Эти слова бьют не в бровь, а в глаз именно потому, что затрагивают глубинную истину. Истину о нашей неисчерпаемой потребности верить, начиная с самых ранних проблесков сознания, от непоколебимой веры ребенка в то, что его накормят и утешат, до потребности взрослого видеть в окружающем мире хотя бы подобие справедливости и упорядоченности. В каком-то смысле мошенникам-виртуозам наподобие Демары почти ничего не нужно делать. Мы сами все за них делаем — мы хотим верить тому, что они нам рассказывают. В этом заключается их гениальность: они точно угадывают, что именно нам нужно, и берут на себя роль идеального исполнителя наших желаний.
Самозванцы наподобие Демары появляются там, где они больше всего нужны, в том обличье, которое пользуется наибольшим спросом: квалифицированный медик, вызывавшийся служить на флоте, где остро не хватает медицинского персонала, тюремный надзиратель, согласный взять на себя самых трудных заключенных, с которыми никто не хочет иметь дела. Учредитель финансовой пирамиды, который появляется с идеальной инвестицией, когда денег в обрез, а рынки нестабильны. Ученый, сделавший открытие, которого все давно ждали. Арт-дилер с идеальной картиной Ротко, которую коллекционер нигде больше не мог найти. Политик, предлагающий долгожданное решение острого вопроса, от которого много лет страдает город. Врач с самым нужным лекарством, чудодейственной микстурой, целительным прикосновением. Журналист с актуальной историей, превосходно иллюстрирующей важный тезис. Или — задолго до появления любого из них — религиозный лидер, дававший надежду на спасение, когда все вокруг шло хуже некуда, обещавший, что когда-нибудь в мире воцарится справедливость.
В 1950-х годах лингвист Дэвид Маурер погрузился в мир аферистов и мошенников глубже, чем кто-либо из его предшественников. Он называл таких людей просто — «аристократы преступного мира». Мошенники-виртуозы не снисходят до грубых преступлений — откровенного воровства, кражи со взломом, насилия и угроз. Мошенничество — проявление их личных качеств, их умения общаться. Доверие, симпатия, убеждение. Истинный мошенник-виртуоз ни к чему не принуждает — он делает нас соучастниками нашего собственного краха. Он не крадет — мы отдаем. Он не выпытывает — мы сами рассказываем ему свою историю. Мы верим, потому что хотим верить, а не потому что нас заставили. Поэтому мы предлагаем то, что ему нужно — деньги, репутацию, доверие, славу, законные права, поддержку, — и не догадываемся, что происходит, пока не станет слишком поздно. Потребность верить, постичь и объяснить для себя устройство мира распространена среди людей повсеместно и исключительно сильна. Умело направляемые, мы готовы согласиться практически с чем угодно и поверить практически кому угодно. Теории заговора, сверхъестественные явления, парапсихология — наша доверчивость практически неисчерпаема. Или как это сформулировал один психолог: «Легковерие глубоко укоренилось в поведенческом репертуаре человека». Ведь наш разум создан для историй. Мы жаждем их и если не можем получить, то создаем их сами. Истории о происхождении человека. О его цели в этом мире. О том, почему мир устроен именно так. Люди не любят двусмысленности и неопределенности. Когда ситуация кажется бессмысленной, мы стараемся отыскать недостающее звено. Когда мы не понимаем, что, почему и каким образом произошло, мы ищем объяснение. И мошенник-виртуоз охотно нам в этом помогает — ведь он великий мастер сочинять.
О французском поэте Жаке Превере рассказывают такую историю (скорее всего, вымышленную). Однажды он увидел на улице слепого с табличкой «Слепой, не получающий пособия». Он остановился поговорить с ним. Как идут дела? Отзывчивы ли люди?
— Дела идут неважно, — ответил слепой. — Иногда бросают монетку, но чаще просто проходят мимо.
— Можно взять на минутку вашу табличку? — спросил Превер.
Слепой кивнул. Поэт взял табличку, перевернул и что-то на ней написал.
На следующий день он опять проходил мимо слепого.
— А теперь как дела? — спросил он.
— Невероятно, — ответил тот. — Я никогда в жизни не получал столько денег.
На табличке Превер написал: «Придет весна, но я ее не увижу».
Расскажите нам трогательную историю, и мы растаем. Скептицизм сменится доверием. Тот же прием, благодаря которому чашка слепого наполнилась пожертвованиями, может сделать нас, к добру или к худу, восприимчивыми к любому внушению.
Когда мы приходим на шоу иллюзионистов, мы сами хотим, чтобы нас одурачили. Мы хотим, чтобы обман затуманил нам глаза и сделал наш мир чуть более волшебным, более прекрасным. Фокусник во многих смыслах использует те же приемы, что и мошенник-виртуоз — только его обман ничего не разрушает. «Фокусы — своего рода осознанный, добровольный обман, — сказал мне однажды декабрьским днем Майкл Шермер, специалист по истории науки и писатель, посвятивший не одно десятилетие разоблачению сверхъестественного и псевдонаучного. — Если вы поддаетесь на этот обман, это не значит, что вы глупы. Наоборот, если вы не поддались, значит, фокусник сделал что-то неправильно».
Шермер, основатель «Общества скептиков» и журнала Skeptic, много размышлял о том, почему желание постичь магию так часто оборачивается излишней впечатлительностью и наивной доверчивостью. «Возьмите фокус с наперстками Пенна и Теллера. Я могу объяснить, как они это делают, но от этого фокус не утратит своего очарования. Нужно не просто знать секрет. Это не уловка. Это настоящее искусство, представление. За ним стоит целая история — и поэтому он эффективен». В основе фокуса и мошенничества лежит один и тот же основополагающий принцип — манипуляция нашей верой. Фокус разворачивается на базовом уровне визуального восприятия, манипулируя нашим видением и ощущением реальности. Он на мгновение меняет наши представления о возможном, опираясь на особенности устройства нашего зрения и мозга, создавая альтернативную версию мира. Мошенничество работает по тому же принципу, но заходит при этом намного дальше. Быстрые аферы, например «три карты Монте»[1], похожи на обычные приемы фокусников, за исключением того, что здесь у ведущего гораздо менее порядочные намерения. Но есть долговременные аферы, на воплощение которых уходят недели, месяцы, даже годы, во время которых нами манипулируют на высочайшем уровне, играя с нашими базовыми представлениями о человечестве и мире. Настоящее мошенничество питается нашей жаждой магии, эксплуатирует наше бесконечное стремление к более яркой и в какой-то степени более осмысленной жизни. Но когда мы идем на поводу у мошенников, мы делаем это вовсе не потому, что хотим быть одураченными — по крайней мере, мы так не думаем. Пока людей тянет к магии, к увлекательной иной реальности, непохожей на наше повседневное существование, мошенничество будет процветать.
Мошенничество на доверии существовало задолго до того, как появился сам термин — что произошло, вероятно, в 1849 году во время суда над Уильямом Томпсоном. Элегантный Томпсон, по сообщению газеты New York Herald, подходил к прохожим на улицах Манхэттена, завязывал разговор, а затем обращался к ним с необычной просьбой: «Вы могли бы доверить мне до завтра ваши часы?» Столкнувшись с этим донкихотским вопросом, в котором чувствовался к тому же намек на респектабельность, многие отдавали ему свои часы. Так родился «мошенник на доверии»: человек, использующий доверие других людей в собственных целях. Вы доверяете мне? Что вы мне дадите, чтобы это доказать?
Мошенничество предстает во множестве обличий. Быстрые схемы, наподобие печально известных «трех карт Монте» или «наперстков», в основе которых ловкость рук и актерское мастерство, до сих пор активно разыгрывают на улицах Манхэттена. Долгие схемы, для разработки которых требуется время и изобретательность (самозванцы всех мастей, финансовые пирамиды, создание совершенно новых реальностей — новой страны, новой технологии, нового лекарства), уверенно обосновались в мире интернета, но не сдают свои старые позиции в реальной жизни. Многие из них имеют замысловатые названия. Схема «кот в мешке» восходит как минимум к 1530 году. В произведении Ричарда Хилла «Книга заметок» говорится: «Покупая поросенка, непременно загляните в мешок», чтобы потом не оказалось, что вы купили вовсе не поросенка. «Испанский узник» (по сообщению газеты New York Times в 1989 году, «одна из самых старых, привлекательных и наиболее успешных мошеннических схем, известных полиции») также берет начало в XVI веке. «Найденный кошелек», «золотой кирпич», «свежая зелень», «Банко», «крупный магазин», «телеграф», «выигрыш», «тряпка» — колоритные названия можно перечислять долго.
Афера — древнейшая из существующих игр. И вместе с тем она превосходно приспособлена для нашего времени. Можно даже сказать, что бурное развитие технологий ознаменовало собой новый золотой век мошенничества. Аферы бурно расцветают в периоды нестабильности и быстрых перемен, когда возникает что-то новое и старого взгляда на мир становится недостаточно. Именно поэтому мошенники бешено расплодились в эпоху золотой лихорадки и в годы освоения дальнего запада. Именно поэтому мошенничество приобретает особый размах во времена войн, революций и политических волнений. Эпоха перемен — великий союзник мошенничества, ведь перемены порождают неуверенность. Аферист обожает эксплуатировать тревогу и беспокойство людей, на глазах у которых рушится или меняется до неузнаваемости привычный мир. Мы благоразумно держимся за прошлое, но вместе с тем готовы повернуться лицом к новым неожиданным веяниям. Как знать, может быть, этот новый способ вести бизнес и есть будущее?
