Ознакомительная версия.
На выручку Ельцину поспешил В. Шушкевич – тот самый, кто был инициатором предложения о парафировании текста президентами для того, чтобы гарантировать его безболезненное «прохождение» через парламенты. Сейчас его аргументация была совсем иной: мы не успели показать текст будущего договора в комиссиях парламента. По одной этой причине там могут найтись недовольные. Давайте отложим парафирование.
Горбачев наконец понял, что ему противостоит согласованная позиция по крайней мере нескольких республиканских президентов, и решил принять бой:
– То, что вы затеваете, – сказал он, обращаясь к Шушкевичу, но на деле адресуя свои слова Ельцину, – это не просто проволочка. Вы отвергаете то, о чем все договорились, разрушаете саму основу будущего документа.
Вокруг антагонистических позиций Горбачева и Ельцина начали складываться свои альянсы. Первым на стороне союзного президента выступил вице-президент Казахстана, заменявший на этом заседании Назарбаева:
– Мы за формулу, согласованную на прошлом заседании, то есть за конфедеративное союзное государство, а не за какое-то облако в штанах.
По другую сторону в лагере Ельцина развернул свой штандарт узбекский лидер Каримов:
– Нельзя парафировать этот текст до тех пор, пока его не обсудили в комиссиях парламента.
Было забавно наблюдать, как быстро вчерашние партийные самодержцы научились пользоваться механикой демократии для политической игры и усиления своих позиций в противостоянии центру.
Горбачев решил идти ва-банк:
– Если с этого заседания выйдем без парафированного общего текста, последствия могут быть непоправимыми. Страна находится в хаосе, а вы начинаете маневрировать.
Белорусский лидер постарался снизить уровень противоборства с политических высот до почти технического уровня. По его словам, все дело сводилось к отсрочке «на каких-нибудь 10 дней» процедуры парафирования текста, в который в любом случае не будет внесено существенных изменений. После этого «Белоруссия без проблем подпишет и ратифицирует договор».
Был ли он к этому времени в курсе того, что через 10 дней сама перспектива дальнейшего существования Союза будет перечеркнута во время совещания трех президентов, которое состоится на его территории, а сам он неожиданно станет «управляющим делами» нового образования, создаваемого на месте Союза?
Ельцин в этой ситуации несколько «сдал назад», объяснив, что речь не идет об отказе от согласованного текста – его можно направить все республикам, сопроводив лишь протокольной записью с новыми замечаниями. Похоже, его заботила необходимость во что бы то ни стало выполнить имевшийся у него мандат.
Как всегда в подобных случаях, ощутив неуверенность в позициях своих оппонентов, Горбачев немедленно повысил ставки:
– В таком случае я вижу свою роль исчерпанной, но предупреждаю: то, что вы делаете, нанесет огромный ущерб стране и нашему государству.
Перед лицом этого непредвиденного поворота событий члены Госсовета, включая Ельцина, начали его успокаивать: не надо, мол, горячиться и излишне драматизировать ситуацию – ведь в конце концов текст, представляемый в республиканские парламенты, будет прежним.
Прежде чем дать себя уговорить, Горбачев выдвинул свои условия: обратиться к парламентам и стране надо с единым документом. Кроме того, члены Госсовета должны взять на себя обязательство защищать и отстаивать его в ходе обсуждения. В этом, и только в этом случае он считал возможным заменить парафирование текста принятием общего решения по данному вопросу членами Госсовета.
Началось уточнение деталей компромисса. Ельцин предложил в решении Госсовета упомянуть об «одобренном в принципе» тексте договора, доводку которого можно поручить делегациям отдельных республик.
Шушкевич решил подпустить демократическую нотку:
– Мы ведь не совет диктаторов.
На что немедленно получил колкую реплику Горбачева:
– Вдевятером диктаторами не бывают.
Ельцин вытащил аргумент из «стратегического резерва»: парафировать текст без Украины неразумно:
– Мы их подтолкнем на решения, которые окончательно развалят Союз.
Горбачев был готов к «украинской теме». Его тезис – если не хотим поощрять сепаратистов, надо прежде всего самим занять четкую позицию. Кроме того, в ситуации с Украиной нет ничего нового. И на предыдущем заседании Госсовета было известно, что 1 декабря там будет референдум. И вновь, как заклинание, повторил:
– Если не одумаетесь, будет беда.
Сам он, по его словам, не намерен был связывать себя с дальнейшим хаосом.
Шушкевич продолжал умиротворять президента, утверждая, что буквально через 10 дней парафированный им текст, к которому нет «категорических поправок», будет ратифицирован Белоруссией: «Просто раньше не получается».
Наиважнейшим из факторов в ту пору были, конечно, будущие результаты украинского референдума. Победа Кравчука представлялась бесспорной, хотя он и продолжал до последнего дня разыгрывать карту реальной опасности того, что его может обойти экстремистски настроенный кандидат западно-украинских националистов Черновил. Эту, явно преувеличенную, опасность он искусно использовал в своих интересах и во взаимоотношениях с Москвой, и в последних залпах предвыборной борьбы на Украине, представляя себя в глазах внушительного контингента русского и прорусски настроенного населения республики как идеального кандидата, способного наилучшим образом наладить отношения с Москвой.
И хотя на деле его избрание было обеспечено, оставалось неясным, насколько внушительным будет полученное им большинство и, главное, проголосует ли это большинство с такой же покорностью за будущую независимость Украины от России – и тем самым не только изберет президента, но и предоставит ему свободу рук в интерпретации формы этой независимости.
Сложившаяся ситуация была труднопредсказуемой, и именно это заставляло республиканских лидеров, и прежде всего Ельцина и Шушкевича, тянуть время.
Чувствовал переломный характер этой ситуации и Горбачев и именно поэтому проявлял при обсуждении вопроса о Союзном договоре ранее столь не свойственную ему непримиримость:
– Я вынужден констатировать, что руководители республик в наиболее ответственный и даже опасный момент занимаются политическими маневрами, меняют свои собственные позиции. В этих условиях они должны были бы сказать откровенно, что не хотят больше Союза. Я лично думаю, что, поступая таким образом, идя на то, чтобы угробить государство, вы берете на себя исключительно тяжелую ответственность.
Горбачев старался как мог: он взывал и к ответственности, и к здравому смыслу республиканских «бояр», привлекал в союзники зарубежных партнеров и общественное мнение внутри страны («уверен, народ нас поддержит»), проводил юридические аргументы и пытался устыдить тех, кто менял свою позицию на 180 градусов.
Чувствуя, что все его усилия разбиваются о жесткую, заранее сформулированную и, может быть, даже согласованную позицию, он устало сказал:
– Ну что же, наверное, вам как представителям республик есть смысл поговорить между собой. Как я вижу, президент вам уже больше не нужен.
Однако это была не капитуляция, а еще один, последний способ встряхнуть, даже припугнуть мятежников.
На этот раз Горбачев не блефовал и не шантажировал своей отставкой, как это бывало на пленумах ЦК, – он был к ней внутренне готов, однако считал, что должен сражаться до конца и «дорого продать» свой уход, если его к нему вынудят.
– У меня чувство глубокого разочарования, – сказал он, подводя итог нескольким раундам обсуждения. – Я не понимаю, как вы собираетесь дальше жить – ведь, создав богадельню вместо единого государства, вы замордуете общество. Мы уже и так захлебываемся в дерьме. (Это вырвавшееся у него и крайне редкое для Горбачева «крепкое» выражение показывало, насколько он внутренне возбужден.) Вот увидите, сразу за вами придут силы, программа которых будет состоять из трех строк: отменить все законы и конституцию. В общем, подумайте сами, но учтите, что если вы отвергнете вариант конфедеративного государства, то дальше двигайтесь без меня.
Он резко встал и направился к выходу, и уже на ходу, для того чтобы не превращать свой выход из комнаты в уход из Госсовета, бросил: «Перерыв».
Вместе с ним поднялись и вышли из зала его помощники, эксперты, руководитель аппарата Г. Ревенко и союзные министры – Е. Шапошников и Э. Шеварднадзе.
Процессия спустилась по лестнице на первый этаж и расположилась в гостиной, носившей название Каминного зала. Наверху остались республиканские президенты. После ухода Горбачева они получили возможность создать то самое содружество независимых государств, ради которого две недели спустя три «славянских» лидера уединятся в беловежском лесу.
Ознакомительная версия.
