Ознакомительная версия.
Важной характеристикой пиковых переживаний служит как раз эта полная поглощенность объектом, эта потерянность в настоящем, эта отрешенность от времени и места. И мне кажется, что многое из того, что мы узнали, изучая эти пиковые переживания, может быть прямо использовано для обогащенного понимания опыта функционирования "здесь-и-теперь", установки на творчество.
Нам вовсе не обязательно ограничиваться рассмотрением необычного и, можно сказать, экстремального опыта (хотя, как теперь представляется очевидным, практически все люди могут сообщить о моментах восторга, если они тщательно пороются в памяти и если опрос проводится достаточно адекватно). Мы можем обратиться к простейшему варианту пикового переживания, а именно к поглощению и очарованию чем угодно, лишь бы оно было достаточно интересно, чтобы полностью завладеть вниманием индивида. Я имею в виду не только великие симфонии или трагедии, но также захватывающий фильм или детективную повесть либо попросту поглощенность работой. Есть определенные преимущества в том, чтобы начинать с такого универсального и знакомого всем нам опыта. Таким образом мы можем получить прямое ощущение, или интуицию, или эмпатию, то есть прямое опытное знание умеренного, ослабленного варианта более "высоких" переживаний. При этом мы можем избежать высокопарной, очень метафоричной лексики, типичной для данной области.
Итак, опишем кое-что из происходящего в интересующие нас моменты.
Отказ от прошлого. Наилучший способ посмотреть на существующую проблему — это отдать ей все, что у вас есть, изучать именно ее и ее природу, воспринимать связи, существующие внутри нее, открывать (а не изобретать) ответ на вопрос, касающийся этой проблемы, изнутри самой проблемы. Таков лучший способ созерцать картину или (в психотерапии) слушать пациента.
Другой способ состоит просто в том, чтобы перебрать прежний опыт, прежние навыки и знания, с тем чтобы установить, в каких отношениях текущая ситуация похожа на какую-то ситуацию в прошлом. Иначе говоря, речь идет о том, чтобы классифицировать текущую ситуацию и использовать сейчас решение, когда-то выработанное для похожей ситуации в прошлом. Это похоже на работу клерка с картотекой. В свое время я назвал такую работу "рубрикацией". И она достаточно эффективна — в той мере, в какой настоящее подобно прошлому.
Но, конечно, этот способ не подходит, если объект действий отличен от прежних. Подход клерка с картотекой здесь не срабатывает. Человек, придерживающийся такого подхода, встретившись с неизвестной картиной, торопливо, перебирает свои знания по истории искусства, чтобы вспомнить, какая реакция от него требуется. При этом он вряд ли смотрит на картину. Все, что ему нужно, — это имя, или стиль, или содержание, короче говоря, то, что позволит ему быстро произвести расчет. И тогда он восхищается картиной, если так надо, и не восхищается, если не надо.
Для такой личности прошлое — это, хоть и заключенное в ней, но инертное, "непереваренное", чужеродное тело. Это не сама личность.
Точнее будет сказать так: прошлое активно и живо только в той мере, в какой оно в чем-то заново создало личность и "переварено" в нынешней личности. Оно не является или не должно быть чем-то иным, чем личность, чем-то чуждым ей. Оно стало личностью (и тем самым потеряло свою собственную идентичность как нечто отличное от нее) — подобно тому, как бифштексы, которые я когда-то съел, являются уже не бифштексами, а мною. "Переваренное" (ассимилированное) прошлое отличается от непереваренного. Это то, что К. Левин назвал "неисторическим прошлым".
Отказ от будущего. Часто мы используем настоящее не ради него самого, а как подготовку к будущему. Подумайте, как часто в беседе мы показываем своим видом, что слушаем собеседника, но при этом втайне готовим свое высказывание, планируем и мысленно проговариваем его. Подумайте, как изменилась бы сейчас ваша установка, если бы вы знали, что через пять минут вам надо будет комментировать мои рассуждения. Как трудно было бы в этом случае остаться хорошим, полным внимания слушателем!
Если мы полностью поглощены слушанием или смотрением, то тем самым мы отказались от "подготовки к будущему", о которой я говорил. Мы уже не рассматриваем настоящее просто как средство достижения некоторого результата в будущем (что обесценивает настоящее), и, конечно, этот тип отказа от будущего является предпосылкой полной вовлеченности в настоящее. Столь же ясно, что трудно "забыть" будущее, если испытываешь тревогу в отношении его.
Разумеется, это только один смысл понятия "будущее". Будущее, находящееся внутри нас, являющееся частью нашего нынешнего Я, — это совсем другое дело (Maslow, 1962, с. 14-15).
Невинность. Речь идет о "невинности" восприятия и поведения. Нечто подобное часто считают свойственным творческим людям. Это свойство описывают как открытость по отношению к ситуации, простодушие, отсутствие априорных ожиданий, различных "должно" и "следует", пренебрежение модой, пристрастиями, догмами, привычками и другими мысленными образцами того, что является подходящим, нормальным, "правильным", готовность принять то, что случится, без удивления, шока, возмущения или отказа,
Дети более способны на такую нетребовательную восприимчивость, как и мудрые старцы. А сейчас оказывается, что мы все можем быть более невинны в этом смысле, через восприимчивость к "здесь-и-теперь".
Сужение сознания. В описываемом состоянии мы гораздо меньше осознаем все остальное, помимо предмета нашего внимания, меньше отвлекаемся. Крайне важно здесь меньшее сознавание других людей, их связей с нами и наших с ними обязанностей, страхов, надежд и т. п. Мы становимся намного свободнее от других людей, что в свою очередь означает, что мы в гораздо большей мере становимся самими собой, своим реальным Я (в смысле К. Хорни), своим аутентичным Я, обретаем свою реальную идентичность.
Это так потому, что главная причина нашего отчуждения от своего реального Я лежит в нашей невротической связанности с другими людьми, в пережитках детства, в иррациональных переносах, когда прошлое и настоящее смешиваются, и взрослый действует подобно ребенку (Между прочим, для ребенка вполне правильно действовать по-детски. Его зависимость от других людей может быть очень реальной. Но, так или иначе, предполагается, что он перерастет эту зависимость. Бояться, что скажет или сделает папа, конечно, неуместно, если папы уже двадцать лет как нет в живых).
Одним словом, в рассматриваемые моменты мы становимся свободнее от влияния других людей. И в той мере, в какой эти влияния воздействовали на наше поведение, такого больше не происходит.
Это означает сбрасывание масок, отказ от усилий, направленных на то, чтобы влиять, производить впечатление, нравиться, быть любимым, завоевывать аплодисменты. Можно сказать так: если нет аудитории, перед которой требуется играть, то мы перестаем быть актерами. А когда потребность в этом исчезает, мы можем самозабвенно посвятить себя решаемой проблеме.
Утрата эго, самозабвение. Когда вы полностью поглощены чем-то иным, вы склонны меньше сознавать себя, меньше следить за собой в качестве наблюдателя или критика. Говоря языком психодинамики, вы оказываетесь менее, чем обычно, разделены на переживающее Я и самонаблюдающее Я и подходите весьма близко к тому, чтобы полностью превратиться в переживающее Я. При этом вы теряете характерную для подростков застенчивость и робость, болезненное сознание, что за вами наблюдают, и т. п. Это, в свою очередь, означает большее единство, цельность и интегрированность личности.
Это означает также: меньше критики и редактирования, меньше оценок, отбора, отказов, меньше суждений и взвешиваний, меньше расчленения и анализа опыта. Такая самозабвенность — один из путей к нахождению своей подлинной идентичности, своего реального Я, своей аутентичной, глубинной природы. Почти всегда эта самозабвенность ощущается как приятная и желательная. Нет нужды идти здесь так далеко, как буддисты и вообще восточные мыслители, говорящие о "проклятом Я". Но в том, что они говорят, есть нечто, заслуживающее внимания.
Тормозящая сила сознания. В некотором смысле сознание (особенно самосознание) временами каким-то образом оказывает подавляющее, тормозящее действие. Оно иногда служит источником сомнений, конфликтов, страхов и т. п. И оно иногда создает помехи для полноценной креативности, подавляя спонтанность и экспрессию (однако для психотерапии наблюдающее Я необходимо).
Столь же верно и то, что какой-то вид самосознания, самонаблюдения, самокритики (то есть самонаблюдающее Я) необходим для "вторичной креативности". В психотерапии, например, задача самоусовершенствования отчасти является результатом критики того опыта, который субъект допустил в сознание. Больные шизофренией испытывают много инсайтов, но не могут использовать их в терапевтических целях, поскольку они слишком полно вовлечены в переживание и недостаточно — в самонаблюдение и самокритику. Аналогичным образом в творческой деятельности дисциплинированная конструктивная работа следует за фазой вдохновения.
Ознакомительная версия.
