Поведение мальчиков подчинялось строгому этикету. Самые красивые мальчики пользовались в Афинах почти таким же почетом, как герои спорта. Но они должны были проявлять сдержанность и строгость, чтобы не оказаться «дешевкой». Мальчик, слишком легко или из корысти согласившийся, чтобы его ласкали, терял репутацию, и это могло помешать его будущей политической карьере. Некоторые афиняне вообще считали роль эромена сомнительной.
Так же строго регулировалось поведение мужчин. В Афинах легально существовала мужская проституция и даже публичные дома. Свободнорожденный афинянин не мог заниматься этим ремеслом, но на военнопленных, метеков и иностранцев запреты не распространялись. Хотя любить мальчиков было «нормально», афинянин, уличенный в сексуальной связи с другим мужчиной за деньги или другие материальные блага, лишался своих гражданских прав, не мог занимать выборную должность, выполнять жреческие функции и даже выступать в народном собрании или перед советом старейшин. Любые обвинения и намеки такого рода были крайне оскорбительны, особенно они усугублялись «пассивной» сексуальной позицией.
Древнегреческая педерастия — классический пример разновозрастных отношений. Но хотя в принципе эраст должен был быть старше эромена, возрастная разница между ними могла быть незначительной, а само старшинство — социально-символическим. Словом paides так называли мальчиков до 15 лет, но иногда возраст повышался до 18 лет. По свидетельству Платона и Аристотеля, половая зрелость у мальчиков наступала в 13–14 лет, а переходный возраст от детства к взрослости продолжался в среднем от 16 до 20 лет. Юноши старше 18 лет назывались с Афинах эфебами (отсюда — позднейший термин эфебофилия, сексуальное влечение к юношам).
Хотя закона, формально запрещающего связи с маленькими мальчиками, в Афинах не было, обычай считал их недопустимыми. Верхнюю границу «эроменского» возраста греческие авторы связывали с появлением бороды и волос на теле, относя это к 21 году. Некоторые юноши стыдились появления усов и волос на ногах, опасаясь, что это уменьшит их привлекательность, и пытались их сбривать или выщипывать. Практически же это было делом вкуса.
Короче говоря, в архаической Греции педерастия имела определенные сакральные, инициальные компоненты. Утратив их, она переместилась из общественной жизни в частную, стала более тонкой, индивидуальной и психологически разнообразной, но одновременно — морально проблематичной. Простые, бедные и не особенно просвещенные люди часто относились к ней подозрительно, как к причуде богатых и знатных, угрожающей семейному очагу. Эта тема звучит в комедиях Аристофана, хотя сама по себе однополая любовь для него вполне приемлема.
Платон в конце жизни, явно по политическим мотивам, писал, что вообще «мужчины не должны сходиться с юношами, как с женщинами, для любовных утех», потому что «это противоречит природе». Сомнения педагогического и этического порядка высказывал и Аристотель. Хотя педерастия для него нормальна и естественна, философ обеспокоен возможностью совращения мальчиков. В своей «Политике» он рекомендует воспитывать мальчиков до 7 лет дома, не давать подросткам смотреть непристойные картины и скульптуры, за исключением религиозных, не позволять им посещать слишком вольные театральные представления и т.д.
У поэтов и философов эпохи эллинизма любовь к мальчикам становится сугубо индивидуальным делом. Их отношение к однополой любви зависит главным образом от их отношения к чувственности. Философы, признающие право человека на удовольствие, обычно, с теми или иным оговорками, признают и правомерность любви к мальчикам, тогда как для тех же, кто отрицает чувственные радости, она принципиально неприемлема. По словам философа Плотина (204–270), истинные мыслители одинаково презирают красоту мальчиков и женщин.
А как обстояло дело с любовью между женщинами? Греческое общество не придавало женской жизни самостоятельного значения. В сферу публичной жизни женская сексуальность не входила, а что происходило на женской половине дома, если при этом не нарушалась святость семейного очага, никого не интересовало. Единственная древнегреческая женщина, которая воспевала женскую любовь и чье имя стало нарицательным — Сафо (Сапфо) родилась на острове Лесбос, принадлежала к аристократической семье, почти всю жизнь прожила в городе Митилене, имела троих братьев, была замужем и имела дочь Клею. Предполагают, что Сафо была наставницей группы молодых незамужних аристократических девушек, которые приезжали из разных концов Греции учиться красоте, музыке, поэзии и танцам. Из девяти книг лирики Сафо, сохранилось около 200 фрагментов, многие — всего из нескольких слов.
Поэзия Сафо целиком посвящена женской любви, описанию юной девичьей красоты, нежного тела, радости встреч и горести разлук.
Эрос вновь меня мучит истомчивый
Горько-сладостный, необоримый змей.
(пер. В. Вересаева)
Этот тип любви не вписывался ни в греческий, ни, тем более, в христианский канон. Позже ее стали называть «сапфизмом», а затем лесбиянством.
Древнегреческая педерастия уходила своими корнями в древние традиции мужских союзов и инициаций, а затем была облагорожена философским «педагогическим эросом». В древнем Риме не было ни того, ни другого. Главным институтом социализации детей здесь была семья. Иным было и древнеримское отношение к телу и эмоциям. Римляне не допускали публичной наготы, статуи мужчин у них, в отличие от греческих, всегда одеты, а знаменитые римские бани, единственное место, где римляне общались нагими, предназначались исключительно для расслабления и удовольствия.
Если в Греции любовь к мальчикам считалась мужественной и пользовалась уважением, то в Риме она ассоциировалась с женственностью и считалась культурно чужеродной. Ее носителей обозначали исключительно греческими словами, причем все они имели отрицательный, оскорбительный смысл, подразумевая изнеженность, женственность, пассивность.
Это не значит, что однополого секса в Риме не было. Наоборот, он был распространен очень широко, но это был совершенно другой секс. Если в Афинах он был привилегией свободных людей, то в Риме его законными объектами были только зависимые, подчиненные лица, — рабы и проститутки, стоявшие вне официального общества. Свободнорожденный мальчик любого возраста был табу, его совращение наказывалось смертью. Зато с рабами можно было делать все, что угодно. Одним нравились юные мальчики, другие предпочитали молодых атлетов. Единственное, чего следовало безусловно избегать, это рецептивной позиции. По словам Сенеки-старшего, отца философа, для свободного мужчины рецептивная роль — позор, для раба — самый безусловный долг по отношению к хозяину, а для вольноотпущенника — добровольная моральная обязанность.
Бисексуальный Кай Юлий Цезарь был, по ироническому выражению Куриона-старшего, «мужем всех жен и женой всех мужей». Но того, что он в двадцатилетнем возрасте позволил себе, видимо, за деньги, переспать с царем Вифинии Никомедом, ему не забывали всю жизнь. Даже собственные легионеры в шутку называли его «царицей Вифинской». Надо было обладать талантами Цезаря, чтобы этот эпизод не воспрепятствовал его политической карьере.
Обвинения в связях с мужчинами или юношами были стандартными приемами политической риторики для дискредитации политических противников. Особенно изощрялся по этой части Цицерон, причем делал это совершенно цинично: когда речь шла о его друзьях, Цицерон их защищал, подчеркивая, что «это не преступление», тогда как, становясь обвинителем, он сразу же вываливал на стол целый ворох сплетен. Хотя сам, по свидетельству Плиния-младшего, писал любовные стихи своему вольноотпущеннику Тирону.
Нормативная и бытовая римская эротика подчеркнуто бисексуальна: важен не пол партнера, а то, какое удовольствие он доставляет. Марку Антонию Светоний приписывает слова: «Какое значение имеет, куда или в кого ты это всунешь?» Страстная любовь Гая Валерия Катулла (87–54 до н.э.) к прекрасной «Лесбии», не помешала ему посвятить 4 стихотворения неразделенной любви к юноше Ювенцию. Тибулл, отчасти предвосхищая Овидия, сочинил стихотворное руководство по обольщению мальчиков, но его собственный опыт по этой части оказался не очень удачным: поэт жалуется на неразделенную любовь к юноше Марату, который предпочел ему более богатого поклонника. Проперций (1 в. до н.э.) влюблен в женщину, но в грустную минуту желает своим врагам любить женщин, а друзьям — мальчиков, педерастия — «спокойная река, где не бывает кораблекрушений: что может произойти в таком узком пространстве?» У Квинта Горация Флакка (65–8 до н.э), который жил и умер холостяком, есть «тысяча страстей для девушек и тысяча страстей для мальчиков», но эти страсти довольно спокойные. Другу, переживающему любовную драму, поэт советует утешиться в объятиях юной рабыни и раба, избегая сильной привязанности к ним. Впрочем, женщины у Горация явно на первом месте. Еще более недвусмысленно предпочитал женщин Овидий, хотя мифологические образы Орфея, Ганимеда, Аполлона и Гиацинта, Нарцисса и других из его «Метаморфоз» стали источником вдохновения для позднейшей гомоэротики. Напротив, болезенный и застенчивый холостяк Вергилий (70–19 до н.э.), любил исключительно юношей. Созданные им образы влюбленных друг в друга юных пастухов стали в дальнейшем «иконами» однополой любви, а их имена, например, «Коридон» стали нарицательными.
