уме остроумным выражением и лежащий в основании чувства комического, заключается в прямом переходе от признания смысла, выявления истины или от воображения последствий к осознанию или ощущению относительной ничтожности смысла».
Обсуждение выше, безусловно, многое проясняет, однако желательно все-таки задаться вопросом, способствует ли противопоставление смысла и бессмыслицы, на которой якобы покоится чувство комического, определению понятия остроумия как чего-то, отличного от комизма?
Фактор «непонимания и внезапного уяснения» тоже заводит нас глубоко в проблему отношения остроумия к комизму. Кант рассуждал о комическом вообще – дескать, замечательная особенность его заключается в том, что оно «косвенно вызывает на мгновение живую радость» [4]. Хейманс (1896) показывает, как шутка воздействует на человека посредством непонимания, которое сменяется внезапным уяснением. Он подкрепляет свое изложение прекрасной остротой Гейне: тот заставляет одного из своих героев, бедного лотерейного маклера Гирша-Гиацинта [5], хвастаться, будто великий барон Ротшильд обходится с ним как с человеком, вполне равным по положению, – вполне «фамилионерно» (famillionär). Здесь слово, передающее шутку, кажется сначала ошибкой словообразования, чем-то непонятным, несуразным, загадочным. Поэтому оно ввергает нас в смятение. Комизм производится устранением смятения по итогу понимания слова. Липпс дополняет, что за этой первой стадией прояснения, когда мы узнаем, что смущающее нас слово означает то-то или то-то, следует вторая стадия, когда возникает осознание того, что это бессмысленное слово поначалу нас смутило, а затем предъявило свой истинный смысл. Лишь это второе уяснение, лишь осознание того, что причиной недоразумения стало слово, бессмысленное с точки зрения обыденной речи, лишь превращение нелепицы в ничто, – если коротко, лишь оно и вызывает комическое ощущение.
Вне зависимости от того, кажется ли нам более понятной та или другая из приведенных трактовок, мы с помощью рассуждений о непонимании и внезапном уяснении приближаемся к составлению определенного мнения. Если комичность гейневского «фамилионерно» опирается на разгадку якобы бессмысленного слова, то остроумие следует, конечно, сводить к процессу образования этого слова и к его признакам.
Другая существенная особенность остроумия, никак не связанная с обсуждавшейся выше, тоже отмечается всеми авторами. «Краткость – плоть и душа остроумия, даже само остроумие», – говорит Жан-Поль (ук. соч.), видоизменяя таким образом фразу старого болтуна Полония из шекспировского «Гамлета» (действие 2-е, сцена II):
И так как краткость есть душа ума,
А многословье – бренные прикрасы,
Я буду краток [6].
Важно и описание краткости остроумия у Липпса: «Острота сообщает ровно то, что сообщает, – не всегда в нескольких словах, но всегда немногими словами, то есть тем количеством слов, какого, согласно строгой логике или обычному образу мышления и речи, всегда недостаточно. Она может даже сообщить что-то, умалчивая об этом».
Мы уже узнали из связи шуток с карикатурами, что шутки «должны выхватывать нечто спрятанное или скрытое» (К. Фишер). Я подчеркиваю еще раз это определение, так как оно тоже больше относится к сущности остроумия, чем к сущности комизма.
Разумеется, эти скудные выдержки из работ авторов, писавших об остроумии, не позволяют судить о значимости указанных сочинений. При всем моем желании верно передать ход мыслей, столь извилистый и отягощенный мелочами, довольно затруднительно, а потому не стану избавлять любознательных читателей от стремления почерпнуть желательные для них познания из первоисточников. Но я не уверен в том, что эти читатели смогут обрести полное удовлетворение. Указанные авторами признаки и особенности остроумия – деятельное отношение к содержанию нашего мышления, игривость суждений, сочетание несходного, противопоставление мнений, «смысл в бессмыслице», смена непонимания внезапным уяснением, выявление скрытого смысла и особая краткость шуток – все кажутся на первый взгляд наблюдениями настолько меткими и столь легко подтверждаются целым рядом примеров, что мы ничуть не подвергаемся опасности умалить ценность этих взглядов. Однако перед нами disjecta membra [7], которые мы хотели бы видеть объединенными в одно органическое целое. Они приводят к познанию остроумия не более, чем ряд анекдотов о личности, биографию которой мы жаждем узнать. В результате мы совсем не понимаем предполагаемой связи между отдельными явлениями – скажем, между краткостью остроумных замечаний и игривостью суждений. Мы нуждаемся в разъяснениях по поводу того, должно ли остроумие удовлетворять всем поставленным условиям, чтобы считаться остроумием, или только некоторым из них; если второе, то какие из этих условий могут быть заменены другими, а какие насущно необходимы. Еще хотелось бы произвести группировку и классификацию острот, основываясь на их особенностях, признанных существенными. Та классификация, которую мы находим в литературе, опирается, с одной стороны, на технические приемы (игра слов и т. д.), а с другой стороны – на употребление острот в речи (шутки в качестве карикатур, обрисовка характеров, остроумные ответы и т. п.).
Следовательно, нам нетрудно будет обозначить цели дальнейших исследований по объяснению остроумия. Чтобы рассчитывать на успех, мы должны либо внести в эту работу новые точки зрения, либо попытаться проникнуть глубже, усилив наше внимание и углубив интерес. Мы можем утверждать, что в последнем, по крайней мере, недостатка не ощущается. Поистине поразительно, сколь немногочисленными примерами признанных острот довольствуются авторы для своих исследований (более того, каждый из них заимствует те же самые остроты у своих предшественников). Мы также не можем отказаться от необходимости проанализировать те же примеры, которые уже приводились классическими авторами, писавшими об остроумии. Но мы намерены, кроме того, заняться изучением новых материалов, чтобы подкрепить наши выводы более вескими основаниями. Вполне естественно поэтому привлечь в качестве объектов нашего исследования такие примеры остроумия, которые в жизни произвели на нас самих наибольшее впечатление и заставили много смеяться.
Заслуживает ли тема остроумия столь пристального внимания? На мой взгляд, ответ на этот вопрос не подлежит сомнению. Помимо личных мотивов, которые побуждают меня обратиться к загадкам остроумия и о которых будет сказано далее, я могу сослаться на наличие тесной связи между душевными событиями; этот факт придает ценность психологическому познанию даже в какой-нибудь отдаленной области, ибо оно способно обрести нечто ценное и в других областях. Нужно помнить и о том, какое своеобразное очарование вносит остроумие в наше общество. Новая шутка во многом почти сродни событию, к которому проявляют широкий интерес: она передается из уст в уста, словно весть о только что одержанной победе. Даже люди с положением, которые считают нужным сообщать свою биографию, рассказывать, какие города и страны они посетили, с какими выдающимися особами общались, не пренебрегают случаем поместить в своем жизнеописании те или иные прекрасные остроты, ими услышанные [8].
Следуя прихоти случая, возьмем для изучения первый пример
