в которой проявляются указанные мотивы. Любая ситуация оказывает определенное давление на индивида. Она вынуждает, а порой и прямо подталкивает его к тем или иным действиям. В определенных обстоятельствах поведение индивида обусловливается не его личностными особенностями, а особенностями ситуации, в которой он оказался.
Многие из тех, кто плохо знаком с нашими экспериментами, называют испытуемых, применивших самый сильный удар тока, садистами. Глупо было бы пытаться искать для этих людей какое-то одно всеобъемлющее определение. С таким же основанием мы, увидев человека, стремительно увлекаемого бурным потоком, могли бы сказать, что он быстро плавает. Всегда нужно учитывать контекст поведения. Входя в лабораторию, испытуемый вовлекается в ситуацию, имеющую свою логику развития. В данном случае проблема состоит в том, как выпутаться из ситуации, которая принимает совершенно безобразный оборот.
То, что задача высвобождения оказывается столь трудной, свидетельствует о мощности сил, удерживающих испытуемого у контрольной панели генератора. Следует ли трактовать эти силы как личные мотивы или же они являются результатом возникшей социальной структуры и влияний ситуационного поля?
Мне представляется, что для полного понимания поведения испытуемого необходимо учитывать оба момента. Человек приходит в лабораторию, обладая определенными личностными и поведенческими тенденциями, имея свое отношение к авторитетам и агрессии, но попадает в социальную структуру, которая не менее реальна и объективна, чем его личностные диспозиции. С точки зрения теории личности можно поставить следующие вопросы. Какие личностные механизмы позволяют человеку переложить ответственность за свои поступки на авторитетное лицо? Что за ‘ мотивы скрываются за реакциями подчинения и неподчинения? Приводит ли ориентированность на авторитет к сбоям системы «стыд — вина»? Какие когнитивные и эмоциональные механизмы защиты задействованы в послушном и непослушном поведении?
Однако мы не ставили своей задачей выяснить, какие именно мотивы заставляют испытуемого подчиняться приказам экспериментатора. Наши эксперименты были направлены на изучение ситуационных переменных, вызывающих подчинение. В одной из своих работ (Milgram, 1963) я обстоятельно анализировал те структурные характеристики экспериментальной ситуации, которые порождают высокий уровень подчинения, и нет нужды повторять сказанное. Экспериментальные вариации сами по себе говорят о том, что мы пытались исследовать эту структуру, систематически изменяя ее и регистрируя изменения в поведении испытуемого. Очевидно, что в одних ситуациях испытуемый более склонен подчиняться экспериментатору, чем в других. Однако этот факт еще не свидетельствует об ослаблении или усилении того или иного мотива. Возможно, в ситуациях, в которых отмечен высокий уровень подчинения, действуют своего рода пусковые механизмы, актуализируя в каждом испытуемом его самые сильные и при этом, быть может, наиболее индивидуально окрашенные мотивы. Можно также предположить, что эти ситуации просто задействуют большее количество мотивов, причем более разнообразных. Но какие бы мотивы ни стояли за поступком (а мы вряд ли когда-нибудь сможем говорить об этом вполне определенно), каждый поступок можно изучать как прямую функцию ситуации, в которой он совершается. Наше исследование характеризуется именно таким подходом: все поведенческие проявления мы соотносили с последовательно изменяемыми характеристиками ситуационного поля. В результате подобных исследований может оформиться убедительная теория ситуации, столь необходимая для социальной психологии. Эта теория, во-первых, выработает адекватный язык для описания ситуаций, во-вторых, разработает типологию ситуаций и, наконец, объяснит, каким образом конкретные характеристики той или иной ситуации приобретают психологическое качество.
В нашем исследовании приняли участие около тысячи взрослых испытуемых. Было сделано много частных выводов относительно факторов, от которых зависит подчинение или неподчинение авторитету. Мы вкратце рассказали о некоторых из них, более подробный отчет будет представлен позже.
Есть, однако, ряд выводов общего порядка, о которых мне хотелось бы сказать. Они не вытекают непосредственно из результатов эксперимента и не подтверждаются какими-либо количественными показателями, но я не могу не упомянуть о них. Я пришел к ним интуитивно, просто наблюдая за поведением испытуемых в ситуации давления со стороны авторитетного лица. Эти выводы дались мне непросто, ибо противоречили многим моим прежним представлениям, и поскольку они основаны лишь на моих личных впечатлениях, я допускаю, что многие из тех, кто не имел подобного опыта наблюдения, не согласятся с ними.
Я видел, как достойные люди, подчиняясь требованиям авторитетного лица, с ошеломляющим постоянством совершают бессердечные, жестокие поступки. Порядочные и ответственные в повседневной жизни, эти люди с готовностью шли на поводу у авторитета, принимая безо всякой критики его видение ситуации, позволяя ему диктовать отношение к ней, и в результате оказывались в ловушке, были вынуждены выполнять жестокие приказы.
Каковы пределы этого подчинения? Мы неоднократно пытались установить границы, после которых подчинение стало бы невозможным. Мы ввели в экспериментальную процедуру крики «ученика», но этого оказалось недостаточно. Ученик жаловался на боль в сердце, но испытуемый продолжал наказание. Ученик молил, чтобы его отпустили, его ответы уже больше не регистрировались на сигнальном табло, а испытуемый по-прежнему наказывал его током. Начиная эксперименты, мы не предполагали, что для пробуждения непокорности потребуются столь драматические меры воздействия. Каждая следующая мера вводилась только после того, как предыдущая доказывала свою неэффективность. Последней попыткой положить конец подчинению было введение ситуации, предполагающей физический контакт испытуемого с жертвой. Но и в этих условиях первый же испытуемый послушно выполнил приказы экспериментатора и применил самое сильное наказание. Доля покорных испытуемых в этой ситуации составила 25 %.
То, что я наблюдал в лаборатории, не может не тревожить меня. Эти наблюдения заставляют думать, что человеческая натура, или, вернее, тип характера, воспитанный в американском демократическом обществе, не служит надежной гарантией против жестокого и бесчеловечного обращения, которому одни граждане могут подвергнуть других по указанию властей. Многие люди делают то, что им указывают, не особенно задумываясь о содержании диктуемых действий и не терзаясь угрызениями совести, если эти указания исходят от человека, который воспринимается как представитель законной власти. Если в нашем исследовании некий экспериментатор смог подчинить себе взрослых людей, заставив их подвергнуть болезненным ударам тока пятидесятилетнего человека вопреки его протестам, то на какие же поступки может толкнуть граждан правительство, которое обладает куда большим авторитетом и огромными властными полномочиями? Разумеется, здесь возникает другой, чрезвычайно важный, вопрос: могут ли возникнуть в американском обществе преступные политические организации? Настоящее исследование не дает на него ответа.
Гарольд Дж. Ласки в своей статье «Опасности подчинения» пишет:
…цивилизованность означает, помимо всего прочего, нежелание причинять другому человеку боль. И если рассуждать в пределах этого определения, то тех, кто бездумно подчиняется приказам авторитетных лиц, нельзя считать цивилизованными людьми.
Если мы не хотим, чтобы наша жизнь была лишена смысла и значения, мы не должны соглашаться с тем, против чего восстает душа, соглашаться только из уважения к традициям, условностям или
