Случайные и симптоматические действия, относящиеся к области супружеских отношений, имеют зачастую самое серьезное значение и могли бы заставить человека, не желающего считаться с психологией бессознательного, уверовать в приметы. Когда молодая женщина во время свадебного путешествия теряет свое обручальное кольцо, это дурное начало; впрочем, обыкновенно оказывается, что она куда-нибудь заложила его и потом находит. – Я знаю одну даму, теперь она уже развелась с мужем, которая сплошь да рядом подписывала свои бумаги – по имущественным делам – своей девичьей фамилией, и это за много лет до того, как она стала ее вновь носить на самом деле. – Однажды я был в гостях у молодоженов и слышал, как молодая женщина со смехом рассказывала, что с ней недавно случилось. На следующий день после возвращения из путешествия она пошла к своей незамужней сестре, чтобы, как в прежние времена, отправиться с ней вместе за покупками, в то время как муж ее пошел по своим делам. Вдруг ей бросился в глаза какой-то господин, шедший по другой стороне улицы, она толкнула сестру и вскрикнула: смотри, вот господин Л. Она забыла, что этот господин уже в течение нескольких недель – ее муж. У меня мороз пробежал по коже, когда я это услышал; все же я не решился сделать отсюда соответствующий вывод. Мелкий инцидент этот вспомнился мне лишь несколько лет спустя, когда брак этот закончился самым печальным образом.
О знаменитой актрисе Элеоноре Дузе один мой друг, научившийся внимательно присматриваться к знакам, рассказывает, что в одной из своих ролей она совершает симптоматическое действие, ясно показывающее, из каких глубоких источников идет ее игра. Эта драма – о супружеской неверности; героиня только что имела объяснение с мужем и стоит теперь в стороне, погруженная в мысли, в ожидании искусителя. В этот короткий промежуток времени она играет обручальным кольцом на пальце, снимает его, надевает вновь и опять снимает. Теперь она созрела уже для другого.
Мне известен также случай с одним пожилым господином, который взял себе в жены очень юную девушку и собирался провести свадебную ночь не в дороге, а в одном из отелей того же города. Едва они успели приехать в отель, как он с ужасом заметил, что при нем нет бумажника, в котором лежали все деньги, предназначенные для свадебной поездки; он сунул его куда-нибудь или потерял. Удалось все же разыскать по телефону слугу, который нашел бумажник в старом сюртуке молодожена и принес его в отель своему господину, вступившему, таким образом, в брак без состояния. Благодаря этому он мог на другое утро отправиться со своей молодой женой в дорогу; но в течение ночи он, как это и предвещали его опасения, остался «несостоятельным».
Утешительно думать, что приключающиеся с людьми «потери» являются чаще, чем мы полагаем, симптоматическими действиями и идут благодаря этому навстречу хотя бы тайному намерению пострадавшего лица. Потеря бывает часто лишь выражением того, что человек не дорожит утраченным предметом, втайне не расположен к этому предмету или к лицу, от которого он исходит, или, наконец, что готовность утраты была перенесена на этот предмет с других, более важных объектов путем символической связи мыслей. Потеря более ценных вещей служит выражением для самых разнообразных импульсов, она должна либо символически представлять вытесненную мысль и, стало быть, повторять напоминание, которое охотнее всего хотелось бы пропустить мимо ушей, либо – и это скорее всего – она стремится принести жертву темным силам судьбы, культ которых не исчез еще и в нашей среде[60].
Из числа единичных случайных действий я приведу пример, который и без анализа допускает более глубокое толкование и прекрасно выясняет условия, при которых подобные симптомы продуцируются самым незаметным образом; в связи с ним уместно будет также одно практически важное замечание. Летом во время путешествия мне случилось в одной местности ждать несколько дней своего спутника. В это время я познакомился с молодым человеком, который также чувствовал себя одиноким и охотно составил мне компанию. Так как мы жили в одном отеле, то, естественно, сложилось так, что мы рядом сидели за столом и вместе совершали прогулки. На третий день он вдруг сообщил мне после обеда, что ожидает сегодня вечером со скорым поездом свою жену. Это пробудило во мне интерес психолога, ибо я еще утром заметил, что мой знакомый отклонил предложение насчет более длительной экскурсии и во время той небольшой прогулки, которую мы совершили, не захотел идти по одной из дорожек, слишком крутой и опасной, по его мнению. Гуляя после обеда, он стал вдруг говорить о том, чтобы я не откладывал из-за него ужина, так как он сам будет ужинать лишь когда приедет его жена, вместе с ней. Я понял намек и сел за стол, когда он отправился на вокзал. На следующее утро мы встретились в вестибюле отеля. Он представил мне жену и добавил затем: «Ведь вы позавтракаете с нами?» Мне нужно было еще сходить кое за чем в ближайшую улицу, и я обещал скоро вернуться. Когда я вошел в столовую, то увидел, что мои знакомые уселись за маленьким столиком у окна, заняв места по одну сторону его. По другую сторону стоял стул, на спинке которого висел большой тяжелый плащ молодого человека, покрывая сиденье. Я прекрасно понял смысл этого расположения, бессознательного, конечно, но тем более выразительного. Это означало: тебе здесь не место, теперь ты лишний. Муж не заметил, что я остановился перед стулом не садясь; жена заметила это, тотчас же толкнула его и шепнула ему: «Ты же занял место этого господина!»
В этом, как и в подобных ему случаях я говорю себе, что ненамеренные действия должны неминуемо служить источниками недоразумений в общении между людьми. Совершающий их, не подозревая связанного с ними намерения, не вменяет себе их в вину и не считает себя за них ответственным. Но тот, против кого они направляются, обыкновенно делает из подобных действий своего партнера определенные выводы о его намерениях и настроениях и знает о его переживаниях больше, чем тот готов признать, больше, чем тот – на его собственный взгляд – обнаружил. Партнер, в свою очередь, возмущается, если ему ставят на вид сделанные из его симптоматических действий выводы, считает их ни на чем не основанными, ибо намерение, руководившее им, не дошло до его сознания, и жалуется на недоразумение. При ближайшем рассмотрении такие недоразумения основываются на том, что наблюдающее лицо понимает слишком тонко и слишком много. Чем более «нервны» оба действующих лица, тем скорее они оба подают повод к трениям, причем каждый столь же решительно отрицает свою вину, сколь уверен в вине другого. Быть может, в этом и заключается наказание за внутреннюю неискренность, что люди под предлогом забывания, ошибки, непреднамеренности дают проявиться таким импульсам, в которых лучше было бы признаваться и себе самому, и другим, если уже нельзя их преодолеть. Можно установить как общее правило, что каждый человек непрестанно подвергает других людей психическому анализу и благодаря этому знает их лучше, чем самого себя. Путь к осуществлению призыва????' o??????[61] ведет через изучение своих собственных случайных на вид действий и упущений.
Заблуждения (Irrtumer) памяти отличаются от забывания с ошибочным воспоминанием лишь одной чертой: ошибка (неправильное воспоминание) не воспринимается как таковая и находит себе веру. Употребление слова «ошибка» связано, однако, с другим условием. Мы говорим об «ошибке» вместо того, чтобы говорить о «неправильном воспоминании» тогда, когда в воспроизводимом психическом материале должен быть подчеркнут характер объективной реальности, когда, стало быть, воспоминанию подлежит не факт моей внутренней психической жизни, а нечто, поддающееся подтверждению или опровержению при помощи воспоминаний других людей. Противоположностью ошибкам памяти в этом смысле является незнание.
В моей книге «Die Traumdeutung» (1900 г.) я допустил целый ряд искажений исторического и вообще фактического материала и был очень удивлен, когда после выхода книги в свет на них обратили мое внимание. При более близком рассмотрении я нашел, что причиной тому было не мое незнание, а ошибки – заблуждения памяти, которые можно объяснить путем анализа.
а) На с. 266 я говорю, что Шиллер родился в Марбурге, – название города, встречающееся также в Штирии. Ошибка сделана в изложении анализа одного сновидения, которое я видел во время ночной поездки, когда кондуктор разбудил меня, выкрикнув название Марбург. В этом сновидении был задан вопрос об одной книге Шиллера. Но Шиллер родился не в университетском городе Марбурге, а в швабском Марбахе. Я утверждаю, что всегда знал это.
б) На с. 135 я назвал отца Ганнибала – Гасдрубалом. Эта ошибка была мне особенно досадна, но зато и больше всего убедила меня в правильности моего взгляда на такого рода ошибки. В истории Баркидов редкий из читателей более осведомлен, чем автор, сделавший эту ошибку и проглядевший ее при корректировании книги. Отцом Ганнибала был Гамилькар Барка, Гасдрубал – имя брата Ганнибала, а также и его шурина и предшественника на посту полководца.
