Хочется всех послать, а еще поесть ттокпокки - Сехи Пэк

Я: Наверное, подобным людям будет непросто исправиться. Ведь они все принимают за зависть.

Терапевт: Бывает, ради преодоления низкой самооценки человек бессознательно создает себе новое «я», пряча те свои стороны, которые ему не нравятся, и являя противоположный образ. Притворяется уверенным в себе, но остается ранимым.

Я: Вот оно что.

Терапевт: Если доходит до мании величия, зачастую выявляется маниакальный синдром. Он возникает в процессе борьбы с тяжелой депрессией. Если вам кажется, что еще вчера человек был в полном порядке, а сегодня вдруг «сошел с ума», тут, скорее всего, маниакальный синдром. При медленном развитии шизофрении этот синдром возникает внезапно. В крайнем случае человек может мнить себя Иисусом или Буддой. Или прятаться, считая, что кто-то хочет ему навредить.

Я: Ничего себе, это настоящее сумасшествие! (Не знаю, почему вдруг зашел разговор о маниакальном синдроме.)

Терапевт: Зато оно длится недолго. Таким людям, бывает, становится только тяжелее, когда к ним возвращается сознание.

Я: Значит, они сбегают от реальности, потому что она им не нравится.

Терапевт: Да. Человек, усердно посещающий церковь, однажды превращается в бога. Начинает думать, что может спасти других.

Я: Ага… Меня вот что беспокоит… (Судя по тому, что я сменила тему, мне все это было не особо интересно.)

Терапевт: И что же?

Я: Я хотела бы меньше пить. Если я много выпиваю, у меня из-за атопического дерматита вылезает сыпь. Вчера вот выпила лишнего, и сегодня утром моя кожа выглядела ужасно, а еще меня мучил стыд.

Терапевт: Когда вы задумались о том, чтобы пить поменьше?

Я: Да я постоянно об этом думаю. Но наступает вечер, я прихожу домой и по заведенному порядку пью.

Терапевт: Как вам помогает выпивка?

Я: Я наслаждаюсь затуманенностью рассудка.

Терапевт: То есть, на душе становится комфортнее?

Я: Да, и на душе становится комфортнее, и пишется легче.

Терапевт: Получается, выпивка для вас – средство, помогающее писать?

Я: Отчасти. (По правде говоря, я, случается, выпиваю, намереваясь писать, но обычно делаю это просто так.)

Терапевт: Но ведь состояние сильного опьянения писать не поможет?

Я: Конечно. Я, если опьянею, то уже ни петь, ни рисовать… ни писать. Не контролирую себя и напиваюсь вдрызг.

Терапевт: Даже когда выпиваете одна?

Я: Случается, но чаще теряю контроль в компании подруги, которая любит выпить.

Терапевт: Тогда достаточно будет перестать встречаться с этой подругой.

Я: Наверное. К вам приходят люди, которые хотят бросить пить?

Терапевт: Да.

Я: И что они пытаются делать?

Терапевт: Если зависимость у человека настолько сильна, что он чувствует дискомфорт, проведя лишь день трезвым, то я предлагаю ему лечь в больницу. А если все не так страшно, используются лекарства, снижающие тягу к алкоголю.

Я: Я тоже хотела бы попринимать лекарства.

Терапевт: Вы выпиваете потому, что это вас успокаивает, но протрезвев, получаете абстинентный синдром. Лекарства дают такое же чувство успокоения, как и опьянение, но без абстинентного синдрома.

Я: Так разве мне еще не пора их принимать? Алкоголь слишком приятен мне на вкус.

Терапевт: Хм, не похоже, что вы собираетесь бросить пить.

Я: Да, я очень люблю алкоголь.

Терапевт: Просто вы хотите пить в меру?

Я: Да. Я еще и вес набираю из-за алкоголя. Хотела бы не пить по будням, пить только по выходным, но не чувствую в себе готовности воплотить этот план в жизнь.

Терапевт: Пить вынужденно и пить по привычке – не одно и то же. Вам нужна воля. Если ничего не выйдет, можно будет прибегнуть к помощи лекарств. Не помешает также пересмотреть распорядок встреч с подругой, с которой вы выпиваете.

Я: Хорошо.

Жизнь

Возможно, вы видите любовь искаженно.

Вопрос, похоже, не в том, «любил ли вас кто-то», а в вашем восприятии этого факта.

Я пытаюсь в полной мере осознать дихотомичность своего мира и сдвинуться в новом направлении. Черно-белое мышление пока еще определяет мои отношения с парнем, вызывающие серьезные опасения, но я верю, что все понемногу наладится.

Я по-прежнему выпиваю, а из-за восьмидесятилетнего юбилея бабушки и свадьбы двоюродного брата две недели не ходила на консультации. Возможно, из-за этого у меня стала болеть голова, я плачу без причины, пребывая в тяжелом и нестабильном состоянии.

Впервые за долгое время столкнувшись с информацией о разных социальных происшествиях, в том числе о преступлении Ли Ёнхака [9], я ослабела телом и духом. Стала еще более чувствительной. Хотела обругать мужика, который курил, шагая по многолюдной улице. За полчаса я увидела семерых курильщиков, и это были сплошь мужики. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.

Терапевт: Как прошла неделя?

Я: Нормально. Только кое-что произошло. Аккаунт нашей фирмы в Инстаграм, который раньше вела я, стали вести другие люди, так вот я посмотрела фотографии, которые они туда выложили, и впала в тоску. Ощутила подавленность при мысли, что они, похоже, справляются с этой работой лучше, чем я, фирма прекрасно без меня обходится, а мое место в ней скоро станет ничтожным. Наверное, я очень боюсь конкуренции.

Терапевт: Разве это конкуренция?

Я: А разве нет?

Терапевт: Чувствуете, будто вы выпадаете из общества?

Я: Да, беспокоюсь, что потеряю свое место.

Терапевт: Это лишь ваше видение. Говорят же, чужая морковка слаще… Вы как будто не замечаете, что работаете хорошо. Не признаете этого.

Я: Не признаю, и каждый день рефлексирую по этому поводу. Читая книги, я осознаю свои недостатки, пробелы в знаниях, и расстраиваюсь, занимаясь самоедством.

Терапевт: Но есть же что-то хорошее, что вы за собой признаете?

Я: (Слишком долго думала.)

Терапевт: Или хотя бы что-то, за что вы себя не корите?

Я: Ну, я сужу о людях по их доходам. А еще я читала книгу, написанную от лица матери девушки-лесбиянки, и для этой матери гомосексуальность дочери была чуть ли не концом света и чем-то совершенно ненормальным. Кто-то, наверное, сочувствовал бы матери, а я не считала дочь ненормальной и не корила себя за это.

Терапевт: Вы, значит, с теплотой относитесь к социально незащищенным. Не потому ли, что считаете незащищенной себя?

Я: Не то чтобы с теплотой…

Терапевт: Вы как будто смотрите со своей точки зрения.

Я: Смотрю как представитель меньшинства.

Терапевт: Ясно. Но вы загоняете себя в рамки, видимо, вы опасаетесь, что, избавившись от этих рамок, уже не будете нормальной.

Я: И, похоже, у меня сохраняются побочные эффекты.

Терапевт: Какие именно?

Я: Я вчера вечером выпила таблетку и легла спать, но посреди ночи проснулась. Сердце колотилось, я почувствовала тревогу (тут у меня полились слезы) и внезапно расплакалась. Я ведь, по результатам заполнения опросника оказалась «faking bad» (человеком, который считает свое положение гораздо более плохим, чем оно есть на самом деле). Поэтому я стала себя упрекать: «Ты преувеличиваешь, не так уж тебе и тяжело, а ты делаешь из мухи слона». Но это было очень обидно, и мне захотелось доказать себе, что я в ужасном состоянии. Я выпила дежурные таблетки вместе со снотворным и отрубилась.

Терапевт: Быть «Faking bad» – это не совсем то, о чем вы говорите. Для сравнения: случается, человек действительно необходим, но при этом думает: «Без таких, как я, вполне