2. Терапевт должен установить свою «Я-позицию» власти для управления структурой профессионального взаимодействия. Он заранее планирует время, место и пространство. Он не должен брать на себя терапевтическую функцию, о которой его просят, пока не возьмет в руки ключевые сферы. Это административная задача — определить, какие люди придут, где они встретятся и когда, как связаться с терапевтом.
3. Терапевт должен установить структуру власти, чтобы управлять властью семьи. (Намек: терапевт может получить большую власть, играя с предположениями на основе тех семейных историй, которые ему приносят.)
4. Когда началась терапия, терапевт должен научиться справляться с отколовшимися семейными подгруппами.
5. Терапевт должен предлагать новые творческие возможности для изменений, начинающихся у членов семьи, как только те определили свою «Я-позицию» (терапевт вынудил сделать это своим отказом от воплощения их фантазии о его всемогуществе).
6. Терапевту нужно ясно обозначить, что он не принадлежит к семье. Лучше всего он показывает это «метадвижениями». Метадвижения включают в себя его первоначальный эмпатический отклик на боль семьи, дающий необходимый наркоз, затем — его индивидуацию из семьи, доказывающую, что он отделен от них, за чем следует новое присоединение к семье, дающее ее членам смелость продвигаться вперед — к созданию нового целого семьи, как они его сами понимают.
7. Терапевт должен дать пример не только присоединения и индивидуации, но также и открытости. Он делает это, делясь своими переживаниями, рассказывая об отношениях со своими родителями, оберегая в то же время право на приватность своей собственной нуклеарной семьи.
8. Терапевту нужны специальные усилия для катализации образования новых треугольников и подгрупп в семье.
9. Крайне важно, чтобы заботливый терапевт поддерживал проявления семейной целостности, возникающие между членами семьи во время терапевтической встречи.
10. Терапевт должен крайне бережно относиться к этнической среде каждой семьи. У каждой семьи уникальная культурная система, а терапевт к этим системам не принадлежит.
11. На терапевте лежит задача открыто подойти к реальности синдрома пустого гнезда: и терапевт, и пациент (супруги или семья) останутся в одиночестве без другой стороны.
12. Терапевт должен предложить возможность будущей терапевтической «большой семейной встречи» (family reunion) в ответ на просьбу.
Теперь следует выделить четыре вида языка семейной терапии: язык боли и бессилия, которым пользуются члены семьи, как только войдут к терапевту; язык предположений, которым пользуется терапевт, чтобы структурировать семейный процесс в самом начале; язык возможностей, на котором терапевт говорит в середине процесса терапии, чтобы дать семье свободу быть более иррациональной и личностной; и, наконец, язык расставания, когда мы говорим о боли и осознаем, что разлука — это сладкая печаль. Детальнее мы поговорим об этих языках чуть позже.
Оглядываясь на прошлое, я теперь ясно понимаю, что множество невообразимо тяжелых встреч и печальных результатов в моей работе с семьями произошло вследствие проигрыша в борьбе за контекст еще до начала всякой терапии. Очевидно, что чем лучше контекст, тем лучше процесс. Я считаю, что процесс во много раз важнее прогресса, поскольку никто не знает, куда процесс поведет, а прогресс может оказаться иллюзией; прогресс в одной области может обнаружить какую-то, до того неведомую гниль в другой.
Семья во много раз весомее и сильнее одного терапевта, а часто — и команды терапевтов. Поэтому необычайно важно установить среду и правила семейной терапии. И лучше сделать это до начала терапии. Кто бы ни устанавливал самый первый контакт с клиникой или семейным терапевтом, он легче всего может разрушить терапию еще до ее начала. Вдобавок, этот человек обычно пытается сам изменить семью так, как хочет, что автоматически настраивает остальных на бунт. Членам семьи нужно самим решать за себя, а человек, договаривающийся о встрече, представляет собой семейного манипулятора. Поэтому, отвечая на такой звонок, терапевт должен беречь достоинство и независимость семьи как единого целого и всех ее отдельных членов или подгрупп.
Первый контакт: просьба о «свидании с незнакомцем»
Я редко откликаюсь на просьбы при первом контакте. Женщина звонит и говорит:
— Врач сказал, что моя астма — это психологическое, мне надо поговорить с вами.
— Что же, хорошо. Берите с собою мужа, детей и приходите.
— Мужу я не говорила об этом.
— Ну, значит вам надо поговорить с ним и перезвонить.
— Но он не верит в психиатрию.
— Раз он не верит в психиатрию, вам с ним надо выяснить это прежде, чем придете ко мне: не хочу, чтобы меня обвиняли в вашем разводе. Скажите ему, и, если возникнут вопросы, пусть позвонит.
— Я не буду с ним говорить.
— Как хотите.
— Так вы меня не примете?
— Нет.
— Но почему?
— Просто я не верю в людей, я верю в семьи.
Обычно спустя некоторое время раздается звонок:
— А знаете что? Он придет! Он совсем не против.
Если вы выдержите рассказ подлиннее, я приведу еще пример — придуманный, но реалистичный. Мать звонит и говорит, что у нее возникли проблемы с маленьким ребенком. Я говорю:
— Хорошо, можете вы привести отца малыша?
Воображаемая пациентка отвечает:
— Что, этого сукина сына? Я с ним давно не разговариваю. Он меня избивал целые годы, я с ним не хочу иметь дела!
— Тогда, — отвечаю я, — не знаю, что мы будем делать. Мне не хочется становиться новым отцом для вашего ребенка.
— Да мне нужен просто психотерапевт.
— Я знаю, но я лишь объяснял вам мою точку зрения.
— Да меня не волнует ваша точка зрения. Мне нужна помощь.
— Тогда извините.
Она настаивает:
— А что же мне делать?
Я тоже упорен:
— Не знаю.
— Но вы должны помочь мне!
— Нет, — отвечаю я, — это вы так думаете. Я был бы рад помочь вам, но не таким способом, каким вы мне предлагаете. Я не стану другим отцом ребенка.
— Я вовсе не хочу, чтобы вы стали его отцом!
— Не верю этому.
— Я же не лгу.
— Я не сказал, что вы лжете. Я сказал, что не верю вам.
Она злится:
— Вы не смеете так говорить!
— Но я все же сказал так.
— Вы ошибаетесь.
Я продолжаю:
— Пускай так. Ошибаюсь. Я просто скажу вам, что думаю, ведь вы для этого звонили и для этого я тут сижу — чтобы говорить, что я думаю.
— Да я не хочу этого слушать.
— Тогда положите трубку.
— Но мне нужна помощь.
— Хорошо. Ведите вашего мужа.
Она протестует:
— Да я понятия не имею, где он.
— Ну, а где его мать и отец?
— Я их тоже не слишком люблю.
— Я не хочу быть и бабушкой вашему ребенку.
— Да вы сами с приветом.
— Знаю, мне уже говорили.
— Но что мне делать?
— Не знаю, а вы сами чего хотите?
— Прийти к вам!
— Тогда вам нужно сделать это не так, как вы хотели сначала.
— Если я приведу мать и отца моего бывшего мужа, вы меня примете?
— А как насчет ваших матери и отца?
— Моих? Сто лет не разговаривала с мамой.
— Я тоже.
— Что-то я вас совсем перестала понимать.
— Я тоже себя не понимаю. Может, нам помог бы какой-нибудь психотерапевт, а?
Она продолжает:
— Значит, нужны мои мать и отец, чтобы поговорить обо мне и моем мальчике?
— Именно.
— И так каждый раз?
— Не знаю, еще и первого раза пока не было.
— Ладно, поговорю с ними. Мать давно хочет пообщаться со мной, я обычно шлю ей рождественские открытки.
— А она поздравляет вас?
— Она посылает мне какой-нибудь подарок, какую-нибудь дрянь.
— И вы отсылаете его назад?
— Нет.
— Почему? Если это дрянь, пускай сама собирает такие подарки и хранит.
— Никогда не думала об этом, да и как это сделать…
— Почему бы не позвать вашего бывшего? Он не стал бывшим отцом, а лишь только бывшим мужем. Никто еще не смог стать бывшим отцом. Если вы ему позвоните и скажете, что говорили со мной и что я не согласился встретиться с вами без него…
Она прерывает меня:
— А вдруг у него другая жена?
— Можно и ее прихватить.
— Я не хочу ее видеть!
— Это ваша проблема. Я бы хотел ее увидеть и, полагаю, что, коли уж я собираюсь помочь вам, могу сам назначать правила игры.
— Ваши правила безумные. Что еще?
— Пускай любой из этих людей позвонит мне, буду рад поговорить с ними.
— И с моей мамой?
— Очень. Обожаю матерей. Они важны для нас. У меня тоже была мать.
— Хорошо. Я подумаю. Благодарю.
Для того, чтобы установить здоровый контекст семейной терапии, крайне важно управлять ситуацией первого обращения, первого телефонного звонка. Отвечая на звонок, стоит спросить: «Почему вы обращаетесь ко мне? Как вы решились позвонить? Кто посоветовал вам позвонить сюда? Чего вы хотите от меня?» Вопросы такого рода устанавливают межличностные точки отсчета и прерывают стереотип таких разговоров, когда звонящий излагает свою историю, а вы терпеливо ее выслушиваете. Вы устанавливаете вашу силу, она нужна и тому, кто звонит, и вам самим для создания здорового контекста будущей терапии. Люди просят о терапии из-за своей боли и чувства бессилия, надеясь, что вы справитесь с болью и вернете им возможность управлять своей жизнью. Ваша сила им необходима, и вам стоит ясно представлять себе, что вы не беретесь участвовать в их боли до того момента, пока не будет установлен здоровый контекст.
