Возможно, экзистенциализм не только обогатит психологию. Он может оказаться также добавочным стимулом к учреждению новой ветви в психологии, психологии полностью развитой и подлинной личности и ее способа существования. Сутич предложил назвать это онтопсихологией.
Конечно, все более и более очевидным кажется, что то, что мы называем "нормальным" в психологии на самом деле является психопатологией обычного, такой недраматичной и настолько широко распространенной, что мы обычно даже не замечаем этого. Экзистенциальное изучение аутентичной личности и аутентичного бытия помогает бросить подделки, жизненные иллюзии и страхи в огонь, который помогает увидеть их как болезнь, пусть даже и широко распространенную.
Я не думаю, что нам нужно слишком серьезно воспринимать европейских экзистенциалистов, твердящих о страхе, страдании, болезни и тому подобном, единственным средством против которых, по их мнению, является выдержка. Это высокоинтеллектуальное хныканье на возвышенные темы оказывается вечным источником неудач в работе. Они должны научиться у психотерапевтов тому, что утрата иллюзий и открытие самого себя, такое болезненное вначале, в конечном итоге может оживлять и придавать сил.
3. Герман Фейфел. СМЕРТЬ – РЕЛЕВАНТНАЯ ПЕРЕМЕННАЯ В ПСИХОЛОГИИ
Даже после тщательного изучения существующей психологической и околопсихологической литературы, как серьезной так и не очень, любой человек обнаружит, насколько слабо и пренебрежительно систематизированы знания об отношении к смерти. Вот то, что застает врасплох большинство исследователей:
(1) На протяжении всей истории человечества идея смерти представляла собой вечное таинство, которое является сущностью некоторых наиболее значительных религий и философских систем, таких, как христианство, в котором истинное значение жизни проявляется в ее окончании; или экзистенциализм и его поражающая озабоченность страхом и смертью. Точное знание в этой области имеет огромные практические последствия во всех сферах жизни: в экономике и политике, так же как и в морали и религии.
(2) Одной из наиболее ярких отличительных характеристик человека в сравнении с другими биологическими видами является способность сознавать наличие будущего – и неизбежной смерти. В химии и физике любой "факт" почти всегда детерминирован событием, предшествующим ему; для человеческого бытия поведение, имеющее место сейчас, подчиняется не только прошлому, но, возможно, даже в большей мере ориентации на будущие события. И действительно, то, чем человек хочет стать, вполне может определять то, к чему он будет обращаться в своем прошлом. Прошлое – это образ, который меняется вместе с изменением образа себя в целом.
(3) Смерть – это нечто, что случится с каждым их нас. Даже до ее реального наступления она потенциально присутствует. Некоторые придерживаются мнения, что страх смерти – это универсальная реакция, и что никто не может быть полностью свободен от него[12]. Если мы внимательно рассмотрим этот вопрос, то поймем, что уникальность и индивидуальность каждого из нас получает истинное значение при осознании того, что все мы умрем. И в том же смысле встреча со смертью открывает в каждом из нас жажду бессмертия.
(4) Вернемся к психологическому здоровью. Фрейд постулировал существование у человека бессознательного желания смерти, которое он связывал с некоторыми стремлениями к самоуничтожению. Мелани Кляйн считает, что страх смерти лежит в корне всех идей преследования и, таким образом, косвенно в основе всех видов тревоги. Пауль Тиллих (33), теолог, чье влияние чувствуется в американской психиатрии, построил свою теорию тревоги на онтологическом утверждении о том, что человек конечен, субъект идет к небытию. Отсутствие защищенности может быть хорошим символом смерти. Любая потеря может представлять главную потерю. Юнг рассматривал вторую половину жизни как бытие, детерминированное индивидуальным отношением к смерти. В целом растет признание связи между душевными болезнями и философией человека по отношению к жизни и смерти.
Идеи и фантазии о смерти выделяются в психопатологии. Существуют повторяющиеся идеи о смерти у различных невротических пациентов[13] и одинаковые галлюцинации у множества психотических личностей. Сюда же относятся ступор кататонических пациентов, иногда очень похожий на состояние смерти, и иллюзия бессмертия при некоторых разновидностях шизофрении. Мне пришла в голову мысль, что шизофреническое отрицание реальности может функционировать в некоторых случаях как магическое сокрытие возможности смерти, если уж невозможно ее на самом деле избежать. Если жизнь неизбежно ведет к смерти, то смерти можно избежать, только отказавшись от жизни. Множество психоаналитиков[14] придерживаются того мнения, что основной причиной, по которой шоковые процедуры дают положительные результаты, является то, что они обеспечивают пациентам своего рода опыт смерти-и-перерождения. Уместно заметить, как бы то ни было, что даже когда страх смерти описывается в психоаналитической литературе, он часто интерпретируется как производный, или вторичный, феномен, часто как более легкопереносимый вариант "страха кастрации" или тревоги из-за отделения или потери объекта любви[15].
(5) Дальнейшая интеграция отношений к смерти может обогатить и углубить наше понимание адаптивных и дезадаптированных реакций на стресс и теории личности в целом.
Адаптация пожилого человека к идее смерти, например, может быть решающим аспектом процесса старения; изучение отношения к смерти у серьезно больных и умирающих людей, являющееся своего рода естественным экспериментом, может снабдить нас новыми идеями в области того, какими способами различные индивиды справляются с серьезной угрозой.
При более широком рассмотрении не только психология, но и западная культура в целом при появлении идеи смерти старается убежать, спрятаться и найти убежище в эвфемистическом языке, в развитии индустрии, главный интерес которой – создание более "жизнеподобных" качеств у смерти и актуарной статистики. Военные делают смерть имперсональной и распространяют представление об угрозе смерти не столько как трагедию, сколько как драматическую иллюзию. Интерес к смерти был вытеснен на затабуированные территории, прежде занимаемые такими заболеваниями, как туберкулез и рак, а также темой секса. С ослаблением идей Паулина по отношению к греховности тела и несомненности "жизни после" у людей появилась возможность размышлять и обсуждать естественную смерть[16].
Тем не менее две мировые войны и потенциальное наличие ядерной угрозы привели в последнее время к выдвижению на первый план идеи кратковременности жизни. Экзистенциальное движение отчасти способствовало переоткрытию смерти как философской темы и как интеллектуальной проблемы XX века. В некотором смысле история экзистенциальной философии в своей основе является толкованием человеческого опыта смерти. Образ человека, который при этом возникает, – это образ ограниченного временем создания.
Экзистенциализм в нашем веке, в том виде, в котором он присутствует в философии Зиммеля, Шелера, Ясперса и Хайдеггера, воспринимает опыт смерти, близким к фокусу анализа человеческих условий. Он выделяет смерть скорее как образующую часть, чем просто как завершение жизни, и выдвигает идею о том, что только посредством интеграции понятия смерти в понятие самости станет возможным подлинное и искреннее существование. Ценой отрицания смерти может стать неопределенная тревога и самоотчуждение. Чтобы полностью понять себя, человек должен смотреть в лицо смерти, осознать свою конечность.
Экзистенциализм, конечно, – это не психотерапевтическая техника, и он не претендует на это. Мне кажется, однако, что его ориентация подразумевает выводы психотерапевтического толка, которые Мэй детально прокомментирует в 4 главе.
В условиях ограниченного пространства, имеющегося в моем распоряжении, я бы хотел обозначить несколько основных направлений в отношениях к смерти, полученных в результате длительных серий исследований, которые я продолжаю до сих пор. Я предлагаю рассматривать эти данные как промежуточные результаты, которые в дальнейшем могут претерпеть изменения. Я надеюсь, что они содержат некоторые перспективы терапевтического плана. Результаты получены на четырех основных группах: 85 душевно больных, средний возраст которых 36 лет; 40 пожилых людей – средний возраст 67 лет; 85 "нормальных" людей более молодого возраста: 50 человек, средний возраст которых 26 лет, 35 специалистов – средний возраст 40 лет и 20 смертельно больных людей – средний возраст 42 года.
