Если ребенок (мужского пола) заинтересовался своими гениталиями, то он проявляет это также и путем многократных манипуляций над ними и узнает затем, что взрослые не согласны с этими его действиями. Более или менее отчетливо, более или менее грубо высказывается угроза, что его лишат этой столь высоко ценимой им части. В большинстве случаев угроза кастрации исходит от женщин, часто они пытаются подкрепить свой авторитет тем, что они ссылаются на отца или на доктора, который осуществит это наказание согласно их заявлению. В целом ряде случаев женщины предпринимают символическое смягчение этой угрозы, заявляя о том, что будут устранены не пассивные собственно гениталии, а активно грешащая рука. Особенно часто случается, что ребенок подвергается угрозе кастрации не потому, что он играет своим пенисом при помощи руки, а за то, что он каждую ночь мочит свою постель и ведет себя неопрятно. Воспитатели ведут себя так, как если бы ночное недержание мочи являлось следствием и доказательством слишком усердного манипулирования над пенисом, и в этом они, конечно, правы. Во всяком случае, длительное недержание мочи по ночам равнозначно поллюции взрослого и является выражением того же генитального возбуждения, которое вынуждает в это время ребенка к мастурбации.
Мы утверждаем, что фаллическая генитальная организация ребенка гибнет от этой угрозы кастрации. Конечно, не тотчас и не бесследно, так как ребенок прежде всего не придает веры этой угрозе и не становится послушным. Психоанализ придал новую ценность двоякого рода событиям, которые не отсутствуют ни у одного ребенка и которые должны подготовить его к утрате высоко оцениваемых им частей тела; это – первоначально временное, а впоследствии окончательное отнятие от материнской груди и ежедневно совершаемое выделение содержимого кишечника. Однако нельзя заметить, чтобы эти события были приведены в связь с угрозой кастрации. Лишь после того, как будет сделано новое наблюдение, ребенок начинает считаться с возможностью кастрации, но он делает это медленно, неохотно и не без стремления преуменьшить значение собственного наблюдения.
Этим наблюдением, разрушающим наконец неверие ребенка, являются женские гениталии. Гордый обладанием пениса ребенок получает когда-нибудь возможность увидеть генитальную область маленькой девочки и убеждается в отсутствии пениса у столь подобного ему существа. Этим самым для него становится возможным представить себе утрату и своего собственного пениса; угроза кастрации начинает оказывать свое запоздалое действие.
Мы не должны быть столь близоруки, как воспитатели, угрожающие кастрацией, и не должны проглядеть, что сексуальная жизнь ребенка в этом периоде отнюдь не исчерпывается мастурбацией. Можно доказать, что у него существует в отношении к родителям эдиповская установка; мастурбация является лишь генитальным отреагированием относящегося к этому комплексу сексуального возбуждения, и этому отношению она обязана своим значением для всех позднейших периодов. Эдипов комплекс дает ребенку две возможности удовлетворения: активную и пассивную. Он может, как мужчина, поставить себя на место отца и относиться как последний к матери, причем отец учитывается тогда как стоящее на его пути препятствие, или же он стремится заменить мать и быть любимым отцом, причем мать становится излишней. В чем состоит удовлетворяющее любовное отношение, об этом ребенок имеет лишь очень неясные представления; но, разумеется, пенис играет при этом определенную роль, так как об этом свидетельствуют его ощущения со стороны органов. Для сомнения в наличии пениса у женщины не было еще никакого повода. Предположение о возможности кастрации, представление, что женщина кастрирована, кладет конец обеим возможностям удовлетворения, вытекающим из Эдипова комплекса. Ведь обе они приносят с собой утрату пениса: одна, мужская, как результат наказания, другая, женская, как предпосылка. Если удовлетворение, связанное с Эдиповым комплексом, должно быть куплено ценою утраты пениса, то дело должно дойти до конфликта между нарцистическим отношением к этой части тела и либидинозной привязанностью к родительским объектам. В этом конфликте в нормальном случае побеждает первая сила: «Я» ребенка отвращается от Эдипова комплекса.
Я показал в другом месте, каким образом это осуществляется. Происходит отказ от объектных привязанностей, заменяющихся идентификацией. Интроецированный в «Я» отцовский или родительский авторитет образует там ядро «сверх-Я», которое заимствует строгость отца, подтверждает исходящий от него запрет инцеста и таким образом обеспечивает «Я» от возврата либидинозной объектной привязанности. Связанные с Эдиповым комплексом либидинозные стремления частью десексуализируются и сублимируются, что, вероятно, имеет место при каждом превращении в идентификацию, частью же они становятся заторможенными в смысле достижения цели и превращаются в нежные побуждения. Весь этот процесс, с одной стороны, спас гениталии, предотвратил от них опасность утраты, с другой же стороны, он парализовал их, упразднил их функцию, этим процессом начинается латентный период, прерывающий сексуальное развитие ребенка.
Я не вижу никаких оснований для того, чтобы отказать отчуждению «Я» от Эдипова комплекса в названии «вытеснение», хотя более поздние вытеснения осуществляются при участии «сверх-Я», которое лишь теперь образуется. Однако описанный процесс является чем-то большим, нежели вытеснение; в случае идеального осуществления он равнозначен разрушению и упразднению комплекса. Мы можем, очевидно, предположить, что мы наткнулись здесь на границу между нормальным и патологическим, которая никогда не бывает резко выражена. Если «Я» на самом деле не добилось ничего, кроме вытеснения комплекса, то последний продолжает бессознательно существовать в «Оно» и впоследствии обнаружит свое патогенное влияние.
Аналитическое наблюдение дает нам возможность узнать или обнаружить такие соотношения между фаллической организацией, Эдиповым комплексом, угрозой кастрации, образованием «сверх-Я» и латентным периодом. Эти соотношения оправдывают положение, что Эдипов комплекс погибает вследствие угрозы кастрации. Но этим проблема не исчерпывается; остается место для теоретической спекуляции, которая может опровергнуть добытый результат или представить его в новом свете. Но прежде чем мы вступим на этот путь, мы должны обратиться к вопросу, который возникал во время наших настоящих рассуждений и который мы так долго оставляли в стороне. Описанный процесс распространяется, как было подчеркнуто, только на ребенка мужского пола. Как осуществляется соответствующее развитие у маленькой девочки?
Наш материал оказывается в данном случае – непонятным образом – гораздо более неясным и неполным. У лиц женского пола тоже существует Эдипов комплекс, «сверх-Я» и латентный период. Можно ли приписать также и им фаллическую организацию и кастрационный комплекс? На это следует ответить утвердительно, но у девочки дело не может обстоять так, как оно обстоит у мальчика. Феминистическое требование равноправия полов не будет иметь в данном случае успеха, морфологическая разница должна проявиться в отличиях психического развития. Варьируя выражение Наполеона, можно сказать: анатомия – это судьба. Клитор девочки аналогичен пенису, но ребенок, сравнивая себя со сверстником мужского пола, находит, что «он слишком мал», и ощущает этот факт как нечто неприятное для себя, как основу для малоценности. В течение некоторого времени девочка утешает еще себя ожиданием, что, когда она подрастет, у нее будет такой же большой придаток, как и у мальчика. Здесь ответвляется присущий женщине комплекс мужественности. Но ребенок женского пола учитывает свой актуальный дефект не как половой характер, а объясняет его тем, что некогда раньше он обладал таким же большим членом и затем потерял его вследствие кастрации. Он не распространяет этого вывода с себя на других, взрослых женщин, а предполагает, совсем в духе фаллической фазы, наличие у них больших и неповрежденных, то есть мужских, гениталий. В результате получается, таким образом, существенное отличие, которое заключается в том, что девочка считает кастрацию совершившимся фактом, в то время как мальчик боится возможности ее осуществления.
С устранением страха кастрации отпадает и весьма веский мотив для образования «сверх-Я» и для прекращения инфантильной генитальной организации. Эти изменения являются – гораздо больше, чем у мальчиков, – результатом воспитания, внешнего запугивания, угрожающего утратой (родительской) любви. Эдипов комплекс девочки является гораздо более односторонним, нежели Эдипов комплекс маленького обладателя пениса; согласно моему опыту он лишь в редких случаях выходит за пределы желания занять место матери и женской установки в отношении к отцу. Отказ от пениса происходит не без попытки вознаграждения себя. Девочка переходит – можно было бы сказать, символическим путем – от пениса к ребенку, ее Эдипов комплекс возвышается до сохраняющегося в течение долгого времени желания получить в подарок от отца ребенка, родить ему ребенка. Получается такое впечатление, что девочка расстается очень медленно с Эдиповым комплексом, так как это желание никогда не осуществляется. Оба эти желания – обладание пенисом и получение ребенка – продолжают существовать в бессознательном, сохраняя большую активность, и способствуют подготовке женского существа к позднейшей половой роли. Незначительное участие садистского компонента в сексуальном влечении (что следует, конечно, поставить в связь с утратой пениса) облегчает превращение непосредственных сексуальных стремлений в нежные, заторможенные в смысле достижения цели стремления. Но в общем следует признать, что наши знания относительно процессов этого развития у девочки неудовлетворительны, неполны и призрачны.
