Это насущная потребность, связанная именно с эпилептоидным радикалом. По-другому жить эпилептоид не может. А поскольку источниками информационных потоков являются предметы и люди, то эпилептоид направляет все свои возможности на упорядочение предметов и людей вокруг себя.
Социальное значение эпилептоидного радикала. Поймём и запомним: это радикал порядка. Эпилептоиды готовы на всё ради упорядочивания своей жизни: отношений, быта и обихода, деятельности. Если им это удаётся – они обретают душевный и физический комфорт, чувство осмысленности существования. Нет – тогда в спектре их переживаний нарастает тревога.
Тревога – переживание надвигающейся опасности – сопряжена со слабой нервной системой. Для такой нервной системы это вполне понятный, рациональный приспособительный инструмент. Тревога сигнализирует обладателю невысокого энергетического потенциала, что обстановка вокруг него накаляется, что в ней появляются дополнительные факторы, на адаптацию к которым у него может не хватить энергии. «Пора принимать меры. Пора искать выход из этой чересчур сложной ситуации. Пора, брат, пора…», – нервничает тревога, изводя человека какой-то внутренней дерготнёй. И меры принимаются. Хотя для разных радикалов, в основе которых лежит слабая нервная система, это всё-таки неодинаковые меры.
Истероид – лёгким движением ума – создаёт иллюзию, что опасность миновала, что проблемы уже позади, а сам он очутился в изумительном месте, где «травы и цветы, гуляют там животные невиданной красы». И все ему рады, и все его любят. Так из психотравмирующей ситуации он уходит в иллюзорное благополучие, спасая себя, хотя бы на время, от разрушительного действия тревоги на психику (а это действие, увы, не безобидно).
Обладатель тревожного радикала, о котором речь впереди, падает ниц под напором собственного страха. Тревога парализует тревожного, заставляет его думать об отступлении, а точнее – ни о чём не думать, сдаваясь на милость победителя: будь, что будет.
Эпилептоида от тревоги избавляет только устранение из ситуации всего лишнего, напрягающего. Этого можно добиться двумя путями. Либо уйти прочь, удалиться, устраниться из тех обстоятельств, которые не поддаются упорядочению (и обладатель эпилептоидного радикала становится отшельником, начинает вести уединённый образ жизни, в котором отчётливо просматриваются обида и злость на всех[30]). Либо – если это получается у него – заставить окружающих людей подчиниться его воле, чтобы все «плясали под его дудку», соблюдали установленные им правила поведения.
«Не стоит прогибаться под изменчивый мир, – яростно сжимая кулаки, самозабвенно исполняют эпилептоиды шлягер группы «Машина Времени», – пусть лучше он прогнётся под нас!» Причём этот образ они понимают буквально.
Впрочем, по-настоящему не прогибаются паранойялы. Эпилептоиды могут и прогнуться, лишь бы установленный для них внешний порядок был им понятен.
Упорядочивают эпилептоиды не только людей, но, как было сказано, и предметы в окружающем их пространстве. С предметами дело иметь, конечно же, проще. Они не возражают, не сопротивляются, остаются там, куда их поместили. Вот почему генеральная уборка в квартире становится для эпилептоида праздником души, именинами сердца. И вот почему эпилептоид, нередко, любит и ценит вещи больше, чем людей.
Внутренняя иерархия приязни выстроена у эпилептоидов следующим образом: на её вершине – неодушевленные, полезные в хозяйстве предметы. Следом идут животные – домашние и сельскохозяйственные. С ними – в информационном смысле – сложнее иметь дело, чем с чашками и стульями, но намного легче, чем с людьми. Животные, в глазах эпилептоидов уж точно, имеют понятное и неизменное предназначение. Животных можно дрессировать, добиваясь от них почти механического подчинения. Их, в конце концов, при полной потере функциональности, можно забить на мясо или усыпить. Чего, разумеется, не скажешь о людях.
Вот уж кто занимает в иерархическом списке эпилептоидов презираемое последнее место. Люди непредсказуемы, своевольны, а потому ненадежны. В этом эпилептоид убежден. И чтобы уменьшить, насколько возможно, риск от общения с людьми, эпилептоид активно использует три главных рычага влияния: власть, деньги и моральное давление на окружающих.
Чтобы заполучить в руки власть, эпилептоид стремится сделать карьеру – скорее формальную, чем содержательную. Ему важно быть начальником, он верен принципу: «ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак». В этом случае приказы, исходящие от него, обретают необходимую легитимность и обязательность исполнения.
Деньги играют в жизни эпилептоидов особую почётную роль. Эпилептоид уверен: всё продается и всё покупается! Нужно лишь правильно назначить цену. И он последовательно реализует эту установку в общении и взаимодействии с людьми.
Эта любовь к деньгам взаимна: эпилептоиды любят деньги, а деньги любят эпилептоидов. В своих социальных стратах они самые зажиточные, богатые. Что многих подкупает, в прямом и переносном смыслах.
Наконец, моральное давление. Эпилептоиды часто прибегают к запугиванию тех, кто им не подчиняется, или кого они побаиваются сами как потенциальных конкурентов за власть и деньги. Если не пугают, то оскорбляют тем или иным способом, унижают, находя в людях психологически уязвимые места, болевые точки.
Собственно, в использовании указанных рычагов воздействия на окружающих и заключается, в основном, специфика эпилептоидного стиля поведения.
Итак, социальное значение эпилептоидного радикала складывается из стремления к порядку (а разве вредно стремиться к порядку?) и из глубокого раздражения, переходящего в агрессию, по отношению ко всему, что мешает установить порядок.
В какую бы комбинацию радикалов ни встраивался эпилептоидный радикал, он всегда привносит в характер рационализм, расчетливость, въедливость, сугубое внимание к мелочам. И, разумеется, психологическую готовность напасть на любой источник будущих неприятностей, уничтожить его «в зародыше». Давайте представим, в каких профессиональных сферах необходимы подобные качества – их не перечесть!
Вообще, эпилептоидный радикал – основа профессионализма в любой сфере. Профессионал – тот, кто владеет технологией и инструментарием своего дела. А технологии и инструменты – это те самые «мелочи», которые никогда не ускользают от внимания эпилептоидов. Вывод напрашивается сам собой.
Внешние признаки эпилептоидного радикала. Присутствие в характере индивида эпилептоидного радикала можно распознать по многим признакам. Он не таится от внимательных глаз. Здесь даже телосложение вносит свою лепту в диагностику. Собственно, это вполне объяснимо.
Известно, что и нервная система, и костно-мышечно-связочный аппарат человека изначально развиваются из одного и того же т. н. «зародышевого листка» – относительно автономного скопления клеток зародыша. Так что, если в генетическую основу формирования этого – общего – зародышевого листка заложены некие качества, то они в дальнейшем проявят себя одновременно и в телосложении, и в поведении человека.
Эпилептоидам свойственно своеобразное телосложение: относительно большая мышечная масса, крепкий костяк, массивный торс, короткая шея. При этом можно отметить присутствие в эпилептоидном телосложении некоторой диспропорциональности: в идеальные параметры человеческого тела вкрадываются отклонения, «огрехи». То руки длинноваты, то ноги коротковаты…
Подобное сложение называют «кряжистым», «мужиковатым», «медвежеватым» и т. п. Такое, знаете ли, типично мужское телосложение: крепыш, здоровяк, атлет. Научное его название: «атлетико-диспластическое» (Э. Кречмер). И телосложение эпилептоидов-женщин напоминает мужское: крутые плечи, относительно узкие бёдра, развитые мышцы.
Обязательный ли это признак данного радикала? – Нет, но весьма существенный.
