Ознакомительная версия.
Вариантов экзистенциализма слишком много, чтобы рассматривать каждый. Многие авторы – Кьеркегор, Хайдеггер, Ясперс, Сартр, Бердяев, Марсель, Бинсвангер, Франкл, Тиллих и другие – внесли весомый вклад [650] . Но мы ограничимся рассмотрением некоторых вопросов, имеющих отношение к этому движению как целому.
Экзистенциализм – идиографический или номотетический подход? Каждый человек интенсивно строит собственное своеобразное созвездие взаимоотношений своего Я с миром. Его мотивы принадлежат ему самому, всегда принимая форму «личных проектов» [651] . Его наследственность уникальна, воспринимаемое им окружение уникально, все его взаимоотношения с миром уникальны. Существование в конечном счете происходит только в мировосприятии индивида. Определенно, ни консультант, ни терапевт не смогут достичь успеха, если не поймут дилемму пациента с точки зрения самого пациента. Миллионы смертных будут переживать затруднительные положения в системе «Я – мир» миллионами способов.
Таким образом, экзистенциалистский подход к человеку в основе последовательно идиографический. До сих пор, однако, он не предложил особых методов для представления уникальной структуры личности. Феноменология, конечно, испытанный метод, но трудно определить, как именно использовать его для адекватного конфигуративного понимания. Используются художественная литература и драматургия (Камю, Сартр), а также анализ отдельных случаев (Минковски, Бинсвангер). Но это движение еще не выработало подлинно новаторских методов репрезентации индивидуальности [652] .
Какова главная цель человека? Все авторы-экзистенциалисты соглашаются, что существование – это, по сути, неугомонность . Но разве эта неугомонность слепа, несвязна и бесполезна? Только несколько экзистенциалистов-«битников» говорят, что это так. Большинство авторов находит в сердцевине жизни нечто более стабильное. Формулировки различаются, но все согласны, что существует беспокойный порыв, непреодолимая жажда жизни, выходящие за пределы животных влечений и простой реактивности. Вспомним, что невролог Гольдштейн настаивал, что только пациенты психиатрических больниц полностью подвластны биологическому давлению секса, жажды, голода, кислородного голодания, сна и т. д. Остальное человечество, по его наблюдениям, занято видами активности, выходящими за рамки этих базовых влечений. Эти виды активности составляют стремление к самоактуализации [653] . Другие авторы формулируют ядерный мотив иначе, но все соглашаются, что квазимеханический взгляд на мотивацию (глава 9) недостаточен для понимания динамики человеческой жизни.
К самым распространенным понятиям, используемым экзистенциалистами, пожалуй, относятся тревога, страх, отчуждение . Человек обнаруживает себя «выброшенным» в непостижимый мир. Он едва ли может избежать подспудного страха с пароксизмами острой паники. Он живет в водовороте нестабильности, одиночества, страдания, его преследует призрак смерти и небытия. Он хочет бежать от груза тревог, но хочет и узнать их смысл. Бессмысленность более мучительна, чем тревога, ибо если в жизни есть ясная цель, то тревогу и страх можно вынести. Ницше сказал: тот, кому есть зачем жить, выдержит почти любое как .
Далее, человек – не гомеостатическое создание. Он не добивается равновесия внутри себя и со своим окружением. Его неугомонность системна и слишком глубоко укоренена, чтобы временное удовлетворение могло заглушить ее. Он ищет более прочной формулы жизни, которая позволит ему выносить отчуждение и страдание. В гомеостазе есть что-то бескровное, он благоприятствует лени и противоречит нашей специфически человеческой способности выходить за свои пределы.
К счастью, мы способны брать на себя обязательства и рисковать. Мы можем, если пожелаем, ставить свою жизнь на карту какого-то «личного проекта», даже если не можем доказать его достоинства или гарантировать его успех. Наша вера в проект может быть только наполовину твердой, но это не означает, что нам не надо быть решительными. Способность ставить на кон свою жизнь – венец человеческих способностей. Члены французского или норвежского подпольного движения Сопротивления в гитлеровской Европе чувствовали, что у них мало шансов на успех. Но цель была такой, ради которой стоит жить и умереть. Страдания и страхи преодолимы, если у нас есть идеал такого масштаба.
Когда людей спрашивают, есть ли у них проекты, ради которых они были бы готовы умереть, большинство отвечает утвердительно. Они могут уточнить: ради благосостояния их детей, или установления мира, или религиозной веры. Их зачем могут различаться, но они присутствуют в большинстве жизней.
Даже у обескураженных и подавленных людей можно освежить восприятие целей простым вопросом: «Почему вы не совершаете самоубийства?» Отвечая на этот вопрос, пациент обнаруживает свои полузабытые ценности и обязательства. Они – твердый фундамент для терапии и выздоровления.
Итак, один ответ на наш вопрос относительно природы человеческой личности состоит в том, что человек склонен к расширению ценностных аспектов своего опыта [654] . Каждый день каждый из нас строит множество отношений «Я – мир». Некоторые из них становятся все более и более значимыми, более проприативными, более настоятельными. Они придают ценность жизни.
Некоторые авторы (среди них и Фрейд) считают, что неугомонность побуждает человека желать окончательного покоя через уничтожение. Религии Востока склоняются к этому взгляду, выраженному анонимным японским поэтом:
Ненавидя моря и жизни, и смерти,
Как глубоко я тоскую
По нагорной стране Нирваны,
Не тронутой приливами перемен.
Западные религии вторят этой мысли в теистических понятиях. Святой Августин писал: «Мое сердце не угомонится, пока не найдет покой в Тебе, Господи».
Испытывая дефицит конечной цели и сосредоточиваясь на нынешнем ходе жизни, многие авторы подчеркивают неизгладимую креативность человека. Бубер пишет:
...
«Каждый человек, рожденный в мир, представляет что-то новое, что-то, чего никогда не существовало прежде, что-то оригинальное и уникальное. Обязанность каждого человека – знать… что в мире никогда не было никого подобного ему, ибо если бы там был кто-то подобный ему, не было бы необходимости ему быть в этом мире. Каждый отдельный человек – это новое в мире; он призван осуществлять свою уникальность в этом мире» [655] .
Здесь акцент смещается на ответственность человека. Человеку недостаточно вопрошать жизнь относительно ее смысла и цели. Важнее вопросы, которые жизнь ставит перед каждым человеком: какие творческие действия вы будете выполнять? Какую ответственность вы примете за свое существование теперь, когда оно у вас есть? Какую из потребностей мира (не ваших потребностей) вы будете удовлетворять?
Этот аспект экзистенциальной мысли выходит за рамки цели «самоактуализации». Ведь фактически он спрашивает, какие из своих возможностей вы выберете для актуализации? Актуализировать их все было бы тривиальным потворством своим желаниям. Человек должен преступить свои границы и взглянуть извне на свои способности и желания в контексте объективного, даже космического смысла. С этой точки зрения способность к выходу за свои границы и к ответственности становится воистину значимым ядром человеческой природы [656] .
Суммируя, скажем, что среди экзистенциалистов существует тенденция искать одну базовую тему в человеческой жизни. Результат – довольно широкий диапазон предложений, и при этом разнообразные предложения большей частью оказываются дополняющими друг друга и согласующимися, а не противоположными. Человек по своей сути беспокоен и тревожен, он желает одновременно и безопасности, и свободы. Он стремится противостоять своему состоянию отчуждения путем поиска смысла существования, который охватил бы трагическую триаду – страдание, вину, смерть. Принимая на себя обязательства, человек обнаруживает, что жизнь может стоить того, чтобы жить. Одновременно он расширяет свои собственные ценностные переживания. При необходимости он пожертвует своей жизнью, чтобы сохранились некоторые основные ценности. Он способен принимать ответственность, отвечать своими поступками на вопросы, которые ставит перед ним жизнь. Таким способом он поднимается над своими собственными органическими и духовными потребностями и достигает подлинной самотрансценденции. Хотя разные авторы ставят акцент на разные части этой формулы, в целом картина последовательна.
Свободен ли человек? Все экзистенциалисты говорят нам, что человек свободен. Давая этот ответ, экзистенциализм резко сталкивается с традиционными взглядами психологии.
Столкновение вызвано радикальным различием в уровне, на котором ставится вопрос. Экзистенциализм всегда принимает точку зрения субъекта. Человек сам знает, что он постоянно принимает решения. Будет ли он выполнять поручение сейчас или отложит на потом? Будет ли он учиться или смотреть телевизор? Если у него что-то болит, пойдет ли он к врачу или усмехнется и потерпит? Если у него течет из носа (позаимствуем пример у Эпиктета), станет ли он жаловаться или будет доволен, что у него есть рукав, чтобы утереться? Ни один из нас не может предупредить удары судьбы, но мы можем определить свое отношение к ее злобным выпадам. Вот что говорит экзистенциализм. Быть может, всеведущий Бог заранее знает наши решения, но человек с его собственной точки зрения свободен. Он чувствует, что его поступки и отношения – дело выбора, а не судьбы. Он не может принимать точку зрения всеведущего Бога, и даже менее мудрых божеств науки.
Ознакомительная версия.
