Если принять воззрения Ломброзо об обязательном сопровождении гениальности помешательством, то тогда остается вопрос, почему же среди психически больных 99 % простых смертных. Статистика явно не в пользу концепции Ломброзо. К тому же, нельзя зацикливаться на гениях творческого ремесла: многие из них в силу специфики «не от мира сего». Не меньше гениев и в области чистой науки, где не нужна экзальтация. Там тоже не мало научных открытий характеризуются учеными как внезапное «озарение». Но эти люди с точки зрения психиатрии абсолютно здоровые люди. Поэтому правильнее говорить об «аномалии» мозга у великих людей, чем о их помешательстве. Но термин «аномалия» применим только исходя из того, что мозг этих людей может работать «не так», а качественнее и продуктивнее, чем у подавляющего большинства, по которому и устанавливался в соответствии с принципом «демократии» эталон условной нормы.
Виднейший математик XX в. А. Пуанкаре, который занимался и изучением проблем научного творчества, говоря о «бессознательной работе мозга», писал: «Что же такое открытие в математике? Оно состоит не в том, чтобы создавать новые комбинации из уже известных математических фактов. Это мог бы сделать любой, но таких комбинаций было бы конечное число, и абсолютное большинство не представляло бы никакого интереса». Пуанкаре даже в такой точной и жестко рассудочной науке, как математика, отдает должное бессознательной работе интеллекта.
Всемирно известный русский ученый Владимир Вернадский (1863–1945) так оценил роль мистического: «В истории развития человечества значение мистического настроения – вдохновения – никогда не может быть оценено слишком высоко. В той или иной форме оно проникает всю душевную жизнь человека, является основным элементом жизни».
«Сознание – это часть мозговых процессов, выделившаяся из них настолько, что субъективно кажется неким единством, но это единство обманчивый результат самонаблюдения. Другие мозговые процессы, которые вздымают сознание, как океан вздымает айсберг, нельзя ощутить непосредственно, но они дают о себе знать порой так отчетливо, что сознание начинает их искать» (С. Лем).
Считаю нужным вернуться в контексте вышесказанного к ныне активно изучаемому феномену «состояние измененного сознания» и проиллюстрировать его на собственном примере. Я, как и многие, в юности писал стихи. Процесс вымучивания стихов, мне был почти незнаком, т. к. ко мне они приходили сами и даже редко требовали шлифовки. Но зато я очень хорошо помню, что перед появлением музы, мое сознание действительно изменялось. Барьер между неким сознанием и неким подсознанием исчезал, слово и образ возникали из ниоткуда:
* * *
Я научился видеть небо
И понимать молчанье звезд,
Здесь всё молчало – даже верба,
И на ветвях сидящий дрозд.
Молчанье скручивало руки,
Молчанье доставало нож,
Молчанье крало – крало звуки,
И оценило жизнь на грош…
* * *
Я выпил свет с лампады дней,
Он безрассудно лился, падал;
Утратил мир мой тень теней,
И мрак пьянеющий ночь жаждал.
Под серенаду лунной ночи
Почил убитый мною день,
И, не найдя ни сил, ни мочи,
Повисла над водою тень…
* * *
Ломает свет стакан вина,
И луч свечи кроваво-красный
Сжимает нервная рука,
Как подаяние несчастный.
В пустых карманах холод рук,
В пустой душе ютится пепел…
Последнее стихотворение я написал в 25 лет и больше ни одного написать не смог. Ко мне уже не приходило то чувство измененного сознания, когда строки являлись сами. В дальнейшем я только научился эксплуатировать свой мозг, пытаясь приблизиться к тому состоянию творческого откровения. Я не думаю, что ученым удастся докопаться до механизма творческого откровения сознания и иных «аномалией» мозга и психофизических загадок человека. Современное человечество «слишком величественно» в своем ничтожестве. И постоянная тяга ученых подержать Господа-Бога-Природу за одно место, яркое проявление тщеславия, над которым неведомое нам всё посмеивается, как мудрец над малыми детьми, разбирающими заводную игрушку с желанием посмотреть, что же у нее внутри. Конечно же, человечество не остановится в своем, т. н. «прогрессе», в своем «слишком человеческом», оно обязательно себя угробит в постоянной погоне за созданием «протезов», ничтожно и извращенно копируя Бога-Природу. Может, Ницше не так уж и был далек от истины, называя человека «больным животным». Но в тоже время Ницше предложил и выход для человечества, сказав от имени Заратустры: «Человек есть нечто, что должно преодолеть. Что сделали вы, дабы преодолеть его?» В контексте наших рассуждений эти слова приобретают свой истинный смысл…
Глава III. Психофизиологические и антропологические признаки «чёрных» и «белых» ведьм
Велика сила памяти; не знаю, Господи, что-то внушающее ужас есть в многообразии ее бесчисленных глубин.
Августин
Нет ничего в разуме человека, чего ранее не было бы в его чувствах.
Аристотель
Невозможно все объяснить с точки зрения материализма, а точнее с его помощью объяснить, как выясняется, можно не так уж много. Попробуем посмотреть на загадочные проявлений человеческой психики как на факт, который существует тысячи лет, вопреки, объявленной войне «человеку естественному» со стороны «цивилизации» и т. н. официальной науки.
Считаю своим долгом обозначить точку зрения Православной церкви на исследуемый вопрос.
«Учения, враждебные Православной Церкви. Таковыми являются: оккультизм (Блаватская, Штейнер), атеизм, дианетика (учение, распространяемое псевдорелигиозной, тоталитарной сектой под названием „сайентология“), учение Порфирия Иванова, учение Рерихов…
Православие предупреждает людей о крайней пагубности занятия всеми видами восточных религий, колдовством, которое включает: магию (и белая, и черная), астрологию, „вызывание душ“, экстрасенсорика, заговоры, контакты с НЛО. Люди, занимающиеся всем этим, делают себя врагами Богу, так как через подобные дейСТВИЯ они входят в прямой контакт с падшими духами, местом обирания которых является все видимое воздушное и околоземное пространство, т. е. космос. Это очень тяжкие грехи, и если человек умрет, не покаявшись в них, то его ждет вечная мука» (Евагорас Константинидес. Греческой Православной Архиепископии Северной и Южной Америки Константинопольского Патриархата).
Семь веков тому назад служители церкви заявляли то же самое. В «Слове св. отца Моисея о ротах и о клятвах», автором которого считается архиепископ Новгородский Моисей (умер в 1362 г), говорится:
«Ему же и другая подобна вина: жертвы приносят бесом, недугы лечят чарами и наузы (амулеты – Р.П.) и немощьного беса, глаголемого трясцею, мнят ся прогоняще некыими лживыми писмены, проклятых бесов, и елиньскых пишуще имена на яблоцех, и покладают на святей трапезе в год литургия, и тогда ужаснут ся страхом анельска воиньства, и того ради разъгневлен господь бог не пущает дожда на землю… Яко велми претит господь бог святыми своими и не велит чарами недуг лечит ни наузы, ни бес искати, ни (в) стречю веровати, или в левы идуще или на куплю отходяще, или от князя милости хотяще, не велит чяродеянием и кобьми (кобление – гадание – Р.П.) ходяще сих искати, аще кто от крестьян вълшествуя и кобления творя, горше поганых осудятся, таковьш аще покаяния о том не приимут, ни встанутся» (цит. по: «Русский фольклор», 1937).
В 1415 г., по решению Собора в Констанце был сожжен на костре национальный герой Чехии ректор Пражского университета Ян Гус. Он резко критиковал католический Рим за профанацию идей раннего Христианства, являлся одним из организаторов народного движения за независимость страны. Как рассказывает легенда, во время подготовки к этому жестокому акту казни к столбу, к которому был привязан Ян Гус, подошла старушка с вязанкой хвороста, чтобы подбросить его в костер. Она хотела внести свою лепту в наказание «грешника». Ян Гус горько улыбнулся и произнес знаменитую, ставшую крылатой фразу: «Sancta simlicitas!» («Святая простота»).
Отношение к ведьмам, колдунам и волхвам в христианизированных странах было почти одинаковым, отличалось только количеством обвиненных и приговоренных к смерти.
Во времена «охоты на ведьм» на суде колдовство и черную магию необходимо было «доказать», для этого было достаточно наличие двух «вещдоков» – «любимца» и «знака ведьмы». И то, и другое несложно было отыскать. «Любимцем» могло быть любое домашнее животное. За «знак ведьмы» также принималось что угодно – от большого размера соска, что само по себе считалось неопровержимым доказательством, до любой физической аномалии, вроде бородавки или родинки. Только абсолютно совершенное тело могло выдержать столь тщательную проверку. Впрочем, в этом случае в вину могло быть поставлено физическое совершенство.
