стратегии и по сей день ткут наши истории. И все же не помешает поразмыслить над возможностью того, что в основе столь многих наших поступков и сопутствующих им последствий может лежать что-то столь первичное, оказывающее глубокое влияние на исход всего того, что мы делаем.
Первую категорию неизбежной экзистенциальной травмы детства можно назвать переполнением, а именно переживанием основополагающей беспомощности в столкновении с окружением. Это переполняющее окружение может состоять из инвазивного родительского присутствия, социально-экономического давления, биологической неадекватности, событий в международном масштабе и т. д. При этом центральное послание остается все тем же: бессилие изменить положение дел внешнего мира. Это послание может быть интернализировано и распространено на стратегии адаптации почти бесконечным разнообразием способов. И все же можно выделить три основные категории рефлективной реакции.
Здесь важно помнить: все, что мы делаем как взрослые, логически обосновано, если мы понимаем бессознательную психологическую предпосылку, из которой вытекает сам поступок. Рефлективное поведение или отношение – это выражение состояния, которое является предсознательным, деривативным и представляет собой причину наших реакций. Таким образом, мы никогда не делаем ничего внезапно, мы негласно выражаем логику внутреннего опыта, даже если посыл является глубоко ущербным, неправильным, порождением другого времени и места и всецело игнорирует то, что сам взрослый человек считает истинным и правильным.
Так каковы же эти три категории рефлективной реакции на экзистенциальную травму переполнения? Обратите внимание на то, что покажется уже знакомым, поскольку все мы так или иначе обращались к этим логическим стратегиям, а многие из нас продолжают и сегодня пользоваться ими.
Учитывая послание, что мир больше, сильнее, мы, во-первых, можем постараться логически избежать его потенциально карающего воздействия, отступая, избегая, откладывая, прячась, отрицая и диссоциируя. Кто не избегал того, что казалось болезненным или подавляло? Кому не случалось забывать, откладывать, отмежевываться, вытеснять или просто-напросто спасаться бегством? Всем и каждому из нас. А для некоторых эти примитивные защиты становятся глубоким запрограммированным паттерном неприятия масштабных требований жизни. Для ребенка, который глубоко пережил переполнение миром, испытал не на словах, а на деле всю сокрушительность психологической инвазии, мотив уклонения может со временем стать доминирующим в таком личностном расстройстве, как аутизм, который еще называют синдромом «неконтактной личности». Уклонение, диссоциация, подавление становятся первой линией обороны для тех, кому не хватило ресурсов другим образом защитить уязвимость своего состояния. Однако ситуация становится проблематичной, когда подобные рефлективные реакции начинают принимать решения за нас и узурпируют сознание с его более широким спектром альтернатив. Мне довелось видеть немало тех, кто связал свою жизнь с нелюбимым человеком, и все потому, что они, как им представлялось, были не способны первыми заговорить с тем, кто казался им по-настоящему привлекательным. Они рефлективно напитали этого другого такой перенесенной мощью, что просто боялись подойти к этому человеку. Еще для кого-то уклонение проявляется в отказе поступать в колледж, или обратиться к сфере деятельности, предъявляющей большие требования, или рискнуть раскрыть свои таланты миру, требования которого кажутся неподъемно тяжелыми.
Ознакомительная версия.
