не представляю, как вы воспринимаете синий цвет, не говоря уже о том, что вы чувствуете, когда радуетесь или боитесь. Наши внутренние миры вращаются друг вокруг друга по причудливым орбитам, не соприкасаясь. Если двое становятся друзьями, их миры чуточку сближаются, а миры моих родителей после развода разошлись. Эмпатия — это суперсила разума, преодолевающая расстояния. С ее помощью мы путешествуем в чужие миры и пробуем поставить себя на место другого человека. И в большинстве случаев нам это, как ни удивительно, удается [2]. По эмоциональному рассказу незнакомца мы поразительно точно представляем себе его чувства. Мельком взглянув на лицо человека [3], мы интуитивно догадываемся, чт
о ему нравится и насколько ему можно доверять.
Основная роль эмпатии в том, чтобы вдохновлять на доброту [4] — на то, что мы понимаем как склонность помогать окружающим, иногда в ущерб себе [5].
Доброта порой кажется роскошью — это исключительно социальный навык в техническом веке. Еще Чарльз Дарвин ломал над ней голову. Согласно его теории естественного отбора, организмы в первую очередь заботятся о себе. С этим утверждением не согласуется помощь окружающим, особенно когда ее оказывают с риском для собственной безопасности. В «Происхождении человека» Дарвин писал: «Тот, кто скорее принес бы в жертву собственную жизнь… чем предал товарищей, не оставлял потомства, которое унаследовало бы его благородство» [6].
Что интересно, доброта — один из основных навыков выживания в животном мире. Новорожденные являют собой маленькие комочки потребностей, полностью беспомощные первые несколько дней (гуси), недель (кенгуру) или лет (мы). Родители пойдут на все, чтобы они выжили, иначе некому будет наследовать гены эгоистичности, заботы о себе. Это свойственно всем видам: помогая родственникам выживать, животное проявляет заботу о своих генах. Не связанным родственными узами животным тоже выгодно быть добрее друг к другу, особенно если таким образом они создают союзы. Действуя заодно, проще добывать пропитание, защищаться и активно развиваться недоступными одиночкам способами.
В подобных случаях доброта — умный ход, но это все же не объясняет, почему отдельно взятое животное решает помочь другому в данный момент. Мать-бельчиха не знает, что детеныши унаследуют ее гены, зачем тогда их выкармливать? Мартышка-верветка не может подсчитать шансы на то, что сосед отплатит добром за добро, чего ради ей напрягаться? На эти вопросы природа отвечает, что дело в эмпатии [7]. Если одно существо разделяет эмоции другого, то видеть боль для него означает чувствовать боль, а помогать — то же, что получать помощь.
Эмпатическое переживание является основой проявления доброты, и эта связь значительно старше нашего вида. Крыса замирает (это признак беспокойства), когда ее соплеменник в той же клетке получает удар током. Благодаря такой реакции они помогают друг другу, даже делятся с пострадавшими кусочками шоколада для облегчения дистресса. Мыши, слоны, обезьяны и вороны — все демонстрируют доброту наряду с эмпатией [8].
В человеке эмпатия совершила огромный эволюционный скачок. Это хорошо, потому что у нас нет физических преимуществ. На заре развития человечества мы сбивались в группы по несколько семей. У нас не было ни острых зубов, ни крыльев, ни силы наших двоюродных сородичей — приматов. Зато конкурентов было предостаточно: всего тридцать тысяч лет назад вместе с нами планету населяли по крайней мере пять других видов человека с крупным мозгом [9]. Но за тысячу лет у нас, сапиенсов, появились благоприятные для установления отношений качества: снизился уровень тестостерона, смягчились черты лица и в целом мы стали менее агрессивными [10]. У нас развились крупные по сравнению с другими приматами белки глаз, благодаря чему мы быстрее определяем направление взгляда сородичей, а также сложные лицевые мышцы, позволяющие выражать более широкую гамму эмоций.
А мозг в процессе эволюции научился лучше понимать мысли и чувства окружающих.
В результате у нас появились многочисленные эмпатические способности. Мы можем приоткрыть дверь в разум не только друзей и соседей, но и врагов, посторонних лиц и даже не существующих в реальности персонажей кино и книг. Так мы стали добрейшим видом на планете. Шимпанзе, к примеру, могут организованно действовать и утешают друг друга в печали, но их доброта не безгранична. Они редко делятся едой и, хотя дружелюбны к членам своей стаи, к посторонним милосердия не проявят. В отличие от них люди — чемпионы мира по сотрудничеству и больше прочих видов склонны помогать друг другу. В этом наше тайное оружие [11]. По отдельности мы мало что из себя представляем, но вместе мы сила, непобедимые суперорганизмы, которые охотились на мохнатых мамонтов, строили подвесные мосты и установили господство на земном шаре.
С распространением вида прогрессировала доброта. Люди делились пищей и деньгами в культурах всего мира. В 2017 году одни только американцы пожертвовали 410 миллиардов долларов на благотворительность и почти восемь миллиардов часов занимались волонтерской работой [12]. По большей части эти проявления доброты произрастают непосредственно из эмпатии. Те, у кого она сильнее развита, жертвуют деньги и свое время и делают для благотворительности больше других [13], а те, у кого она быстрее включается, чаще помогают незнакомым людям. Эмпатия как негативная фотопленка — в самые темные времена выводит на свет самые благородные качества: вспомните людей, укрывавших евреев во время холокоста, и учителей, закрывавших учеников от пуль своими телами во время расстрелов в школах.
В своем философском труде «Расширяющийся круг» (The Expanding Circle) [14] Питер Сингер утверждает, что раньше нас беспокоило благополучие маленькой группы (родных и, возможно, ближайших друзей); постепенно диаметр нашей заботы расширился за пределы племени, города и всей страны. Теперь он охватывает всю планету. Пища, медикаменты и технологии поставляются со всего мира; выживание зависит от бессчетного числа людей, которых мы никогда не узнаем лично.
И сами мы тоже помогаем тем, кого ни разу не видели, — пожертвованиями, голосованием и культурой, которую создаем. Трагические подробности о жизни людей с другой половины земного шара могут вызвать у нас сострадание.
Могут, но не всегда вызывают, и это затрагивает важную истину, касающуюся эмпатии. Наши инстинкты развивались в условиях, где любые встречи были во всех смыслах привычными. Друзья и соседи были похожи на нас внешне. За целую жизнь у нас было море возможностей узнать их характер, а у них — наш. У нас было общее будущее, а значит, доброта и жестокость могли к нам вернуться. Карма была сильной, непосредственной и неотвратимой. Те, на чью долю выпадали страдания, были рядом, и можно было прийти им на выручку. Эмпатия зарождалась в первичном бульоне маленьких, тесно связанных
