Мазохизм — один из способов души восстанавливать то, что было обесценено. Его долговременная настойчивость, его навязчивое по своей природе стремление к удовольствию, его требовательность и тяготение к эстетике сексуальности, его поиск религиозной сущности, его внутреннее ощущение патологии и отклонения, — а в действительности его крайности во всех этих проявлениях, — все это доказывает его ценность. Вместе с тем сегодня обесценивание мазохистских качеств настолько серьезно, что психиатрия фактически считает зависимое стремление к страданиям более извращенным, чем зависимость от легального употребления наркотиков для облегчения страданий. В наше время, когда почти все страдания считаются болезнью или моральным дефектом, мазохизм утверждает потребность и желание души в страдании.
Героическое сознание воспринимает силу и власть Диониса как слабость, подчиненность и пассивность. Дионис оказывается жертвой. Он позволяет своему кузину смертному Пентею, надеть на себя наручники и унижать себя; он обещает полное фемининное подчинение в качестве цены за возвращение его матери Семелы из Потустороннего мира; сталкиваясь с грубой маскулинностью, он часто пугается и терпит поражение.
Можно было бы говорить о «дионисийской фемининности» или о выражении и осознании первичной или фундаментальной фемининности, которая по своей природе является дионисийской: темной, мрачной, молчаливо-меланхоличной и неоднозначной, страдающей и испытывающей наслаждение. Победы Диониса неявные: он достигает их с помощью вина, утонченных интриг и хитроумных и почти извращенных манипуляций над своими врагами. Он никогда не одолевает своих приверженцев силой. Он побеждает их и тут же их угощает; накормив их, он становится их владельцем. «Женственный бог» соблазняет, совращает, загадочно улыбается своим приверженцам, заманивая их и увлекая в лукавый, артистичный танец, позволяющий достичь глубочайших потайных уголков фемининности, природной безлюдной дикости: ночью в лесу, в горах.
Вместе с тем Дионис оказывается и жертвой. У большинства из нас возникает ощущение жертвенной покорности при нападении насильников и грабителей, когда у нас не хватает сил им сопротивляться. В данном случае оказаться «жертвой» — значит быть бессильным и/или быть в невыгодном положении перед угнетателем. А Дионис — это «жертва» как форма бытия, как состояние фемининной души, готовой к самопожертвованию. Дионис освобождает своих приверженцев от притеснения и ощущения себя жертвами, призывая их к совершению жертвоприношения. Тем самым он благословляет добровольную жертвенность. Те, кто его отвергает и презирает, себе на беду не признают скрытую божественность этой жертвы. Отказ признать странную, бисексуальную амбивалентность этого бога приводит к безумию и смерти. По выражению Юнга, бог становится болезнью.
Мазохизм не позволяет обесценить ни архетипическую фемининность, ни сумасшествие. Западное мышление считает фемининность болезнью, а все ее качества (пассивность, неоднозначность, эмоциональность) — ее симптомами. Сумасшествие небрежно объявляют «нереальным», т. е. «нагромождением» лжи. Этот негативный маскулинный контекст еще больше подпитывает переживание первобытной фемининности как разновидности дионисийского сумасшествия:
Этот архетипический мир фемининности ничего не знает о нормах и законах, управляющих человеческим обществом, и не ощущает на себе ни малейшего влияния богини брака Геры. Этот мир находится в полном согласии с природой. Дионис пробуждает в женщинах именно эту цель: разорвать связи супружеских обязанностей с привычным семейным укладом ради того, чтобы следовать за факелом бога, покоряя горные вершины и наполняя леса дикими воплями экзальтации.
«Разорвать путы» — это цель как дионисийского, так и мазохистского переживания. И то, и другое ломает стиль сознания, который стал крепостной зависимостью. Действительно странно, что это делается через другую форму зависимости, через порабощение этим сумасшествием, которому подвержен сам бог. При этом чем строже границы закона, сильнее чувство долга или привычки, тем настойчивее призывает Дионис этому сопротивляться.
Сила может оказаться ужасным бременем. Эта зависимость должна становиться слабее в моменты расставания, слабости, разочарования или равнодушия. Поэтому не удивительно, что сильная личность — женщина или мужчина — будет больше стремиться испытать мазохистские переживания. Нэнси Фрайди рассказывает о любимой фантазии одной женщины: ее тянуло в постель к любовнику, любовавшемуся ее наготой, что вызывало у нее утонченное унижение; только после того, как она проявляла настойчивость и принималась умолять любовника ее отпустить, тот, наконец, совершал с ней половой акт. Комментарии женщины не менее интересны, чем ее фантазия:
Кажется, что чем больше я освобождаюсь (я действительно сейчас увлечена Женским освободительным движением), тем больше я фантазирую о бичевании и зависимости. Так как я совершенно свободна в работе, социальной жизни и т. п., получается почти так, словно я в сексуальной жизни пытаюсь достичь некоего противовеса этому освобождению… Я уверена, существует много женщин, похожих на меня, вырвавшихся из-под власти мужского доминирования, страстно желающих вернуться обратно к нему в постель.
Именно неизвестное и «иное» вызывает столь сильное притяжение. Не удивительно, что она должна желать доминирования противоположного пола, именно потому что он противоположный. Атак как с Другим, с Неизвестным, с противоположностью нельзя быстро идентифицироваться, то чтобы его ощутить, нужно добиться возможности ему подчиниться. Его инакость, придавая гибкость его личности и обновляя ее, создает даже более полное и еще более удовлетворяющее подчинение. Мазохистское переживание, выраженное сексуально, вместе с тем является религиозным переживанием, мольбой, подчинением Другому, который принял на себя роль божества. В «Исповеди» мы можем увидеть, какое выражение нашел для этой мольбы Адамов: Я хочу быть усмиренным женщиной, и только женщиной, ибо она «иная», par excellance (исключительно)
всегда остающаяся посторонней, — моя противоположность. Женщина — это образ всего, поднимающегося из глубин и обладающего соблазном, свойственным пропасти. Чем глубже мужчина тонет, тем глубже он хочет утонуть. Оказавшись на самом дне мира, я ищу еще более глубокий мир в порабощении женщиной. Я хочу быть
В данном случае женщина является богиней Преисподней. Подчинение человеку подчиненному — это деградация, но подчинение богу или богине — это мера истинного душевного достоинства. Дионис может появляться либо в теле мужчины, либо в теле женщины, и когда это происходит, он взывает к самому темному и непостижимом); что есть в душе, к тому, что ее подавляет, направляя ее в оргию страстной сексуальной развязности и спокойного подчинения.
Известно, что когда Афродита (Любовь) появилась из моря, Стыдливость была одной из тех, кто ее ждал. Здесь — основа фундаментальной связи между Любовью и Стыдливостью, особенно между чувственной любовью и стыдом, проявляющимся в умеренности и сдержанности. Стыдливость была дочерью Ночи, а потому под ее темными крыльями скрывались тайны, принадлежащие ночи. Ее присутствие на этой инициации дионисийских ритуалов гарантирует нам, что религиозный смысл и основа сексуального переживания существуют вместе. Стыдливость воплощает не только ощущение религиозного стыда (смирение и покорность), но и различные обертоны сексуального наслаждения, стыда обнаженного тела, душевного и телесного раскрытия своему Любовнику и своему Богу. Распахивая свои черные крылья над тайнами ночи, Стыдливость поддерживает эту уединенность и таинство секса, которые делают его сакральным.
При мазохистском переживании каждая частица плоти оживает в агонии экстазной дрожи. В целом это переживание почти невыносимо. Как же оно может не быть сексуальным? Как же оно может не быть религиозным? Человек оказывается вне своих границ, вне всех законов, обязанностей и привычек, и вместе с тем он крайне стеснен, придавлен и сжат. Это триумф и поражение.
Называемое Дионисом сумасшествие — не болезнь, не его жизненная слабость, а самый здоровый его спутник в жизни. Из самых сокровенных его глубин извергаются крики и возгласы, когда они формируются и прокладывают себе путь на поверхность. Это сумасшествие, которое присуще материнской утробе. Оно сопутствует всему процессу творения, постоянно превращает упорядоченность в хаос, приводит и к изначальному спасению, и к первичной боли, и в обоих случаях — к первичной дикости бытия.
Как только высвобождается эта импульсивная сила жизни, весь мир ощущает ее воздействие, которому невозможно сопротивляться. Природа больше не делится на животную и божественную. «„О Бромиус“, — кричат они [участники дионисийского действа], пока вся окружающая природа: и горы, и звери не наполнятся этой дикой божественностью. И когда они мчатся, все мчится вместе с ними».
