Даже придуманные писателями гениальные сыщики следуют этому принципу по отношению к преступлениям, которые разгадывают.
Патер Браун, священник-детектив, скажет преступнику Флам-бо в одном из рассказов Г. К. Честертона: «Все эти преступления совершил я сам», — чем ужаснет преступника — партнера по расследованиям.
Но этого недостаточно! От простого постулирования правил ничего не меняется.
Кусочек ткани может подарить нам радость, но не знание. Как заставить его говорить?
Давайте вернемся к опыту Леонардо. Кроме картин и рукописей, он оставил нам и... что-то вроде психологических тренингов. Он учил отнюдь не только «лени». Леонардо да Винчи был уверен, что практика невозможна без теории, что художественный метод нуждается в теоретической основе. И, может быть, все, что мы сегодня называем «психологическими тренингами», выросло из рассуждений Леонардо.
Его обвиняли в измене искусству и в порочных творческих методах. Как он смел не соглашаться с принципиальной непознаваемостью божественного творческого акта?
Федерико Цуккари, современник Леонардо, пытаясь ниспровергнуть его, писал: «Все эти математические правила надо оставить тем наукам и отвлеченным изысканиям, которые своими опытами обращаются к рассудку. Мы же, мастера искусства, не нуждаемся ни в каких других правилах, кроме тех, которые дает нам сама природа, чтобы изобразить ее».
Эти слова кажутся нам привычными и правильными — современная культура скорее пошла по пути, провозглашенному Федерико Цуккари, а не Леонардо да Винчи. Я много раз слышал от преподавателей творческих вузов, в том числе и от известных режиссеров, о том, что «единственная книжка, которую должен прочесть кинорежиссер, — это книжка сберегательная». В сущности, это то же самое высказывание Цуккари, только на современный лад. Человека, который первым изложил эту истину на бумаге, вполне можно считать основоположником современного массового искусства.
Однако кто помнит сегодня художника Федерико Цуккари?
Мне кажется, что в следовании изложенному Цуккари «правилу посредственности» таятся корни того «искусства», тех «творческих прорывов», которые мы видим сегодня на экране, сцене и обложках глянцевых журналов.
Современники жалели Леонардо, подшучивали над ним. Джорджо Вазари писал: «У него множество странных причуд. Занимаясь философией явлений природы, он пытается зачем-то распознать особые свойства растений, настойчиво наблюдает за круговращением Луны и движением Солнца».
Паоло Джовио жалел Леонардо за то, что тот «отдавал себя нечеловечески тяжелой и отвратительной работе в анатомических изысканиях, рассекая трупы преступников».
Действительно, зачем художнику заниматься познанием? И так сойдет!
Познание позволяло постичь палитру, с помощью которой Бог нарисовал жизнь, и использовать в своих, человеческих произ-ведениях высшие краски... Так и был создан Леонардо легендарный щит. Это и есть партнерские отношения с Богом... которые кажутся нам порой дьявольской стороной гениальности. Но было бы возможно сотворение мира, если бы Бог не имел партнера?
Леонардо хотел постичь законы творчества как законы, движущие жизнью, и, познавая их, создавал иные произведения.
Вот что писал он сам: «Предположим, что ты, читатель, окидываешь одним взглядом всю эту исписанную страницу, и ты сейчас же выскажешь суждение, что она полна разных букв, но не узнаешь за это время, ни какие именно это буквы, ни что они хотят сказать. Поэтому тебе необходимо проследить слово за словом, строку за строкой, если ты хочешь получить знания об этих буквах. Совершенно так же, если ты хочешь подняться на высоту здания, тебе придется восходить со ступеньки на ступеньку, иначе было бы невозможно достигнуть его высоты. Итак, говорю я тебе, которого природа обращает к этому искусству: если ты хочешь обладать знанием форм вещей, то начинай с их отдельных частей и не переходи ко второй, если ты до этого не хорошо усвоил в памяти и на практике первую. Когда ты срисовал один и тот же предмет столько раз, что он, по-твоему, запомнился, то попробуй сделать это без образца. И где ты найдешь ошибку, там запомни эго, чтобы больше не ошибаться. Мало того, возвращайся к образцу, чтобы срисовать столько раз неверную часть, пока ты не усвоишь ее как следует в воображении».
Это упражнение на концентрацию внимания и тренировку воображения. Без этих элементарных навыков мышления невозможен прорыв к метафизике собственного сознания. Гениальности просто-напросто нечем будет оперировать. Чувства не будут сформулированы — в них не будет никакого смысла. Останется лишь экстаз — духовное пьянство.
Однако не только проработкой деталей и накоплением образов призывал заниматься Леонардо. В его тренингах для учеников были и совершенно иные методы.
«Я не премину, — писал он, — поместить среди этих наставлений новоизобретенный способ рассматривания. Хоть он и может показаться кому-нибудь ничтожным и почти что смехотворным, тем не менее он весьма полезен, чтобы побудить ум к разнообразным изобретениям. Это бывает, если ты рассматриваешь стены, запачканные разными пятнами, или камни из разной смеси. Если тебе надо изобрести какую-нибудь местность, ты сможешь на пятнах увидеть подобие различных пейзажей, украшенных горами, реками, скалами, деревьями, обширными равнинами, долинами и холмами самым различным образом. Кроме того, в запачканной стене ты можешь увидеть разные битвы, быстрые движения разных фигур, выражения лиц, одежды и бесконечно много таких вещей, которые ты не видел никогда, но которые ты можешь свести к цельной и хорошей форме. С подобными стенами и смесями происходит то же самое, что и со звоном колокола. В его ударах ты найдешь любое имя или слово, которое ты себе вообразишь. Только открой свой ум, слушай внимательно и чередуй это упражнение с обладанием знанием формы вещей».
Леонардо все время говорит о развитии совершенно особого органа чувства у художника. Мы называем его воображением. Но воображение и знание Леонардо объединяет одним чрезвычайно важным для нас словом: «Впрочем, — пишет он в том же трактате, — все это будет возможно только тогда, когда тебя будет вести вперед величайший интерес к жизни и к тому, что ты собираешься изобразить на холсте».
Мы плохо знаем учеников Мастера. Они так и не стали гениальными, потому что Леонардо, кроме упражнений, которые они, как и большинство учеников, скорее всего, не делали, предоставил им комфортные условия для творчества.
Похоже, что комфорт — спокойная и сытая жизнь за спиной учителя — обладает способностью гасить интерес, как гасит любые интересы рьяное стремление к комфорту, которое руководит современным миром: «...Мы же, мастера искусства, не нуждаемся ни в каких других правилах, кроме тех, которые дает нам сама природа, чтобы изобразить ее».
Обратите внимание, «правило» Цуккари — это правило комфорта.
Не нужно ничему учиться, не нужно мучить свой ум упражнениями. Природа обязана все дать сама. В крайнем случае, если природа что-то не додаст, это должен дать Мастер — более сильный и умный человек, чем я сам.
На месте мастера может быть государство, начальство, религиозные или сектантские лидеры, жена, родители... сам Господь Бог — кто угодно, только не я сам.
Но никто из них, даже Господь, не может задать направление моих интересов. Точнее говоря, Господь, наверное, его мне уже дал, но в каком-то не слишком явном виде. И теперь каждый из нас вынужден в мучениях разыскивать этот интерес внутри себя самого.
Если мы выполняем любую свою работу с интересом, даже работу дворника, то человек, который сталкивается с результатами нашего труда, испытает радость, почти такую же, как при общении с произведениями Леонардо.
Так ли глубоко отличается радость от вида прекрасного полотна от радости при виде красоты, которую создал дворник-художник перед входом в наши дома?
Я думаю, что различие здесь необязательно качественное. Если работа для нас лишь обязанность, которая приводит к повышению личного комфорта, то те, кто пользуется ее плодами, останутся равнодушными.
Умеем ли мы с вами дарить подарки?
Молитва, лишенная интереса к Богу и наполненная интересом к себе, лишается смысла. Подарок, купленный на бегу и не наполненный интересом к адресату, лишается смысла (чаще всего передаривается или просто выбрасывается). Ведь человек, покупая его, руководствовался лишь интересом к экономии собственного времени.
Будет ли наша жизнь прожита «на авось» или наполнится внутренней радостью — зависит только от нас самих. Радость жизни прямо пропорциональна поиску интересов, так как радостью, в отличие от удовольствия, мы называем... прорывы. Те самые необходимые для поиска смысла жизни прорывы к чему-то, что существует вне привычной суеты объектного разума. То есть вне того, что мы привыкли считать... собой.
