полиции и в безопасности от шумных скандалов.
Жак де Витри следующим образом описывает проституцию в Университетском квартале Парижа около конца XII столетия. «В одном и том же доме, – пишет он, – живут в верхнем этаже профессора школ, а в нижнем – публичные женщины, торгующие своим телом. Ссоры между ними и их любовниками прерываются по временам учеными спорами и аргументами мужей науки».
Людовик IX был очень добродетельный монарх, но в то же время и очень наивный, потому что он мечтал искоренить в своем государстве проституцию. Закон его, изданный в 1254 году об изгнании всех распутных женщин из пределов Франции, не мог быть приведен в исполнение по той простой причине, что он противоречил природе вещей.
Вскоре стало ясно, что официальная, регламентированная законом проституция была менее вредна, нежели тайная, и явилось убеждение, что искоренить проституцию невозможно, что все репрессивные меры меняют только ее название и форму, служа в то же время для нее новым возбудительным средством.
В течение того недолгого времени, когда проституция принуждена была существовать тайно, все таверны превратились в дома терпимости, и, наоборот, последние сделались трактирами, когда они снова были восстановлены приказом того самого короля, который раньше их запретил. По мнению Деламера, именно во время этого, так сказать, междуцарствия признанной законом проституции, публичные женщины стали называться различными позорными именами, указывавшими на их постыдное занятие.
В царствование Филиппа Августа получило распространение в народе слово «ribaud» (от «ribaldo» – «ribaldus») в смысле «безнравственный», «развратный». Этим именем вначале обозначали без различия пола ту толпу, которая вращалась около королевской свиты и жила главным образом развратом, грабежом, игрой и милостыней.
Эта толпа разрослась до чудовищных размеров во время крестовых походов, и нередко число обозных служителей или придворных слуг какого-нибудь отряда далеко превосходило число солдат в нем. Среди них находилась также масса женщин, скрывавших свое постыдное занятие проституцией под видом служения королю и его вассалам.
Филипп Август решил воспользоваться для своих выгод этой толпой бездельников, и, вместо того чтобы стараться избавиться от нее путем угроз и наказаний, он придал ей известную организацию и постоянный порядок. Впоследствии из нее он сделал даже свою лейб-гвардию.
Одним из постановлений общины в Камбре следующим образом определены привилегии этого «roi des ribauds» этой шайки («le roi des ribauds»): «Вышеназванный „roi des ribauds“ король получает от каждой женщины, совокупившейся с мужчиной, по пяти су за каждый раз, безразлично, живет ли она в городе или нет. Равным образом всякая женщина, которая поселится в городе и в первый раз подчиняется настоящим правилам, платит в его пользу два турецких су. Затем каждая женщина, которая переменит квартиру или вовсе оставит город, обязана уплатить ему двенадцать денье» и т д.
В каждом публичном доме имелся такой «roi des ribauds», заботившийся о соблюдении в нем порядка и бывший карикатурой придворного «roi des ribauds».
5. Новые времена. Придворная проституция. Если верить Брантому, Франциск I хотел уничтожить банду развратных и опасных женщин, которые под наблюдением и руководством так называемого «roi des ribauds» всюду сопровождали его предшественников. При нем этот «roi» был заменен одной из придворных дам, и следы этой щекотливой должности мы находим еще в царствование Карла IX.
Вот что рассказывало Брантому одно высокопоставленное лицо, которое не скрывало от себя гибельных последствий этой деморализации современной аристократии: «Если бы разврат существовал только среди придворных дам, зло было бы ограничено; но он распространяется также среди остальных французских женщин, которые заимствуют у придворных куртизанок их моды и образ жизни и, стараясь подражать им также в развратности, говорят: „При дворе одеваются так-то, танцуют и веселятся таким-то образом; мы сделаем то же самое“.
Франциск I превратил свой двор в гарем, в котором его придворные делили с ним ласки дам. Король служил для всех примером необузданности в разврате, не стыдясь открыто поддерживать свои незаконные связи. «В его время, – говорит Савье, – на придворного, не имевшего любовницы, смотрели при дворе косо, и король постоянно осведомлялся у каждого из окружавших его царедворцев об именах их дам сердца».
Во дворце Лувра жила масса дам, преимущественно жен всякого рода чиновников, и «король, – повествует дальше Савье, – имел у себя ключи от всех их комнат, куда он забирался ночью без всякого шума. Если некоторые дамы отказывались от подобных помещений, которые король предлагал им в Лувре, в Турнелле, в Медоне и других местах, то жизни мужей их, в случае если они состояли на государственной службе, грозила серьезная опасность при первом обвинении их в лихоимстве или в каком-нибудь ничтожном преступлении, если только их жены не соглашались искупить их жизнь ценой своего позора».
Мезере рисует в своей «Истории Франции» поразительные картины этой испорченности нравов. «Началась она, – говорит он, – в царствование Франциска I, получила всеобщее распространение во время Генриха II и достигла, наконец, крайних степеней своего развития при королях Карле IX и Генрихе III».
Одна высокопоставленная дама из Шотландии, по имени Хамье, желавшая иметь незаконнорожденного ребенка от Генриха И, выражалась, как свидетельствует Брантом, следующим образом: «Я сделала все, что могла, и в настоящее время я забеременела от короля: это для меня большая честь и счастье. Когда я думаю о том, что в королевской крови есть нечто особенное, такое, чего нет в крови простых смертных, я чувствую себя очень довольной, помимо даже тех прекрасных подарков, которые я при этом получаю». Брантом при этом добавляет: «Эта дама, как и другие, с которыми мне приходилось беседовать, придерживается того мнения, что находиться в связи с королем нисколько не предосудительно и что непотребными женщинами следует называть только тех, которые отдаются за небольшие деньги людям незнатного происхождения, а не любовниц короля и высокопоставленных царедворцев его».
Брантом приводит далее мнение одной знатной дамы, которая стремилась одарить всех придворных своими ласками, подобно тому как «солнце озаряет всех одинаково своими лучами». Такой свободой могли, по ее мнению, пользоваться только знатные особы, «мещанки же должны отличаться стойкостью и неприступностью, и если они не придерживаются строгости нравов, то их следует наказывать и презирать так же, как непотребных женщин домов терпимости».
После всего этого нечего удивляться тому, что одна придворная дама завидовала свободе венецианских куртизанок. Брантом, сообщающий этот факт, восклицает: «Вот поистине приятное и милое желание!»
Мемуары Брантома содержат богатый материал по описанию тогдашних нравов, испорченность которых достигла своих крайних пределов.
Следовало бы целиком перепечатать его книгу «Галантные женщины».
Савье, который приводит цитаты из нее, стараясь быть как можно более сдержанным, рассказывает следующее: «Вдовы
