Потом Громыко, уйдя на пенсию, будет ругать Горбачева. Но Михаил Сергеевич честно выполнил свои обязательства перед Громыко. Он сохранил престарелого Андрея Андреевича в политбюро и сделал председателем президиума Верховного Совета СССР. Благодаря этому Громыко еще три года провел на Олимпе, тогда как остальных членов прежней команды Горбачев сразу разогнал.
Возможно, впрочем, что Громыко-младший, как это нередко случается с мемуаристами, несколько преувеличивает роль и отца, и собственную в приходе Горбачева к власти…
Михаил Сергеевич хотел отправить Примакова послом в Индию. Евгений Максимович наотрез отказался – индийский климат был противопоказан его жене Лауре Васильевне, страдавшей тяжелым сердечным заболеванием. Тогда в мае 1989 года Горбачев предложил Примакову куда более важный пост – возглавить одну из палат только что избранного парламента. Это был, конечно, большой поворот в его жизни.
10 июня 1989 года новый Верховный Совет начал работу с избрания председателей палат. Горбачев предложил на роль председателя Совета Союза Евгения Максимовича Примакова, ставшего народным депутатом по списку КПСС (сто партийных депутатов получили свои мандаты безальтернативно, посему именовались «красной сотней»).
Примакову задали много вопросов. Отвечал он толково, уверенно. Избрали его почти единодушно при трех воздержавшихся. Горбачев уступил ему председательское место, и Примаков повел заседание дальше.
Евгений Максимович неохотно согласился на пост председателя Совета Союза. И быстро убедился в том, что был прав в своих сомнениях. Несколько раз говорил друзьям, что был бы рад поскорее избавиться от этой должности. Повторял:
– Это не мое.
Основные заседания Верховного Совета проводились совместно, их вел или сам Горбачев, или его первый заместитель Анатолий Иванович Лукьянов, общение с которым было лишено приятности. Председатели палат должны были присутствовать при сем, сидеть в президиуме и в случае необходимости ассистировать, то есть в основном помалкивать. Но и когда палаты заседали раздельно и для председателя Совета Союза находилось занятие, эта работа вовсе не вдохновляла Примакова. И многие депутаты были недовольны его манерой ведения заседаний, обижались, говорили, что мрачный спикер их поучает.
Вот как об этом периоде свой жизни рассказывал мне сам Примаков:
– Мне в Верховном Совете знаете из-за чего не нравилось работать? Из-за телевизионщиков. Я сидел за трибуной, за выступающим. А тогда был всплеск интереса к работе Верховного Совета, так что когда я потом смотрел телевизионный отчет о заседании, то все время видел себя засыпающим… А действительно иногда хотелось заснуть. Это очень трудно – высидеть целый рабочий день, не вставая, и слушать. Словно летишь на самолете из Москвы в Токио. Но в самолете можно журнал почитать, тебе виски наливают. Или водки – это еще лучше… А здесь только сидишь. Когда я пришел в Верховный Совет, начиналась его демократизация. Мне казалось, что я могу вести заседание, как в Академии наук: приглашать выступить, затем сделать резюме сказанного и предложить другим обсудить эти идеи. Мне сразу сказали: кто ты такой? Ты должен предоставлять депутатам слово и больше ничего… Вот такая была моя должность на виду – беспрерывное сидение. Кроме того, конечно же, была и серьезная законодательная работа, которая проходила без присмотра телекамер. Но я все равно взмолился, сказал: не могу больше! Хотя это была почетная должность…
В роли председателя Совета Союза Примаков возглавил парламентскую комиссию по привилегиям. Депутаты и пресса требовали покончить с привилегиями партийно-государственного начальства.
В сентябре 1989 года его избрали кандидатом в члены политбюро. Евгений Максимович отнесся к этому на диво спокойно, хотя это было вознесением на политический олимп. Когда он после пленума ЦК вышел на улицу, его уже ждала не «волга», а «ЗИЛ» с охраной.
Один знакомый профессор встретил его после пленума. Искренне пожал ему руку:
– Поздравляю, Евгений Максимович!
Тот недоуменно переспросил:
– С чем?
– Как с чем? С избранием в Политбюро!
Примаков пренебрежительно махнул рукой:
– Фигня все это.
И пошел дальше.
Как положено по номенклатурным правилам, Примаков полетел в отпуск уже не обычным рейсом «Аэрофлота», а спецсамолетом в сопровождении охраны. Собственный самолет полагался всем членам и кандидатам в члены политбюро. Но газета «Рабочая трибуна» написала именно о том, что на спецсамолете летает официальный борец с привилегиями Евгений Максимович Примаков. Эта история не улучшила его отношения к газетам и журналистам. Он решил, что эта акция организована кем-то из его «доброжелателей»…
На сессии Верховного Совета Примаков подробно доложил депутатам, какие именно привилегии существуют и кто ими пользуется. Речь шла об охране, государственных дачах, медицинском обслуживании и снабжении продуктами. Тогда депутаты требовали все это отменить, уравнять начальство с простым народом.
Самое тяжкое испытание на долю Примакова-политика выпало в январе 1990 года. Он впервые должен был принимать решения, когда речь шла в буквальном смысле о жизни и смерти людей.
События вокруг Нагорного Карабаха повлекли за собой кровавые последствия: исход армян из Азербайджана, азербайджанцев из Армении. Вслед за армянской резней в Сумгаите, которая осталась безнаказанной, 13 января 1990 года начались армянские погромы в Баку. Они переросли в настоящий бунт, в восстание против слабой и неумелой власти. Выплеснулось долго копившееся недовольство. Это был не только национальный, но и политический, и социальный конфликт.
Руководство республики не могло справиться с происходящим. Горбачев отправил в Баку кандидата в члены политбюро Примакова и нового секретаря ЦК КПСС по национальным делам Андрея Николаевича Гиренко, профессионального партийного работника с Украины. Гиренко прежде руководил Крымским обкомом, а там проблема с крымскими татарами, так что он считался специалистом по национальным делам.
Прилетев в Баку, они сообщили в Москву, что беспорядки продолжаются, остановить их не удается, местная власть утратила всякий авторитет, не контролирует ситуацию. Фактически колеблется вся республика.
Примаков встречался с активистами оппозиционного Народного фронта Азербайджана, представителями интеллигенции, журналистами, 18 января он выступал на митинге, пытаясь убедить многочисленную толпу, собравшуюся на площади, успокоиться и разойтись. Его слушали, но не расходились. Разговоры не помогали. Люди ждали каких-то действий.
19 января 1990 года президиум Верховного Совета СССР своим указом ввел чрезвычайное положение в Баку в связи с «попытками преступных экстремистских сил насильственным путем, организуя массовые беспорядки, отстранить от власти законно действующие государственные органы и в интересах защиты и безопасности граждан».
Москва требовала прекратить беспорядки и восстановить власть в республике. Но как? Единственной силой, способной на это, казалась армия. Тогда шутили: советская власть в Закавказье – это воздушно-десантные войска плюс военно-транспортная авиация.
Тульской воздушно-десантной дивизией командовал полковник Александр Иванович Лебедь, которому еще только предстояло стать знаменитым. В ночь с 19-го на 20 января его десантники начали входить в город. Союзные войска пришли слишком поздно, чтобы остановить армянские погромы. В Азербайджане восприняли ввод войск как шок, как вторжение иностранной армии, как оккупацию. Бакинская молодежь пыталась противостоять вводу войск. Солдаты прорывались через баррикады, через перегородившие дороги грузовики под огнем стрелкового оружия и градом камней. Десантники пустили в ход оружие. В ночном бою погибло около двухсот человек.
Фактически республика вышла из подчинения Москвы.
В ночь на 21 января собрался Верховный Совет Азербайджана. Он приостановил действие союзного указа об объявлении в Баку чрезвычайного положения и потребовал вывести войска из города. Действия войск министерства обороны, МВД и КГБ СССР были признаны противоправными.
В кровопролитии стали обвинять и Примакова, считая, что это именно он вызвал войска в Баку и как старший по партийному званию руководил их использованием.
Виталий Игнатенко:
– Он вернулся из Баку больным человеком. Он как никто понимал национальный характер людей, с которыми случилась такая беда, и невероятную ответственность, которую на него возложили. Но то, что там события не развились в более жесткие и кровавые формы, это заслуга Примакова и тех, кто с ним там был. Он сумел все-таки остановить кровопролитие, дальше стало проще.
В марте 1990 года Примаков, к своему величайшему облегчению, освободился от обязанностей в Верховном Совете. Горбачев назначил его членом новой структуры – Президентского совета.
