перебежал оживленную улицу, вызвав не то чтобы серьезную, а скорее, как мне видится, комичную аварию в духе комедии положений. Джозефа поместили на принудительное лечение, и его состояние до сих пор было стабильным, хотя накануне того дня, когда я должен был обследовать его, медсестры из отделения сказали психиатру-консультанту Джозефа, что за последнюю неделю ему стало хуже.
Когда учишься судебной психиатрии, как и любой другой отрасли медицины, нужно проходить ежегодную аккредитацию и множество всевозможных аттестаций на рабочем месте – и уже по одним названиям можно судить, какая это тоска. В частности, нужно выполнять определенные клинические задания под наблюдением старшего коллеги, который ставит тебе оценку по заранее установленным критериям. Моей задачей было провести полное обследование психического состояния. Это то же самое, что полное обследование физического состояния больного, которое проводит врач-терапевт, только в психиатрии. Вместо того чтобы слушать сердце и легкие, заставлять тебя давиться толстенным шпателем и делиться запахом последней еды изо рта, параллельно ослепляя тебя ярким фонарем, мы либо задаем вопросы, либо другими хитроумными методами выясняем, как проявляется твое психическое состояние, в том числе настроение, речевые характеристики (темп, тон, громкость и т. п.), не имеют ли твои мысли бредового содержания и как ты намерен поступать с похищенными манекенами.
Под наблюдением консультанта я вошел в смотровую и обнаружил, что Джозеф обмяк, развалившись на стуле. Он был толстячок под 50 с плутоватым пухлощеким лицом и усами в стиле Сальвадора Дали. На нем были галстук-бабочка, визжаще-желтая жилетка и очки без линз. Кроме того, он щеголял ирокезом наоборот – иначе и не скажешь: в его пышной шевелюре прямо посередке была выбрита полоса шириной в дюйм. Он прихлебывал чай из маленькой фарфоровой чашечки, с каждым глотком оттопыривая мизинец. Мания делает больных расторможенными, легковозбудимыми и эксцентричными. Иногда это отражается в манере одеваться. Среди моих пациентов этот недуг – обострение биполярного аффективного расстройства – встречается очень часто. Больных бросает из периодов депрессии в нормальное настроение (так называемую эутимию), а затем в манию. При последней больной чувствует себя на седьмом небе от счастья, говорит очень быстро, ощущает собственную важность (мания величия), фонтанирует блестящими новыми идеями и строит честолюбивые планы, но при этом постоянно отвлекается, раздражается, волнуется; в целом энергия у него бьет через край, и ему требуется совсем мало сна. Кроме того, он сильно расторможен, что приводит к импульсивным поступкам и крайне неудачным решениям, поскольку оценить последствия больной неспособен. Уверен, многие из нас делали и говорили что-то, в чем потом раскаивались (возможно, в общении с коллегой, перебрав джин-тоника на рождественском корпоративе). И еще я уверен, что мы помним жгучий стыд и смущение назавтра, в холодном свете трезвости. А теперь представьте себе месяц-полтора таких оплошностей, вызванных психической болезнью. Для периода мании типичен нехарактерный импульсивный риск в виде экспериментов с психоактивными веществами, беспорядочных сексуальных связей, истерического шоппинга и разбазаривания имущества. У некоторой доли моей выборки пациентов случаются и эпизоды расторможенного сексуального поведения – от эксгибиционизма и публичной мастурбации до настоящих изнасилований.
Едва увидев нас, Джозеф вскочил и сделал реверанс.
– Это оригинал Моне, – гулко и напыщенно прогремел он, показав на простенький пейзаж с сараем. – А это одна из лучших работ Ван Гога. – Он кивнул в сторону фотографии пляжа. Ухмыльнулся, похлопал себя по круглому животику, отпил из фарфоровой чашечки и вдруг весь подался ко мне и прошептал: – Слышь, бро, у меня кончились знаменитые художники. Помогай!
Я понимал, что даже не представился и что консультант сейчас снимет мне баллы. Попросил Джозефа сесть – он повиновался, хотя приплясывал от возбуждения. В разгар объяснений, зачем я пришел с ним побеседовать, он снова вскочил.
– Черт побери, бро, не помню я всех этих художников, но суть ты понял. Они стоят миллионы! – Он потер ладони. – Это здание стоит миллиард, не меньше. Но таким благородным господам, как вы, двум уважаемым психологам, я продам его всего за триста миллионов фунтов. – Он плюнул на ладонь и протянул руку.
Дезориентация, расторможенность, скачка идей. Классическая мания.
– Джозеф, мы не психологи, мы психиатры.
Джозеф запрокинул голову и захохотал так, что живот заколыхался. Я невольно улыбнулся. Подъем настроения – еще один хрестоматийный симптом мании. Вот и контрперенос (когда у терапевта возникают эмоции по отношению к клиенту) в такой ситуации – заразительный смех – тоже типичен для этого расстройства.
Я вздохнул поглубже и подавил позыв захихикать.
– Прошу вас, давайте поговорим о ваших симптомах, – сказал я.
– Это последнее предложение. И мы оба знаем, что сделка исключительно выгодная! – загремел он.
В этот момент вмешался консультант и попросил Джозефа выслушать мои вопросы. Джозеф шикнул на моего коллегу, который был старше меня лет на 20, не меньше, и сказал:
– Тише! У нас взрослый разговор.
Потом Джозеф все-таки дал мне высказаться, и у нас вышла жутковато-нескладная беседа о его симптомах, точь-в-точь эстрадный скетч.
– Чувствуете ли вы, что ваши мысли ускоряются?
– Пожалуй, да, по сравнению с простыми смертными. Но я не виноват, что гений.
– Хорошо. Что заставляет вас думать, что вы гений, раз вы так говорите? Не могли бы вы привести примеры?
Я пытался прояснить специфику его мании величия. Пока что насчет диагноза у меня не было никаких сомнений. Однако было полезно задокументировать все симптомы, чтобы уточнить степень тяжести. Тогда можно будет скорректировать Джозефу дозировку лекарств, а потом, недели через две, снова обследовать его, и данные этого обследования можно будет сравнить с моим теперешним.
Джозеф хохотнул и отпил чаю. Вытащил из носка смятую бумажку и вручил мне. Там было несколько рисунков – всевозможные цилиндры внутри вроде бы паутины с направленными куда попало стрелками и бессмысленным уравнением «x = x+1 = y = z+2». Наверху детским почерком были накарябаны слова «Праект атомной эликтрастанции».
Джозеф выхватил бумажку у меня из рук и подозрительно оглядел меня.
– Когда закончу оформлять патенты, тогда и рассмотришь как следует. – Он отхлебнул еще чаю. – Джон Наш, великий математик, получил нобелевскую премию мира, а у него, представь себе, шизофрения была.
– Нэш.
– Нэс?
– Нет, Нэш. Его звали Джон Нэш. И, по-моему, нобелевская премия была по экономике.
Джозеф ухмыльнулся.
– Конечно, малыш, если верить всему, что пишут в газетах.
– То есть вы на это и надеетесь? Получить нобелевскую премию?
– Не-а, у меня уже есть.
Да, с манией величия у него все было в полном порядке.
– Правда? А за что?
– За восхитительность. Ты знаешь, что я могу качнуть пресс 10 000 раз?
Джозеф улегся на пол и проделал это упражнение раз примерно пять. Встал, вытер пот со лба жилеткой и сказал:
– Потом
