Вашу вторую просьбу я постараюсь выполнить если не сразу и полностью, то постепенно. Как раз сейчас пишу новую книгу на основе переписки с читателями, и ваше письмо может послужить хорошей отправной точкой для разговора. Если позволите, я дам вам второй, открытый ответ — через книгу.
До встречи.
…Разговор уже не совсем между нами, нас слушают многие и очень разные люди; но можно сделать и так, что это нам не слишком помешает…
Начнем с попытки уточнения профессии.
У меня нет специального психологического образования, которое можно получить, закончив психологический факультет университета. По диплому я врач широкого профиля, и поэтому мне несколько неловко письменно или устно называться врачом-психологом: вроде как самозванство. Тем более, что такой профессии в официальном медицинском реестре у нас не значится. Однако практически с некоторых пор приходится выполнять именно эту работу, в то же время будучи и психотерапевтом, и психиатром…
Нужно, наверное, вкратце объяснить, как это вышло.
Узнав довольно много своих коллег и познакомившись с биографиями известнейших психотерапевтов, я могу заключить, что это прежде всего совершенно разные люди, непохожие друг на друга. Но у каждого, у кого действительно есть призвание, можно выявить некий потенциал… Не знаю, как это лучше назвать. Фактор Икс…
У моего ближайшего друга В. этот потенциал складывается из особой склонности к сопереживанию — вплоть до полного растворения в чужом мире плюс особое вдохновение, охватывающее его, когда он ощущает хоть малейшую возможность помочь человеку… Этот гений самоотдачи, в обыденной жизни лентяй и мечтатель, способен вытянуть из пропасти самого пропащего, тоскливейшего пациента, потерявшего все координаты, утратившего смысл жизни… Я еще не встречал врача, со столь нежной силой любящего своих больных. Но его избыточная доверчивость не приносит пользы, когда попадаются пациенты неискренние, уклоняющиеся от живого контакта, прячущиеся под привычной маской.
В подобных случаях имеет преимущество Д. — исключительно трезвый и проницательный аналитик, мастер врачебной беседы, в которой соединяются и диагностика, и лечение. От его глаза не укроются ни малейшая фальшь, ни двусмысленность или недомолвка. «Следователь Сократ» — зовем мы его иногда меж собой. Подобно достославному мудрецу, он умеет построить беседу так, что и наглухо закрытый пациент раскрывается, упираясь в собственные противоречия, и спустя некоторое время начинает по-новому видеть себя и свои проблемы.
У Р., виртуоза внушения, необыкновенно развит артистизм поведения — каждое его слово, каждая интонация, каждый жест предельно выразительны, красивы, отточены. Незаурядная диагностическая интуиция. Блестяще работает с людьми мнительными, страдающими всевозможными страхами, и особенно с женщинами всех возрастов; труднее, однако, со скептически настроенными мужчинами…
Коллега Е. отличается повышенным оптимизмом, энергией и уверенностью в себе. Склонность к лидерству, непринужденность, практический здравый смысл — преимущества бодрой сангвинической натуры. Хорошо идет дело с подростками и не слишком интеллектуальными юношами, удаются случаи семейно-сексологические, есть некоторый успех даже с алкоголиками…
Коллега С, напротив, несколько тяжеловесен, медлителен, замкнут, выглядит то ли глубоким меланхоликом, то ли флегматиком. Излучает величественное и таинственное спокойствие. Говорит очень мало — лечит своим молчанием, лечит присутствием. Это великий гипнотизер. Мы направляем к нему пациентов, кажущихся безнадежными, — его вмешательство порой творит чудеса. Притом, однако, зауряднейшие случаи идут иногда с осечками…
У коллеги Н., матери двоих детей, твердость характера и мягкость манер, соединяясь, дают поразительную естественность и физически ощутимую человеческую надежность. Это «мать для всех» — один из прекраснейших, если не самый прекрасный, из женских типов. Поговорив с ней, чувствуешь себя отдохнувшим и набравшимся сил, все заботы и тревоги отступают… Но людей определенного склада — именно тех, кому необходимы постоянные подтверждения своей исключительности, — она раздражает и разочаровывает. Тут нужна актерская гибкость…
Фактор Икс, стало быть, предопределяет диапазон возможностей психотерапевта, но и ограничивает их — универсальность вряд ли достижима. Так или иначе решает не техника, не методика (хотя без них и нельзя), а вот это, личное…
Из выдающихся психотерапевтов недавнего прошлого вспоминается С. И. Консторум, работавший в предвоенные и первые послевоенные годы. У него была невыигрышная внешность — инвалид с тяжелым физическим недостатком. При этом человек с богатейшим внутренним миром, эрудит, превосходный рассказчик и импровизатор на фортепиано. Когда он вел беседы и сеансы, которые часто сопровождал музыкой, становился внезапно красивым (лоб, глаза, руки), заставлял петь воздух, излучал физически ощутимую духовную силу… (Вот, это оно: близко к сути). А личным методом психотерапии была «встречная исповедь». Да, рассказывал пациенту и о себе, рассказывал с беспощадной искренностью, но так тонко и вдохновенно, с таким юмором, что пациент, охваченный доверием и благодарностью, переставал чувствовать себя одиноким, видел во враче самого себя, и они — уже вместе — искали и находили решения, боролись с недугами. Духовная сила начинала принадлежать обоим… Метод «встречной исповеди», конечно, не общеупотребим.
…Вы спросите: ну а что же, обыкновенный здравомыслящий человек, средних способностей, простой и добрый, каких много, без разных там факторов, — разве не может, соответственно выучившись, сделаться психотерапевтом?
Отчего же, может. Но… во-первых, психотерапия, если только человек ей отдается по-настоящему, волей-неволей разовьет у него фактор Икс, то есть сама вытянет из запасников души то, что нужно и что возможно. Так же точно, как и любая другая работа. Психологи давно уже пришли к выводу, что всякая профессия производит «профессиональную деформацию» личности. (Мне, правда, этот термин не нравится). А во-вторых, кроме фактора Икс, в призвании психотерапевта много значит еще некий кризис, поворотное переживание… Опять называю не совсем точно.
Попытаюсь сказать иначе. В практическом человековедении никак не обойтись без метода, который один мой коллега назвал, по-моему, удачно, Методом Собственной Шкуры.
Желательно, чтобы психотерапевт был человеком гармоническим, оптимистичным и здравомыслящим, хотя бы в рабочее время. Но человеком беспроблемным, благополучным ему быть нельзя. Есть глубокая закономерность в том, например, факте, что среди врачей-фтизиатров многие сами переболели туберкулезом. Разумеется, чтобы стать хорошим хирургом, вовсе не обязательно самому перенести все операции — вполне можно обойтись и без этого, но знать, что такое боль, хирургу желательно не только по учебникам. То же и для тех, кто имеет дело с болью душевной.
Первый психотерапевтический опыт (осознавшийся как опыт значительно позже) мне довелось обрести около тринадцати лет от роду. Дружил с девочкой чуть старше меня, дочерью близких друзей семьи. Был влюблен. Она казалась мне самой красивой и умной на свете, самой-самой… Только вот грустная — почему?.. Лет с одиннадцати, несмотря на прекрасные способности, училась все хуже. Потом появились странности: то, уединяясь, о чем-то шепталась сама с собой и совершала необычные движения, то начинала вдруг неудержимо смеяться, непонятно над чем. Я принимал это как должное — как ее особенности; пожалуй, именно странности и заставляли сильнее любить… Но однажды я подслушал разговор взрослых: они говорили, что Лиля психически больна, что ее придется отдать в больницу. Прозвучало незнакомое слово: «шизофрения»… Не спал ночь, пытаясь додуматься, что же с Лилей теперь будет и как сделать так, чтобы ее не отняли. «Это все неправда… Все это глупости, она здорова, она просто не такая, как все, она лучше всех… Они ее не понимают, а она… Не может объяснить… А я объясню, я докажу…»
Я помогал ей готовить уроки и видел, что со мной ей легче, свободнее, чем с кем бы то ни было, включая и ее родителей, и подруг, которые постепенно от нее отходили… Я представлялся Лиле чем-то вроде младшего брата и с прямолинейным простодушием допытывался, почему у нее плохое настроение, и что значат эти перешептывания и странные движения, и над чем она вдруг смеется… Отмалчивалась: пыталась что-то объяснить невнятными намеками…
Наконец произошел между нами Великий Разговор. Взяв с меня страшную клятву хранить тайну, Лиля рассказала мне, что общается с некой Невидимой Силой, которая и заставляет ее проделывать эти вот странные движения, чтобы получать свидетельства послушания, чтобы не было худшего… Что она, эта Сила, все знает о ней и наказывает за множество грехов… Вкладывает в голову не ее, а посторонние и чужие, иногда очень скверные мысли, чтобы проверить… Что от той же самой Силы зависят некоторые особые ощущения…
