В кузине он сам признал свою мать. По поводу наготы ему пришла мысль, что, когда он пытался совершить коитус, он никогда не раздевался. Он испытывал неопределенный страх это делать.
Таким образом, отчетливо проявились инцестуозная фантазия (части II и III), страх кастрации (часть I). Почему он так мало подверг их цензуре? Я уклонился от толкований, учитывая его очевидный обманный маневр, а также от попытки побудить пациента к дальнейшим сообщениям или мыслям. Но вместе с тем я не препятствовал пациенту в его ассоциациях. Тема должна была развиваться дальше, а главное – ничего не должно было происходить, пока не заявило о себе и не было устранено очередное сопротивление-перенос.
Оно не заставило себя долго ждать и было связано с замечанием, которое вопреки всем своим знаниям и намерениям я сделал ко второй части сновидения. А именно я обратил внимание пациента на то, что однажды ему уже снился сон о бумажном пенисе. Замечание было ненужным, он отреагировал на него, вопреки однозначному явному содержанию сновидения, защитой в своей манере: да, он верит этому, «но…» В эту ночь у него случился сильный приступ страха, и ему приснилось два сновидения: первое касалось его «сопротивления из-за денег» (перенос страха кастрации), второе впервые привело первичную сцену, которая в конечном счете и мотивировала сопротивление из-за денег.
I. «Я стою на Пратере перед балаганом посреди огромной толпы. Вдруг я замечаю, как один человек, который стоит позади меня, пытается вытащить мой кошелек из кармана брюк. Я хватаюсь за свой бумажник и в последний момент предотвращаю карманную кражу».
II. «Я еду в последнем вагоне поезда по местности, расположенной к югу от Вертерзее. На повороте я вдруг вижу, что навстречу нам, по тем же рельсам, движется другой поезд. Катастрофа кажется неизбежной; чтобы спастись, я выскакиваю из тамбура».
Только здесь обнаружилось, что я поступил правильно, не став толковать его инцестуозные сновидения, поскольку у пациента скрыто присутствовало огромное сопротивление. Мы также видим, что сон о сопротивлении был тесно связан с его инфантильным страхом (страх катастрофы – страх первичной сцены). В возрасте от трех до шести лет он проводил летнее время на Вертерзее.
В связи со сновидениями у него не возникло никаких ассоциаций. Посчитав, что мужчина в первом сне непосредственно относится ко мне, я снова завел речь с пациентом о его манере себя вести, его скрытом страхе передо мной и его затаенном недоверии в вопросе о деньгах, не касаясь пока связи со страхом катастрофы. Из второго сна я выделил только «неизбежную катастрофу» и сказал ему то, что мы и так уже знали: что деньги означают для него защиту от катастрофы и он боится, что я могу лишить его этой защиты.
Он согласился не сразу, по-видимому, его ужаснула мысль, что он видит во мне вора; но он и не отверг толкования. В течение следующих трех дней он видел сны, в которых заверял меня в своей преданности и в своей вере; я появлялся также в образе его матери. Затем появился новый элемент: его мать как мужчина; она предстала в виде японца. Эту часть сновидения мы поняли только спустя много месяцев, когда стало ясно, что означали его детские фантазии о русско-японской войне. Русским был его отец, а японцем – из-за маленького роста – мать. Кроме того, его мать одно время носила японскую пижаму: мать в штанах. Он не раз оговаривался, говоря о «члене матери». «Школьный приятель» в некоторых его сновидениях тоже представлял собой лишь кузину, похожую на его мать.
Однако ясные инцестуозные сновидения являлись сновидениями-сопротивлениями: они должны были скрывать его страх перед женщиной (с пенисом).
С этого времени в течение шести недель анализ развивался зигзагообразно: сновидения и сообщения, касавшиеся его сопротивления, связанного с деньгами, сменялись другими, которые изображали его вожделение к матери, мать как мужчину, опасного отца и страх кастрации в самых разных вариациях. В работе по толкованию я всегда исходил из его сопротивления, связанного с деньгами, (со страхом кастрации), и, отталкиваясь от этого, каждый день углублял анализ инфантильной ситуации, что мне удавалось легко, потому что инфантильный материал всегда был тесно связан с ситуацией переноса. Правда, не все, что теперь всплывало на поверхность в детских страхах и желаниях, проявлялось также и в переносе;
последний скорее полностью сфокусировался на его страхе кастрации и день ото дня обострялся. В сопротивлении-переносе проявилось только ядро инфантильной ситуации. Будучи уверенным, что анализ идет нормально, я мог спокойно повременить с глубокими толкованиями содержания и последовательно прорабатывать его страх передо мной, постоянно соотнося его со страхом перед отцом.
Я намеревался путем как можно более интенсивной проработки и устранения перенесенного на меня сопротивления, связанного с отцом, подступиться к его детским инцестуозным фантазиям, чтобы затем по возможности освободить их от сопротивления и суметь истолковать. Этим я хотел избежать опасности того, что мои самые важные интерпретации будут растрачены впустую. Поэтому я оставлял пока без толкования все более ясный и целостный материал на тему инцеста.
Если представить схематически, то в начале этой фазы топическое наслоение сопротивления и материала было таким:
1) на переднем плане в форме сопротивления, связанного с деньгами, стоял его страх кастрации;
2) от него он постоянно пытался защищаться посредством женственной манеры поведения по отношению ко мне, что, однако, теперь ему уже не удавалось так хорошо, как в начале;
3) женственная манера вести себя скрывала агрессивно-садистскую установку по отношению ко мне (к своему отцу) и сопровождалась;
4) глубокой нежной привязанностью к матери, которая также была перенесена на меня;
5) с этими амбивалентными установками, сконцентрированными в сопротивлении-переносе, были связаны проявившиеся в сновидениях, но не подвергнутые толкованию инцестуозные желания, страх онанизма, его тоска по материнской утробе и сильнейший страх, источник которого – первичная сцена. Из всего этого были интерпретированы только его намерение обмануть и мотивы этого намерения – страх и нерасположение к отцу.
Эта ситуация, которая латентно существовала с самого начала, но только сейчас сконцентрировалась во всех пунктах, прежде всего в переносе страха кастрации, теперь развивалась следующим образом.
На пятом месяце анализа он увидел свое первое инцестуозное сновидение на тему страха онанизма.
«Я нахожусь в комнате. Молодая женщина с круглым лицом сидит за фортепьяно. Мне видна только верхняя часть ее туловища, поскольку остальную часть ее тела закрывает фортепьяно. Рядом со мной я слышу голос моего врача: „Смотрите, вот причина вашего невроза“. Я чувствую, что приближаюсь к женщине, но затем вдруг испытываю сильный страхи громко кричу».
Днем раньше я сказал ему по поводу одного сновидения: «Смотрите, вот одна из причин вашего невроза», – имея в виду его детскую манеру поведения, его желание, чтобы его любили и оберегали. Словно зная истинную причину своего невроза, пациент связал это «высказывание днем» со своим вытесненным страхом онанизма. Мысль об онанизме опять связалась с мотивом инцеста. Он проснулся в страхе. У него были свои веские основания для того, чтобы нижняя часть тела женщины была скрытой. (Изображение страха перед женскими гениталиями.) Но я не стал затрагивать эту тему, потому что сопротивление пациента по-прежнему было сильным, а по поводу сновидения никаких мыслей у него не возникло.
После этого пациенту приснился сон, в котором «обнаженную семью» – отца, мать и ребенка – схватил гигантский удав. Затем ему приснилось:
I. «Я лежу в постели, рядом со мной сидит мой врач. Он мне говорит: „Сейчас я покажу вам причину вашего невроза“. Я от страха кричу (возможно, не только от страха, но и от сладострастия) и наполовину теряю сознание. Дальше он говорит, что будет анализировать меня в нашей уборной. Эта идея кажется мне привлекательной. Как мы открываем дверь в уборную – помнится смутно».
II. «Я иду по лесу с моей матерью. Я замечаю, что нас преследует грабитель. Я вижу, что в одежде моей матери находится револьвер, и беру его, чтобы застрелить грабителя, если он приблизится. Быстрым шагом мы приходим на постоялый двор. Когда мы поднимаемся по ступеням лестницы, грабитель настигает нас. Я стреляю в него. Но пуля превращается в банкноту. На время мы оказываемся в безопасности, но я не знаю, не замыслил ли еще чего-то плохого разбойник, который сидит в прихожей. Чтобы расположить его к себе, я даю ему еще одну банкноту».
